Водитель "Москвича", повернув голову, рассеянно и быстро оглядел патрульного милиционера.
- Машину тут нельзя ставить, - повторил патрульный. - Написано вон.
Милицейская дубинка бодро махнула, указав на табличку, покрытую дождевыми каплями. Водитель на секунду замялся. Первой обычной его реакцией в таких случаях было: сунуть руку в карман и вытащить удостоверение - красную корочку с золотыми буквами, которую можно даже не разворачивать. Страж порядка глянет только на обложку корочки и, козырнув, исчезнет. Но сейчас - не так, как обычно. Сейчас нельзя нарушать инкогнито.
- Извините, - сказал мужчина. - Я уезжаю.
Патрульный, кивнув, отошёл. Водитель проводил его пустым взглядом. Потом включил зажигание. Его "Москвич", сдвинувшись с места, покатил по улице. Водитель быстро оглядывал появлявшиеся проулки, смотрел на расставленные вдоль тротуара автомашины. Он искал место для парковки. Машину надо поставить так, чтобы никто не обратил на неё внимания, и чтобы никто потом не вспомнил об этой машине.
Наконец, он нашёл удобное место. Тихая улочка, вокруг частные домики. Никому здесь дела не будет до красного "Москвича", припаркованного кем-то у тротуара. Он вышел из автомашины, заперев за собой дверь. Это был мужчина лет сорока, в кожаном пальто, гладко выбритый, невысокий, крепко сложенный.
Несколько кварталов отделяли его от небольшой площади с Серым Зданием в центре города. Это его цель. В руке у мужчины мерно покачивался чёрный кейс. Внутри бомба с часовым механизмом. Кому и зачем понадобилось взрывать здание горкома в этом маленьком захудалом городке, он точно не знал. Но привык работать, не рассуждая. Этому его всегда учили. Наверное, - прикидывал он, - в Москве назревают большие события. Нужен громкий и показательный теракт, в организации которого обвинят, очевидно, "деструктивные элементы". Возможно, укажут в сторону Ельцина и демократов. Кто в итоге от всего выиграет - пока не ясно. Но кто-то обязательно выиграет. Просто так взрывать горком бы не стали.
Стоило прислушаться, и негромкое тиканье доносилось из глубины чёрного кейса. Тиканье еле слышное. Сейчас оно почти полностью заглушалось шумом дождя.
Дождь лил ещё с ночи и не прекращался весь день. По небу тихо и мрачно плыли холодные свинцовые тучи. Солнца не было видно нигде, и казалось, что ночь уже наступила.
Весь город словно бы съёжился, приготовившись к неизбежному. Стены домов насупились, выкрашенные дождём в одинаковые тона тёмно-серого цвета. В чёрных провалах-окнах пробивались по одному редкие, боязливые огоньки.
Мужчина в кожаном пальто подошёл к ступенькам. Сейчас он войдёт внутрь, сядет в лифт и поднимется на пятый этаж. Вообще-то, он лично предпочёл бы идти по лестнице, но шеф настоял на первом варианте. Чем меньше людей встретится по дороге туда и по дороге обратно, чем меньше случайных свидетелей увидит человека с чёрным кейсом в руках, тем лучше.
В вестибюле было пусто. Одна только гардеробщица охраняла дорогие начальственные плащи и пальто. Он вспомнил досье на эту женщину. Она была замужем в четвёртый раз. Три предыдущих мужа умерли при не совсем понятных обстоятельствах. Сорокалетняя дама, всё ещё очень хорошо сохранившаяся, находила очередного избранника старше и богаче себя. И каждый раз, когда она становилась вдовой, милиция проводила следствие быстро и не вдаваясь в пустые подробности. Не исключено, что она имела влиятельного покровителя из числа высокопоставленных горкомовских работников.
Сейчас гардеробщица уставилась своим внимательным, пытливым взглядом на вошедшего незнакомого мужчину в кожаном пальто. Тот смотрел в сторону. Он знал: чтобы другой человек после не смог вспомнить твоё лицо - надо сейчас не встретиться с ним глазами.
Не задерживаясь, мужчина проследовал в вестибюль и оказался в небольшом лифте. Двери закрылись за ним. В ту минуту он не знал ещё, что закрылись они надолго.
Кабина, вздрогнув, поползла вверх. Тяжело покачиваясь, она миновала полтора этажа здания и вдруг... остановилась. Это было настолько невероятно и неожиданно, что человек внутри не мог поверить. Он даже подпрыгнул на месте. Мотнул головой, чтобы убедиться, что всё это ему не кажется. Но нет - кабина стояла. Мужчина в кожаном пальто нажал наугад несколько кнопок. Ничего. Никакой реакции. Кабина и не думала трогаться с места.
Пассажир снова несколько раз подпрыгнул. Кабина только неуклюже закачалась в ответ.
Мужчина отошёл в сторону, прижался к стене. "Что произошло? Почему? - билось у него в мозгу. - Случайность?.. А если нет?.. Если нет?.."
Он быстро оценил ситуацию. Прошёлся взад-вперёд по кабине. Ему уже приходилось застревать в лифте и, как любому советскому человеку, не один раз. Однажды, даже пришлось просидеть там целую ночь. И это было неприятно, потому что в углу кто-то нагадил, и отвратительный запах лез в ноздри - от этого назойливого запаха никуда нельзя было деться. И всё-таки, сейчас всё было гораздо хуже. Рядом с ним не было лужи, но в кейсе притаилась страшная бомба. Через двадцать минут механизм сработает, и остановить его невозможно. Человек в кожаном пальто знал это.
Что делать? Вызывать лифтёров? Звать на помощь?.. Но это сорвёт операцию. Надо подождать. Минуты две. Мужчина бросил взгляд на часы. 5:21. Взрыв произойдёт в 5:50. Звать на помощь - против правил. Но что дороже: жизнь или правила?.. Мужчина проглотил сухую слюну.
Потом решил: даже минутное ожидание может стоить ему дорого. И нажал кнопку "ВЫЗОВ"... Там, на другом конце, что-то заклокотало, зашипело, защёлкало. Потом он услышал далёкий женский голос, который рассказывал что-то о модах наступающего весеннего сезона.
Металлический чужой голос на другом конце продолжал говорить о моде.
Мужчина отошёл назад, присел в угол. Он внезапно всё понял. Конечно, в этой советской стране без конца ломается каждая вещь, какая только может сломаться, но сейчас, здесь, сегодня - две сразу поломки - лифта и диспетчерской связи - всё это не могло быть случайностью. Не могло быть. Он вспомнил странное выражение лица своего шефа, когда тот отправлял его на задание, вспомнил, как шеф настаивал на том, что ехать нужно обязательно на лифте... Всё сделалось ясным. Каждая деталь теперь заняла своё место. Остановить бомбу он не сможет. При попытке открыть кейс немедленно произойдёт взрыв. Это ловушка, и выхода из неё нет. Ведь он, как исполнитель, знает слишком много. И устранение исполнителя - часть общего плана. Примитивно и жутко.
Встали перед глазами публикации завтрашних газет. "Террорист-самоубийца..." "Террорист- ..." Он отчаянно заколотил в дверь.
Он слышал, как его голос потерянным эхо пробегал по пустым горкомовским коридорам.
- Эй, помогите! Кто-нибудь! Выпустите меня отсюда!..
И окончательно понял: это конец. Уже вечер, и большинство сотрудников разошлось по домам. Конечно, если долго кричать, то кто-нибудь появится в конце концов. Но много ли у него времени? Мужчина посмотрел на часы. 5:23. До взрыва - 27 минут.
Он штурмом рванулся на двери и с силою попытался раздвинуть их. Почувствовал, как даже кости его затрещали от напряжения. Пальцы свело судорогой. Но двери не поддавались. Тяжёлые металлические двери горкомовского лифта казались сейчас мрачным символом всей безнадежности, безвыходности положения. Он пытался разжать эти двери до тех пор, пока не почувствовал, что пальцы одеревенели.
- Помогите! - закричал он снова. - Откройте дверь! Выпустите меня отсюда!
И вдруг, услышал стариковские шаркающие шаги.
- Кто тут кричит? Что случилось?
- Помогите мне! - срывающимся голосом крикнул мужчина в пальто. - Выпустите меня! Я здесь застрял!..
Ему захотелось сказать всё - и про бомбу в кейсе и про взрыв через... он бросил взгляд на часы - 21 минуту. Но он хорошо понимал - старик не поверит и решит, что в лифте сидит сумасшедший. А если поверит, то свалит отсюда подобру-поздорову... Что делать? Сидеть здесь и ждать, пока починят лифт - это верная смерть.
...Или, может, всё-таки, сказать правду?
- Что вы так кричите? - услышал мужчина недовольный старческий голос. - Что, посидеть не можете несколько минут? Сейчас пойду посмотрю. Если что-то сломалось - вызовем лифтёров. Они приедут и выпустят вас...
И он зашаркал куда-то по коридору. На минуту промелькнула надежда: ведь этот дедушка сказал про "несколько минут". Но эта надежда тут же растаяла: старческие "минуты" запросто могли растянуться часами. И тогда конец. Смерть.
Часы показывали 5:31. До взрыва - 19 минут.
...И вдруг, на него накатило какое-то жуткое оцепенение. Ему показалось, что всё закончилось, и он уже умер. Словно со стороны, он смотрел на часы. Смотрел так, будто минуты эти и секунды уже не имели к нему никакого отношения. Другой человек, не он, сидит сейчас запертый в лифте. Другого, не его, через 18 минут разорвёт на части... Точнее, через 17... Или через 16... Через 15 минут... Через 14...
Он словно проснулся и сразу понял: надо долбить эту дверь, надо кричать. Как можно громче. Так громко - как только возможно. Это последняя надежда. Другой нет. Сначала он, не зная зачем, надавил кнопку "ВЫЗОВ". И опять услышал бессмысленное бормотание радиодиктора.
Но диктор не отвечал. А радио только шипело и сопело в ответ. Ничего больше. Никаких признаков какой-либо жизни.
А часы показывали мужчине в кожаном пальто, что жить осталось только 13 минут. Он размахнулся и с силою заехал по двери ногой. Дверь тяжело закачалась. Закачалась вместе с кабиной и вместе с полом. Он, уцепившись, опять попытался раздвинуть её. От напряжения скрипнули зубы. И снова - без толку. Дверь не пошевелилась.
Потом опять слышал, как голос его безответно блуждает пустыми коридорами.
И тут, уже потеряв ощущение реальности происходящего, он с разбегу, боком бросился на эту дверь - дверь, которая показалась ему вдруг живым существом, монстром, умышленно преградившим единственный путь к спасению.
...От удара, от встряски, он чуть не лишился сознания. Даже почти лишился. Всё на мгновение погасло, исчезло, пропало куда-то и опять снова выплыло из черноты... Часы показывали 5:42. 8 минут.
И уже больше не оставалось ровно никаких сомнений. Через 8 минут он умрёт. Что это значит? Что значит "умрёт"? Ведь он об этом никогда не думал. И наверное, не только он. Мало кто пытался представить себе, как выглядит с близкого расстояния эта самая "последняя черта". Что он найдёт там, за этой чертой? Наверное, ничего. Вообще ничего... Но ведь это-то и ужасно. Лучше, пусть бы там было хоть что-нибудь. Он согласился бы и на чертей с их бутафорскими сковородками и котлами, понимая в душе, что другого не заслужил. Хоть какое-то общество. Пустота пугала. Наверное, поэтому - понял он, - люди не думают о конце. Кроме ужаса мысль о вечной смерти ничего вызвать не может. И напрасно разные религии веками пугали людей чертями и сковородками. Что может быть страшнее, чем вечная бездонная пустота?..
И ещё он подумал, что лучше бы ему вообще не рождаться. Эти последние двадцать минут в запертом лифте не могут быть перекрыты всеми удовольствиями жизни, которая была до. А то, что будет потом - тем более. Но самое страшное, - эта явилась новая мысль, - не лифт и не бомба. Самое страшное - эта сама смерть. А она бы всё равно наступила. Так не одно и тоже - сейчас или потом. Разве умерший стодвадцатилетний старик счастливее мёртвого трёхнедельного младенца? Ведь оба они и понятия не имеют о том, что когда-то жили...
Мысли кипели, бурлили, ходили встревоженным хороводом в воспалённом горячем мозгу.
Мужчина лежал на полу в лифте. Перед глазами у него всё двоилось, плавало в красном тумане. Жизнь, - думал он, - ужасная вещь. Ужасная, потому что заканчиватся вечной смертью. И она бессмысленна. Все рассуждения о поисках смысла этой жизни - рассуждения дурной козявки, которую через секунду кто-нибудь случайно раздавит. Нет в жизни вообще никакого смысла. Нет и быть не может. Пройдут миллиарды, сотни миллиардов лет, все люди исчезнут, исчезнет даже их след во вселенной. Кому тогда будет разница, существовали ли мы когда-нибудь?..
Сквозь красноватое облако выплыли электронные цифры. Они словно бы возвращали к реальности - в мир, который всё ещё жил и игнорировал чёрный туман больной философии. Но страшнее этих цифр не было сейчас ничего.
5:46.
Он приподнялся с пола и, всё-так же, не зная, зачем, вытащил пистолет из кармана. Потом выстрелил в упор, в тяжёлую металическую дверь. Дверь покачнулась. Запах пороха шибанул в нос.
Следом прогремел второй выстрел. Потом третий. Четвёртый. Пятый...
Он продолжал нажимать курок до тех пор, пока в очередной раз пистолет не ответил ему сухим, холодным щелчком. Нажав ещё два раза, и окончательно убедившись, что патроны закончились, он отшвырнул пистолет в сторону и, что было силы, всем телом ударился о тяжеленную дверь, которая точно теперь превратилась в угрюмого Монстра. Всё зло вселенной, весь мрак и весь ужас собрался, сконцентрировался в этой двери. Победив дверь, можно победить всё - всё, что угодно. Но Монстр, даже продырявленный целой обоймой пистолетных пуль - он всемогущ. И непобедим. Поэтому бесполезно с ним спорить. Бесполезно противостоять. Монстр всегда сильнее. И бесполезно сопротивляться ему. Будет так, как этот Монстр захочет.
...Дверь от удара только дёрнулась и презрительно заскрипела.
Человек свалился на пол.
Дождь кончился. Небо погасло. Кругом чернота, и не видно ни одной звёздочки, пусть самой крохотной. Только туманные силуэты ночных облаков свисали над вымершими пустыми улицами. И ещё бледный полукруг луны чуть-чуть пробивался сквозь этот заслон чёрного мрака. Висел он как раз над серым горкомовским зданиием - глядя встревоженно, как прячутся в темноте мокрые от дождя тротуары. В окнах домов ярко светились огни. Иногда там появлялись и пропадали неясные человеческие силуэты-тени.
А на полу кабины выключенного лифта, в сером горкомовском здании, в самом центре города, лежал человек. Он глядел прямо перед собой, глядел на массивную, неживую дверь. Глядел и не видел её.
Часы от удара остановились. Циферблат погас. Цифры исчезли.
Он не знал, сколько точно секунд осталось. И не хотел знать. Времени больше не было. И не было ничего, что связывало бы его с жизнью за пределами этой кабины. Оставалось только замкнутое глухое пространство - пространство из потолка, пола и четырёх стен. Ещё - кейс в углу, из которого слышалось мерное, аккуратное, негромкое тикание. Всё это - последнее, что оставалось в жизни, и, казалось, оно имеет для человека в кабине очень важное, почти космическое значение. Вся вселенная с её мириадами далёких звёзд и галактик съёжилась до размеров этого маленького лифта. И за пределами лифта больше ничего нет. Мир там заканчивается. Заканчивается жизнь.
Точнее, жизнь уже кончилась. Ещё секунды - и начинается вечность. И всё-таки, что будет там? Что будет за этим порогом?..
Но человека в лифте уже ничего не интересовало. Вечность наступила, и в ней пусто. Совершенно пусто. Даже почему-то стало очень спокойно. Ничего страшного не произойдёт, - плыла в подсознании тихая мысль. Тело, которое уже никому не принадлежит, сейчас будет окончательно уничтожено. Ничего страшного. Абсолютно ничего страшного...
И в этот момент ему интересно было только одно - услышит ли он взрыв?