Стоял солнечный летний полдень. В свежем нагретом воздухе пахло хлебом, пылью и горячей сырой травой. Среди чистого голубого неба не видно ни одного облачка. Только лёгкий ласковый ветерок приносил временами прохладу из-за пригорка - там за деревьями, среди леса, журчала по круглым обточенным камешкам мелкая холодная речка.
Пыльная, взбитая чужими сапогами дорога шла, изгибаясь и поворачивая, вдоль пшеничного поля, и пропадала за горизонтом.
Ксюша остановилась, поправила на голове белый платок и огляделась по сторонам. Она возвращалась с поля, куда её утром послала старуха-мать - надо было отнести отцу в поле обед: свёрток, где мать аккуратно перевязала вместе с краюхою хлеба несколько яиц, кусок сала, варёную картошку и бидон свежего утреннего молока.
Ксюша устала, очень болели натёртые пальцы ног. Она подумала, что идти ей ещё далеко, станица нескоро; хорошо бы спуститься к речке - снять сапоги и смочить водой горячие воспалённые ноги.
Солнце пекло, дорога пахла горьковатою пылью, а ветерок из-за деревьев всё так же манил и звал за собой, туда, где поросшие тиной круглые камешки лежали на дне неподвижно, прикрытые мелкой водной рябью.
Ксюша свернула и пошла по тропинке к реке. Она шла, стараясь раздвигать листья деревьев и следя, чтобы широкая юбка не цеплялась за колючки кустарника.
Уже у самой реки, там, где вода тихо плещет о каменистый берег, Ксюша остановилась. Она услышала, как кто-то стонет в кустах.
Мгновение стояла она неподвижно, теребя пальцами юбку. Потом решительно направилась туда, откуда слышались стоны.
Подойдя ближе и раздвинув кустарник, Ксюша вскрикнула и отступила назад.
На траве, у воды, лежал молодой казак. Рубаха на груди у него была залита кровью, рядом валялись наган и большая сумка. Казак лежал, запрокинув назад голову; грудь у него мучительно и тяжело вздымалась, глаза были закрыты.
Ксюша подошла совсем близко и наклонилась. Казак приоткрыл глаза, и в мутных глазах его прояснилось вдруг что-то.
- Пакет, - прошептал он одними губами. - Пакет...
- Что такое? - переспросила Ксюша, наклоняясь к нему ещё ниже.
- Пакет, - повторил казак. - Его превосходительству генералу Деникину лично, в Екатеринодар... Надо передать.
Рука его медленно поползла в сумку.
Ксюша нахмурилась. "Ещё чего", - подумала она про себя.
А казак словно захотел приподняться, но закрыл глаза и осел.
"Помрёт сейчас", - решила Ксюша. И тут увидела, что в стороне немного, на траве, лежат неподвижно двое красноармейцев; один в руке держит шашку, а у другого винтовка.
- Я передам, - твёрдо сказала Ксюша. - Передам!
Казак снова глаза открыл, посмотрел на неё.
- Но только смотри, тут, в пакете, важные сводки. В крайнем случае уничтожь. Но чтобы только он не попал к красным.
- Хорошо, - Ксюша кивнула. - Не отдам пакета. Если что - уничтожу.
- Уничтожь, - казак говорит, - но лучше доставь. Сотню нашу зажали со всех сторон. Если не будет помощи, им всем гибель.
Казак вынул из кожаной сумки огромный бумажный конверт с двумя сургучовыми печатями и положил его на траву. После глаза закрыл.
Присела Ксюша, сидит неподвижно и на пакет смотрит. Поняла она, что умер казак, не откроет глаза уже, не заговорит с ней. И не может она уже вот просто так встать сейчас и уйти - вроде как мёртвому пообещала. И ещё подумала она о тех казаках, что бьются сейчас в окружении и ждут от генерала Деникина помощи...
Поднялась Ксюша. Взяла пакет.
- Прощай, казак! - прошептала.
Свернула она пакет и в сапог спрятала. Только чуть от реки отошла, видит лошадь в кустах стоит, траву щиплет. Догадалась она, что перед ней лошадь убитого казака. 'Вот это кстати', - подумала Ксюша. Конь повернул голову и посмотрел на неё равнодушно. Ксюша, подойдя, потрепала его за гриву, седло поправила, вскочила, согнулась, дала каблуком в брюхо. Конь на дыбы встал, хотел сбросить наездницу, но Ксюша смогла удержаться.
- Н-но! - крикнула она. - Н-но! Чего захотел, окаянный!
Конь захрапел, заржал громко, но встал на ноги.
- Давай! - говорит ему, - давай, хороший мой, полетели!
Направился конь сквозь кусты. Ксюше колючки за одежду цепляются, но Ксюша, знай за уздцы держится. Вышел конь на дорогу, взбрыкнул копытами, и только ветер засвистел у Ксюши в ушах.
Несётся казацкий конь, копытами бьёт по дороге, пыль летит во все стороны.
Вот, и дорога уже позади осталась, несутся вдоль рощи, деревья шумят, в ушах жужжит. Что ни минута, - верста, а лошадь хрипит, головой трясёт, словно злится.
Вот мост деревянный - простучали копыта.
Вот в сожжённую кем-то деревню свернули...
Вот лесом скачут...
Темно. Сыро. Ксюша то и дело голову поднимает, солнце вверху ищет: по солнцу дорогу узнать легче. Голову задерёт - ветки в лицо стегают. Снова сгибается и дышит опять в самую гриву коня.
И вдруг лес заканчивается. Видит Ксюша: река перед ней. Этого не хватало только!
Скачет она по берегу вправо. Мост ищет. Нет нигде моста. Возвращается, налево скачет. Опять нет.
Река широкая, тёмная - глубоко, наверное.
Но что же тут делать? Не возвращаться же!
Спускается Ксюша тихонько с обрыва и направляет коня к воде. Конь не спеша подходит.
- Но! - говорит Ксюша. - Пошёл! Но!
И пришпорила его слегка. Поводьями дёрнула.
Не двинулся конь. Только фыркнул сердито.
- Но! - говорит Ксюша. - Дурашка ты! Воды испугался?
А конь на месте стоит и только шевелит боками. И уши тоже шевелит.
- Да ну же, - говорит Ксюша, - ну, в самом деле!..
И тут разозлилась. Как ударила с силой в бока, свистнула:
- А ну, гад, скачи!..
Подскочил конь. И ринулся прямо в воду. Прямо в самую глубину.
Ксюша почувствовала, как перевернуло её, накрыло и потащило куда-то. Каким-то чудом успела она стремена сбросить, вынырнула и видит - одна она плывёт по реке, а рядом, в двух саженях, круги колыхаются и белые пузыри булькают.
И так ей стало жаль лошадь! Пару минут плавала Ксюша вокруг этого места. Надеялась, что вот-вот вынырнет конь. Но не вынырнул тот. Утонул.
Заплакала Ксюша и поплыла на другой берег.
Вылезла. Течёт с неё, мокрая вся. Косынку в воде потеряла. Сапоги распухли и стали тяжёлые.
Но делать нечего. Отправилась Ксюша дальше. Идёт она по тропинке. Солнце ей левую щёку греет - а значит, Екатеринодар направо. Поворачивает Ксюша вправо. Пока идёт, обсыхает. И сапоги высыхают. Всё меньше и меньше становятся сапоги - ногу уже начинают жать.
И вдруг, появляется на дороге откуда-то человек. Не военный. Вольный. В мужицкой одежде. Страшный какой-то.
- Здорово, - говорит, - красавица!
И странно как-то на неё смотрит. Смеётся.
Ксюша нахмурилась, назад отошла.
- Чего, - говорит, - смеёшься?
Испугалась тут Ксюша. В первый раз за весь день испугалась.
А мужик говорит ей:
- Я смеюсь с того, красавица, что все ласковые пошли очень.
- Как это ласковые? - не поняла Ксюша. - Ты кто?
- Я, - говорит мужик, - был вчера человеком, а сегодня - собака бездомная. Ты не смотри, красавица, что у меня хвоста нет, я всё-таки теперь собака...
- А ну тебя, - говорит Ксюша. - Выражайся точнее.
Смеётся бродяга.
- Ваши большевички, - говорит, - у меня жену убили - штыком её закололи и в хате сожгли, а я сейчас ихнего часового камнем пристукнул.
Нахмурилась Ксюша.
- Как это, - говорит, - часового?
И отошла назад. А мужик на колени свалился, за горло себя схватил, рубаху на себе разорвал и как заорёт:
- Давай, продавай меня, большевистская сучка! Давай, сдай меня комиссарам!
Тут Ксюша всё поняла. "В этом селе, верно, одни кацапы - все советскую власть поддерживают. И этот мужичок, наверно, решил, что и я тут им комсомолка какая, сволочь красная..."
- Кто, - спрашивает у мужика, - у тебя жену убил? Отвечай...
- Ваши, - говорит. - Коммунисты ваши, за которых вы все тут стоите. Жинку, старушку мою, они штыком закололи и в хате сожгли. Спасибочки вам... Спасибочки за революцию, будь она проклята, и за эту новую власть...
И голову опустил. Горько так.
"Понятно, - думает Ксюша. - Сумасшедший попался. Что делать с ним будешь?"
- Встань, - говорит ему, - бедный человек. Иди себе с Богом! Ошибаешься ты: не красная я не какая, не комсомолка. И тебя никому не сдам.
Встал он с колен и на Ксюшу смотрит. Такими глазами смотрит, что у той муравьи по спине побежали. Большие у него глаза, печальные, и действительно, как у собаки.
- Иди, - говорит Ксюша. - Иди с Богом.
А он всё стоит и смотрит.
- Иди, - говорит Ксюша, - иди.
Страшно ей очень стало. Пожалела, что нет у неё при себе никакого оружия. Надо было у убитого казака взять. Всё-таки с наганом спокойнее.
А мужик молчит - о чём думает, неизвестно. Тогда Ксюша свернула с тропинки и осторожно пошла мимо него. Идёт дальше.
Но только взошла на горку, как вдруг видит: навстречу ей с горки спускается конный разъезд.
Сразу она поняла, что это за разъезд. Мелькнули перед глазами у Ксюши папахи с красными лентами. Штыки с винтовками. Сверкнули на солнце белые шашки...
И тут не выдержала Ксюша и побежала.
Бежит, а вдогонку ей слышится:
- А ну, стой! Стоять, говорю!
Поняла Ксюша, что тут бесполезно бежать. Кони уже несутся с горы, и фырканье лошадиное слышится. Даже слышится свист из лошадиных ноздрей.
Остановилась Ксюша. Окружили её враз красные конники.
- Ты кто такая? - спрашивают. - Куда направляешься?
- Так я местная, - Ксюша даже попробовала улыбнуться глупо. - В деревню иду, с поля.
- В какую деревню? С какого поля?
Ксюша совсем растерялась. Разве она знает, как хоть одна из местных деревень называется?
- А убегала чего? - строго спрашивает красноармеец.
- Так это я... испугалась.
- Чего испугалась? Солдат, что ли, не видела?
Открыла рот Ксюша, а что ответить - не знает.
- Давай её в штаб, - говорит другой красноармеец. - Там разберут.
Повели Ксюшу в штаб. Идёт она, про себя вздыхает. "Что же будет теперь? - думает. - А как обыщут? Красные не особо-то церемонятся. У них чуть что - сразу к стенке".
Вошли в село. Увидела Ксюша большую избу.
- Стой! - говорят конвоиры. - Стой, девка! Вже штаб.
Поднялись они в штаб. Провели Ксюшу в прихожие сени, в полутёмную комнату.
- Подожди, - говорят, - мы сейчас доложим товарищу командиру.
Двое ушли, а двое с комнате с Ксюшей остались. "Ничего, - Ксюша про себя думает. - Ещё не конец. Конец будет, когда к стенке поставят. Не так уж мои плохи дела. Если так посмотреть, то что я им вообще сделала? У белых я не служу. А если бы и служила?.. Погонов на мне офицерских нет, оружия тоже, и документов нет никаких. Ещё поглядим, кто кого перемудрит, товарищи комиссары!.."
Но тут открывается дверь, и оттуда кричат:
- Сюда пленную!
- Пленная, живее давай проходи! - приказывают конвоиры.
И провели Ксюшу в комнату большевистского штаба.
Видит она: сидит за столом командир. Обыкновенный вполне военный командир. Симпатичный даже. Молодой, чернявый. Смотрит на Ксюшу спокойно, без всякой злобы.
А на столе перед ним лежит камень. Обыкновенный, не очень большой булыжник.
Командир очень серьёзно на Ксюшу смотрит и потом на булыжник.
- Что? - спрашивает. - Узнаёшь?
- Чего? - удивилась Ксюша.
- Камешек этот узнаёшь?
- Нет, - честно говорит Ксюша. - А для чего я должна его узнавать?
Командир головой качает.
- Неужели не узнаёшь?
- В жизни, - говорит Ксюша, - с камнями дела не имела. Я к отцу ходила, он в поле работает, и заблудилась... Вообще не понимаю, что я вам плохого сделал. За что? Я ведь просто иду себе по тропинке... Понимаете? И вдруг...
- Ага, - командир кивает. - И вдруг - на пути стоит часовой. Да? Ты берёшь камень - вот этот - и бьёшь часового по голове... Камнем!
И тут он вскочил вдруг. Позеленел весь. И как заорёт:
- Мерзавка! Я тебе дам мне морочить голову! Я тебя, тварь, за ноги повешу! Исполосую! Собак тобой накормлю!..
У Ксюши от неожиданности аж язык провалился. Потом она говорит тихо:
- Краснодранец, коммунист чёртов. Всех вас, псов, перевешают не сегодня, так завтра!
Едва только сказала и осеклась тут же, но было поздно уже.
А командир улыбнулся довольно, успокоился, подошёл ближе и говорит Ксюше в лицо:
- Ага! Вот как заговорила? Прекрасно! Замечательно!.. Ребята! - кричит он красноармейцам. - А ну, принимай её. Обыскать эту гадюку белогвардейскую, обыскать до самых пяток!
Ксюша услышала это и задрожала вся. Отшатнулась. Зажмурилась.
Но тут, вдруг, отворяются настежь двери, вбегает молоденький красноармеец и говорит:
Вскочили тут все. Побледнели. И командир чернявый - тоже вскочил и тоже побледнел, словно мертвец.
- Товарищи! - говорит. - Товарищи! Что же это такое?.. Батюшки!.. Смиррно! - закричал он на конвойных. - Немедленно выставить караул! Немедленно все на улицу встречать товарища Атарбекова! Живо все, я сказал!..
И все побежали к дверям.
Ксюша осталась одна, и с ней остался молодой красноармеец в широких ботинках. Стоит он у самых дверей, винтовкой играет и Ксюше в лицо глядит внимательно. Показалось Ксюше, что глаза у него какие-то необычные. Улыбается, что ли? Или, может, это испуганные глаза? Может быть, он боится Ксюшу? Боится, что вырвет она винтовку и убежит?..
А Ксюша про себя задумалась. Что же ей делать с пакетом? Куда его деть? Уничтожить его необходимо. Но как? Как ты его уничтожишь? Выбросить пакет нельзя. Разорвать тоже. Да и толку?! Всё равно потом соберут по кусочкам. Нет, тут что-то другое совсем придумать нужно...
Стоит Ксюша и на красноармейца смотрит. А красноармеец ей улыбается - теперь уже Ксюша поняла - он точно ей улыбается. Не по себе стало Ксюше от этой его улыбки. То ли сочувствует ей красноармеец, то ли смеётся над ней. Попробуй пойми! И винтовкой своей всё время играет.
"А что, - подумала про себя Ксюша, - отдам ему этот пакет! Возьми, дескать, спрячь, пожалуйста..."
"Нет, - потом думает, - нет, нельзя так."
Но куда же ей, всё-таки, этот проклятый пакет деть?!
И тут Ксюша придумала.
"Надо мне его съесть. Совсем съесть."
Опустилась она на стул и достала из сапога пакет. Конечно, уже не пакет это был, а просто тяжёлый комок бумаги. Отвратительным показался Ксюше этот комок. Аж тошнота подошла к горлу.
"Ой, - думает, - мама! А как же его мне есть? С чего начинать? С какого бока?"
И на конвоира своего взглянула.
Улыбается! Улыбается, сволочь красная!..
"Ах, вот так?! - думает Ксюша. - Улыбаешься, значит?"
И тут же назло откусила кусок пакета. И начала тихо жевать.
Жуёт потихоньку, жуёт и чем больше она жуёт, тем становится ей понятнее, что проглотить этот кусок она никогда не сможет. Ни за что в жизни не сможет.
А красноармеец уже перестал улыбаться и перестал винтовкой играть, он очень серьёзно теперь наблюдает за Ксюшей. И вдруг говорит ей негромко:
- Эй, красавица!.. Хлеб да соль.
Удивилась Ксюша. Что это такое ещё? Даже жевать перестала.
Но тут - за окном, на улице, загрохотало и загремело. Автомобиль подъехал к крыльцу. И не успела Ксюша как следует удивиться, как голоса заговорили в сенях, застучали приклады, и красноармеец, что сторожил Ксюшу, чучелом застыл у дверей. А Ксюша перепугалась сильно. Запихала пакет обратно себе в сапог. И рот плотно закрыла.
Стоит и дышать не может. И слюну проглотить тоже не может.
Тут распахнулись двери и входит несколько человек. Впереди - армянин в кожанке. Глаза у него свирепые, будто у зверя. С ним несколько чекистов-армян. Армянин в кожанке оглядел Ксюшу и отвернулся. А один из его чекистов уже внимательно на неё посмотрел. Смотрит и раздевает глазами. За ними несколько красноармейцев вошли и несколько командиров. Все суетятся, бегают, стулья приносят главному армянину, трясутся все, и особенно суетится дежурный по штабу командир. Этот дежурный только что в пояс не кланяется; вот-вот, кажется, на колени встанет.
- Извините, товарищ Атарбеков, - говорит, заикаясь. Мы вас совсем не ждали. Очень для нас неожиданно...
И тут этот страшный армянин в кожанке ещё раз посмотрел на Ксюшу.
- Это кто? - спрашивает.
- А это, - отвечает быстро дежурный командир, - пленная, товарищ Атарбеков. Полчаса тому назад камнем убила нашего караульного. Захвачена в окрестностях нашей конной разведкой.
- Ага, - кивнул армянин.
И подошёл к Ксюше. Глазами на неё страшно сверкнул.
- Понятно, - говорит. - Попалась, сука?.. Уже допрашивали?
- Нет, товарищ Атарбеков, - отвечает ему дежурный командир. - Не успели.
- Обыскивали?
Застыла Ксюша. Только зубы плотнее сжала и думает: "Всё. Конец."
А в комнате все молчат. Тишина такая, что слышит Ксюша, как сердце у неё в груди колотится.
Армянин подошёл к Ксюше. За подбородок её потрогал.
- Ты кто? - спрашивает.
А Ксюша молчит. Головой туда-сюда повертела.
Армянин глазами сверкнул на неё.
- Ты знаешь, кто я такой? - спрашивает. - Я сейчас прикажу с тебя кожу с живой срезать, а потом положить на раскалённый большой лист железа. Знаешь, как у тебя всё тогда зашипит и забулькает?..
Армянин усмехнулся, и видно было по этой усмешке, что знает он, о чём говорит.
Усмешка у него страшная. Ксюша качнулась тихо, чуть в обморок не упала. Но зубы не разжимает.
- Что это значит? - спрашивает армянин. - Немая, что ли?
- Да нет, товарищ Атарбеков, - отвечает ему дежурный командир. - Пять минут назад только эта немая так здесь митинговала, что расстрелять мало. Вела злостную контрреволюционную агитацию.
- Так, - говорит армянин. - Понятно.
Присел в быстро пододвинутый для него дежурным командиром стул и продолжает, глядя на Ксюшу:
- Если ты сейчас же мне не ответишь, кто ты и откуда, прикажу начинать костёр во дворе раскладывать. А пока его будут раскладывать, я с тебя начну кожу срезать по кусочку.
Ксюша молчит. Качнулась только.
Армянин помолчал тоже и говорит:
- Ну что ж, можно и начинать.
Тут рот раскрылся у Ксюши. И что-то густое, тяжёлое, на пол шмякнулось. Обмерла Ксюша.
- Эй, - армянин говорит, - что это там упало?
Дежурный командир подошёл, наклонился, скривился от отвращения.
- Язык это, товарищ Атарбеков...
- Как это? - армянин удивился. - Что ты сказал?.. Язык?!
- Так точно, товарищ Атарбеков, - отвечает ему дежурный командир. - Язык.
Глядят на пол все и видят: да, в самом деле язык на полу лежит. Обыкновенный язык: красный и мокрый. А на нём уже сидит муха.
Дежурный командир приказал тогда быстро одному из красноармейцев:
- Королёв! Убери немедленно! И пол помой.
Вот тут Ксюша сообразила. Рот раскрывает.
- Мы-ны-бы-бы... - говорит.
- Что? - переспрашивает её армянин в кожанке.
Ксюша ему отвечает:
- Бы-бы...
И головой трясёт.
- Да, - говорит дежурный командир. - Так и есть. Она свой язык выплюнула.
Армянин в кожанке головой покачал - видно такого ещё не видел.
- Отвести её к доктору, - приказывает, - пусть посмотрит. Потом решим, что с ней делать.
Вывели Ксюшу на улицу, через село ведут. Рядом дежурный командир и молодой красноармеец с винтовкой, тот самый, в широких ботинках.
- Слушай, Зыков, - говорит ему командир. - Веди её в околоток. А я тебя сейчас догоню. Мне надо на пару слов к комиссару сходить.
Развернулся и быстрым шагом пропал куда-то. А красноармеец и Ксюша идут через площадь. Ксюша идёт впереди, красноармеец - сзади. Винтовку свою наперевес держит. И молчит.
Хотела Ксюша к нему обратиться, сказать что-нибудь; подумала и не решилась. А, вдруг, донесёт командиру!
Идут молча.
Идёт Ксюша и думает, что это конец, скорее всего. Если сейчас она убежать не сможет, то потом вряд ли удастся.
Но только куда здесь бежать? И потом, сзади винтовка. От пули точно не убежишь.
Пришли они в околоток. Ксюша увидела здесь маленький деревенский домик. Окно открыто. Крылечко стоит. У крылечка и под окном на завалинке сидят больные. Очереди ждут.
Один руку свою на белой повязке укачивает. У другого нога забинтована. Третий все время за щёку хватается - зубы, видно, болят. Четвёртый что-то на шее у себя ковыряет. Что у пятого - неизвестно. Просто сидит и махорку курит.
Поздоровался с ними красноармеец.
Ему отвечают:
- Здоровы! Куды, - говорят, - без очереди? Садись, четырнадцатыми будете. Красноармеец им говорит:
- Мы без очереди. Дело у нас очень серьёзное.
- Со штаба, что ли?
- Ну да, - отвечает красноармеец. - Видите, шпионка белогвардейская у нас заболела.
- Ого! - крестьяне смеются. - И что же в ней заболело?
- А в ней, - отвечает, улыбаясь, красноармеец, - зуб заболел. Ей перед смертью особую золотую плонбу хотят поставить.
- Ого! - крестьяне хохочут.
- А ну, - говорит красноармеец Ксюше, - садись, давай, отдохни, покуда товарищ командир не вернётся.
Ксюша присела. По сторонам смотрит. "Что же это такое? - думала Ксюша, глядя вокруг себя. Неужели меня и вправду расстреляют?.."
"Ксюша подняла голову. А какая природа кругом! И показалось ей, что природы такой она в жизни не видела - нигде, даже в родной станице. Честное слово! Даже и там нет таких чудных садов и таких густых яблонь. А воздух какой! Черешней пахнет. А небо такое синее - пронзительно ярко синее - никогда прежде Ксюша такого неба не видела! Всю жизнь, кажется Ксюше, смотреть можно и не налюбуешься! Но только какая у Ксюши осталась жизнь? Совсем маленькая.
Тут и командир подошёл.
- Давай, - бодро говорит он Ксюше. - Лечиться пойдём. Потом мы тебя расстреляем. Я у товарища Атарбекова попрошу разрешения, чтобы собственноручно. Решето из тебя сделаем... А пока подлечим немного.
Встали они и пошли. Красноармеец Зыков пихает Ксюшу в спину прикладом и кричит:
- А ну, пошла! Живо!
Ксюша идёт. Поднимается она по лесенке и входит в раздевальную комнату. Здесь она поморщилась. Противный тут воздух. Карболкой воняет. Всюду какие-то банки валяются, склянки, жестянки. Пыль кругом, грязь.
Стены чёрные. У стены деревянная лавка стоит, а на стене, на вешалке, висят солдатские шинели, фуражка и куртка кожаная, как у чекистов.
- Ну? - говорит командир. - Чего на дороге стала? К доктору давай! Живо!
Зыков опять прикладом её пихнул, потом рукой дверь распахнул.
Вошла Ксюша в комнату, доктора оглядела: маленький такой, беленький старичок. А перед ним, выпятив грудь, стоит какой-то полуголый мужик. И доктор его через трубку слушает.
Потом, не оборачиваясь, через плечо бросил:
- Стучаться нужно, товарищи-господа.
Но тут, как увидел красного командира, совсем переменился в лице.
- Я дико, - говорит, - извиняюсь, товарищ командир. Это я думал, сволочь какая-нибудь без очереди опять лезет.
- Нет, - говорит ему командир. - Мы из штаба. У нас тут чрезвычайно экстренное дело. Отпустите больного.
- Ага, - говорит доктор. - Конечно. С большим удовольствием.
Он быстро постукал полуголого мужика, помазал его где-то йодом и отпустил. А сам подошёл к рукомойнику и стал намыливать руки.
- Да, - говорит, - товарищ командир. Я вас слушаю.
- Вот, - командир на Ксюшу кивнул. - Видите эту девицу? Несколько минут назад она демонстративно откусила себе язык.
- Ага, - говорит доктор. - Интересный случай.
Потом спросил:
- А как, позвольте спросить, откусила?.. Полностью или частично?
- Я не знаю, - говорит ему командир. - Может быть, и частично. Не в этом дело. Самое главное, что эта дрянь теперь говорить не может. Понимаете? А нам ещё нужно её допросить. Не можете ли вы чего-нибудь сделать? Научным путём. Чтобы она перед смертью хоть чуточку поговорила.
- Посмотрим, - отвечает доктор.
И начинает споласкивать руки.
- Посмотрим, - говорит ещё раз. - Это нетрудно. Хотя, должен вас поставить в известность, что наша наука не очень-то допускает, чтобы кто-нибудь без языка разговаривал. Конечно, посмотреть я могу. Но всё-таки с научной точки зрения я не берусь вам давать каких-либо обещаний. Посмотреть посмотрю...