Ужас, яма и петля для тебя, житель земли! Тогда побежавший от крика ужаса упадёт в яму; и кто вылезет из ямы, попадёт в петлю...
Библия, Ветхий Завет,
Книга пророка Исаии,
глава 24, стихи 17 и 18
Игорь достал рукопись.
"Мёртвый штиль"
стояло на первом листе. И дальше:
Детективная повесть. Основана на правдивых событиях
Игорь хмыкнул. Такое предуведомление, разумеется, ещё ничего не значило. Автор вполне мог оказаться стареющим следователем, которому наскучило выбивать взятки, и он, ввиду скорой пенсии, решил заняться чем-нибудь более интеллигентным и уважаемым. А мог - рядовым графоманом, прочитавшим несколько переводных детективов, и решившим теперь, что он тоже писатель.
Сорокасемилетний Игорь Романовский был вполне типичным редактором. Типичным в том смысле, что почти все редакторы - будущие писатели в прошлом. Игорь сам когда-то усиленно сочинял, пока, наконец, не понял, что пишет в корзину. Все его ощущения, переживания, мысли нужны и интересны ему одному. Как-то со временем, постепенно, сделалось ясно, что писателем он не родился. Игорь (или уже Игорь Васильевич) смотрел с тоскою на себя в зеркало и думал: это очень, очень и очень скверно - то, что с ним произошло в жизни. Разве хорошо, разве правильно, если цель, к которой шёл, стремился долгие годы, вдруг оказалась вся из пустоты? Нехорошо, неправильно. Игорь был в этом уверен.
А шёл он упорно. Оставив за спиной литературный институт, Игорь оказался сотрудником престижнейшего журнала "Советский Парнас". Игорю показалось уже, что мечты начали сбываться. Он увидел опубликованными свои произведения. Всё двигалось как будто бы славно, но вдруг стало понятно, что окружает его серая армия самодовольных графоманов, которые писали о колхозах, заводах, о радостных буднях советских труженников, о больших высоких начальниках, заботливо думающих о простом человеке, о храбрых советских воинах и неподкупных милиционерах. Книги эти никто, или почти никто, не читал. Произведения выходили космическими тиражами и заполняли полки книжных магазинов - свежие, пахучие, в новеньких самоуверенных обложках; такие же гордые и такие же бессмысленные, как их авторы. Отстояв положенный срок на полках магазинов и библиотек, всё это количество дружно перемещалось в утиль.
Игорь бросил писать. Даже, наверное, не честность, а что-то совсем другое. Просто пропало желание писать не для кого. Игорь теперь углублялся в рукописи - те рукописи, которые ему приносили. Основная масса сочинителей, обивающих пороги литературных изданий - пациенты психдиспансера, и Игорь должен был теперь иметь с ними дело. Как правило, пары минут знакомства с листками бумаги ему было достаточно, чтобы понять, в здравом ли уме автор. Проще, если рукопись пришла по почте. Выбросив листы в корзину, Игорь не отвечал сочинителю. Хуже, если тот приходил за ответом лично: эти редакционные стены помнили множество трагикомических сцен.
Среди разнообразного мусора, правда, иногда выныривали очень даже прилично написанные вещи. Если автор был никому не известен, а рукопись приехала почтой, Игорь продавал её кому-нибудь из знакомых литераторов. Автору отвечал, что произведения такого не припоминает. Пару рассказов он напечатал под своей фамилией. Был соблазн то же самое сделать и с большим историческим романом, который прислал в редакцию никому не известный сочинитель - откуда-то из Караганды. Игорь подумал, почесал лысину и затем продал рукопись известному романисту Петру Алексеевичу Головощёкину - трижды герою социалистического труда, которого уже при жизни называли классиком советской литературы и собирались поставить памятник у него на родине.
А, вообще, талантливый автор раздражал Игоря. Когда такой приносил страницы с повестью или рассказом, и Игорь, прочитав, определял искру, жемчужинку... что-то недоброе поднималось в душе. Словно насмешка, словно укор. Игорь косо оглядывал будущего Достоевского или, может быть, Шолохова, улыбался виновно и, хоть совсем не было смешно, рассказывал всё один и тот самый анекдот про чукчу, который "не писатель, а читатель" - любимый анекдот Игоря. И ещё давал добрый дружеский совет - бросить подальше сочинительство и заняться другим чем-нибудь - к чему есть способности.
Таков был Игорь Романовский - лысый, толстенький человечек, с коротеньким носом и тёмно-зелеными, печальными, как у бездомной собаки, глазами. Сейчас он глядел в рукопись присланной кем-то детективной повести. Мыслей в голове никаких не было. Вообще никаких мыслей. Игорь просмотрел листы, оценил объем, потом нахмурился и начал читать.
"Глава 1. Лагерь
- Чем пахнет? Чуешь?
Кулак пах потом. И грязью. Да и вообще, Дима боялся Андрея. Тот - крепкий, здоровый. Прямо бандит из фильма. В кино Дима дал бы ему один раз - чтоб харкнул кровью. Но это - в кино. Тут - жизнь. Харкать - Диме.
Р-раз! И - острая боль сквозь челюсть. Андрей посмотрел строго.
- Понял, чем пахнет? Понял?
Дима и так знал. Было страшно, и колени дрожали.
- Да чё ты лезешь к придурку?
Это в комнату, где умываются, зашёл Вова.
- Дрон, хорош! Идём, короче! Щас после завтрака сразу в город - местных мочить.
Дима с надеждой слушал. Может, его больше бить не будут? Вова подошёл ближе.
- Он нормальный пацан. Калечный тока. Чё его мучить?
- Так и быть.
Андрей похлопал Димину щеку.
- Живи. Я разрешаю.
В пионерском лагере "Красная Зорька" все завтракали. Стучали ложки. На каждой тарелке - манная каша. Она белая, и жидкий кусок масла плавает. Похоже на раствор цемента. И по вкусу похоже. Но если жрать хочешь - сожрёшь. Все едят. Только Дима не ест. Кто-то плюнул в его тарелку. Тяжело, смачно. Дима не видел - кто. Он пришёл поздно. За столом все смеются.
Диме хочется плакать. Хотя уже поздно плакать - четырнадцать лет. Вот бы пистолет сейчас в руки. Замочил бы всех. Каждого бы замочил.
Подходит пионервожатая. Она толстая, грубая, с усами; морда, как у здорового мужика. Похожа на немецкую надзирательницу в концлагере - как их в кино показывают.
- Что тут случилось? - спрашивает пионервожатая мужским голосом.
- Игорь в тарелку себе харкнул, - говорит Боря с соседнего стола.
Пионервожатая смотрит на Диму строго.
- Свинья какая!
И тут же уходит.
Когда завтрак съеден, все разбрелись по лагерю. Сейчас выстроят и погонят на пляж.
На пляже горячо - солнце палит. Пионеры сидят и смотрят на воду. Часа два. Потом строятся и по команде бегут купаться. Две минуты. И снова потом - два часа сидеть и смотреть.
Незаметно для вожатых пионеры разбредаются. Младшие идут трусить у взрослых десять копеек на мороженое. А кто постарше - чуть дальше отходят и купаются себе втихоря.
Но это - на пляже. Дима туда не хочет. Он хочет есть.
На территории лагеря стоит котельная. Рядом - груши. Они - зелёные, но если зарыть в горячий уголь минут на десять, то есть можно..."
Игорь оторвался от чтения. Он чувствовал, как неприятные мурашки пробегали по телу. Ему уже ясно было, о каком уголовном деле пойдёт речь в рукописи. И хоть ничего ещё там не произошло, ничего ещё не случилось, но у редактора уже не осталось никаких сомнений. Он пролистал дальше, заглянул в конец... Игорь проглотил тяжёлый, неприятный комок. Точно! Всё точно... То самое дело, та самая страшная и бессмысленная история, случившаяся очень давно... И пусть имена изменены, события все поданы довольно правильно. Вроде бы, правильно. Надо прочесть целиком.
Игорь закрыл глаза. Он увидел тёплую южную ночь, море, белые звёзды, маленький катер, тихо качающийся на спокойных чёрных волнах. Потом тревожной чередой пошли мёртвые лица - оттуда, из незабытого прошлого, внимательно и неотрывно разглядывающие его, Игоря; разползшиеся пятна крови на деревянном полу катера. И ощущение ужаса, страха, смерти. Смерть - невидимая, неуловимая, неразгаданная, безымянная, притаилась везде, в каждом тёмном углу. От неё можно спрятаться, но от неё нельзя убежать.
Игорь огляделся по сторонам. Ему показалась, что эта тихая смерть пришла теперь и за ним. Пришёл и его черед. Игорь протёр рукой мокрый лоб.
Но... кто этот автор? Кто этот странный человек из тех, почти уже забытых лет? Зачем он появился здесь? Ведь прошло столько... Зачем эта рукопись?..
А, может быть, он и не знаком с Игорем, просто слышал от кого-то эту историю?.. Нет, вряд ли. Так подробно всё описать мог только тот, у кого перед глазами это происходило. Но тогда кто же он?
Игорь пролистал рукопись. Потом пролистал обратно. Имени автора не было нигде. Игорь почесал ухо. Судя по стилю, по языку - написано непрофессионалом. Грамотный писатель так не изъясняется.
Всё это выглядело очень и очень странно. Ведь то уголовное дело так и осталось нераскрытым. Убийцу не нашли. Игорь опять перелистал рукопись, опять заглянул в конец. Хмыкнул. И тут вспомнил - повесть эту принёс сегодня утром один посетитель. Он был немногословен. Просто отдал рукопись и что-то сказал. Что он сказал?.. Игорь напрягся. Да! Он сказал, что придёт сегодня вечером в шесть. Игорь ответил ему, что это необязательно, но странный человек сказал, что всё равно придёт. Как не напрягал Игорь свою память, лицо этого человека он вспомнить не мог. Даже примерно.
Игорь снова отвлёкся на рукопись. Написано не только не профессионально, но и без претензии на профессионализм. Где описания? Где внешность героев? Где предыстория? Где характеристики? Конечно, в век дегенеративного модернизма говорить о том, кто из писателей профессионал, а кто нет - бессмысленно. Иные из графоманов умудряются даже получать за свои сомнительные сочинения нобелевские, букеровские и всякие прочие иные - ленинские-сталинские премии, некоторые из них прилюдно считаются гениями...
Однако Игорь был почему-то уверен: автор повести на литературную славу не претендует...
И от этого было жутко. Игорь и сам не мог понять, чем именно он напуган. Просто напуган - и всё. Было неясно, чего ждать от этого странного писателя.
Игорь глянул на часы, в окно, медленно покачал головой. Потом опять взял рукопись и углубился в чтение...
"Дима пришёл к котельной, нарвал груш. Потом закопал их в дымящийся уголь. Несколько минут - и можно есть. Вместо завтрака. Вместо манной каши, куда харкнули.
К котельной подошли четверо. Вова, Андрей, Вася и Костя. Вся компания. Дима их ненавидел.
Иногда он мечтал. Что бы сделал Дима такое, если бы стал, вдруг, всемогущим? Он точно знает, что сделал бы. Первое: эти четверо стали бы маленькими. Как солдатики, в которые Дима играет дома, несмотря на четырнадцать лет.
Костю бы он повесил. Взял бы нитку, привязал бы к ветке дерева. Потом бы смотрел на конвульсии.
Андрею бы отрезал голову. Безопасной бритвой бы отрезал.
Васе бы связал сзади руки и кинул бы в ведро с водой.
А Вову бы закрыл в морозильнике. Можно и в холодильнике, но в морозильнике интереснее. Открывал бы каждую минуту и смотрел бы - как он там.
А, вообще, хороших, правильных наказаний много. Можно поотрезать бритвой руки и ноги. Можно поджарить на газовой плите. Можно голого на сковородку. Руки и ноги связать, чтобы не спрыгнул. С крыши девятиэтажного дома можно скинуть. Или положить под колесо троллейбуса на остановке. Много интересного он бы придумал. Но, только, проблема, вот, - Дима не всемогущий.
Когда пацаны подошли, он испугался. Лучше уйти.
- Стоять, Хорёк! Чё тут делаешь?
Это - неправда. Дима непохож на хорька. Он, наверное, самый симпатичный во всём лагере. За это Диму и ненавидят.
- Да пошёл он! Глянь, чё я покажу.
Костя достал финку. Настоящая финка. Наточенная и блестит.
- Ништяк! - Вася аж присвистнул.
- Гляди, Хорёк: кому скажешь - этой же финкой в бок и получишь. Понял?
Костя смотрел строго и правильно.
- Он не скажет. - Андрей махнул рукой. - Он ссыкун.
- А если я скажу?
Все обернулись.
Таня вышла из-за кустов. Что она делала тут? Наверное, сморела на Диму. На него девчонки часто смотрят. Но Дима их избегает. Боится, что из-за них будут бить.
- Два года дадут за такой нож. Тюрьмы. Правда или нет?
Костя шагнул к ней. Взял за руку.
- Твоя жопа в сортире плавать будет. На куски порежу. Со мной не шути.
Он отпустил руку.
- Помни, чё я сказал.
Пацаны все ушли. Дима достал свои груши и стал есть. Таня подошла к нему.
- Гады, - сказала спокойно. - Я их ненавижу. Если бы была пацаном, дала бы каждому... Жалко, что я не пацан.
- Да, жалко. - Дима кивнул. Он жевал грушу.
- А ты на пляж не идёшь?
- На пляж? Неохота.
Дима пожал плечами.
Таня взяла палку и поковыряла угли. Может, о чём-то хотела спросить. Не спросила. Выбросила палку и ушла.
Глава 2. Пистолет
Вова. Андрей. Вася. Костя. Они пришли в город. Идут по улице. Ищут, кого зацепить.
Вон, пацан по другой стороне. Посмотрел на них, напрягся и пошёл быстрее. Но поздно уже. Вова и Андрей к нему.
- Стоять! Быстро стоять, сказал!
Вася и Костя идут с другой стороны.
Вова сплюнул на тротуар.
- Местный? - спросил пацана.
- Да, местный. Я тут вон живу, в этом доме.
Пацан подумал, что кенты тоже местные.
- Местный... А курить у тя есть?
Пацан испуганно глянул на них.
- Не, нету.
- А деньги есть?
- Да не, пацаны, чё вы...
Вова сильно врезал ему поддых. Пацан согнулся, потом упал. Костя подошёл и дал ногой по спине.
- Карманы глянь, - сказал Вова. - И хорош мочить - убьёшь.
Пацан открыл глаза. Он трудно дышал и смотрел вверх. Изо рта вытекала кровь. Костя сунул руку. Обшарил один карман. Другой.
- Двадцать копеек. - Он показал Вове. - И ключ.
Вова взял ключ и двадцать копеек. Монету сунул в карман.
- Потом пива бахнем, - сказал он. - Када больше будет.
Размахнулся и зашвырнул ключ далеко-далеко. Костя наклонился низко, тяжело плюнул пацану в глаз. Потом от радости улыбнулся.
Все четверо пошли дальше.
- А может, в кино? - cпросил Андрей. Они проходили мимо кинотеатра. - Я слышал про этот фильм. Там одни драки.
- А у тя деньги есть? - cказал Вова.
- Нету.
- И не фиг трепаться. Када деньги будут - тада подём.
Они увидели пивную. Здесь мужики с коричневыми лицами отхлёбывали пиво. Кругом грязно, наплёвано и много окурков.
- Вон тот дедок, - сказал Вова. - Гляньте. Бухой уже. Подберём его сщас.
Дедушка был очень пьяный. Он сердито, сосредоточившись, смотрел на асфальт. Потом сделал несколько шагов и остановился подержаться за столб. Четверо подошли к нему.
- Отец, помочь тебе дом найти? - cпросил Андрей.
Дед поднял глаза и посмотрел с вопросом. Костя уже шарил в кармане у пьяного.
Все сразу остановились. К Косте шёл мент в форме. Костя задрожал, кошелёк упал на землю. Андрей и все остальные глянули друг на друга. Мент подошёл и сильно взял Костю за шиворот.
- Подобрал! - Он ткнул пальцем на кошелёк.
- Гражданин начальник! - закричал Костя. - Я не воровал! Отпустите, гражданин начальник! Я молодой! К маме отпустите! Я не виноват! Мама меня ждёт! Она старая, больная! Отпустите меня, гражданин начальник!
Но мент скрутил Костю ещё сильнее.
- Поднял кошелёк быстро!
И тут он упал - это Вова сильно вмазал ему кастетом между лопатками. Мент застонал и перевернулся, лёжа на тротуаре. Вова с размаху дал ему ногой по почке.
- Сука! - прошептал он. - Мусор! Гад ментовский.
Вова наклонился и вытащил дуло из милицейской кобуры. Все отошли дальше.
- Чё, зассали, да? - Вова посмотрел на пацанов.
Те не шевелились. Глядели, как мент лежит на тротуаре.
- Это зона, - сказал тихо Костя. - Зона.
- Ссыкун ты! Понял? Ссыкун! - Вова помахал стволом. - К маме иди своей. Которая больная и старая.
Он заткнул дуло за пояс, спрятал рубашкой. Ну!? Чё стоите? Мусоров ждём? Погнали! Быстро!
Съев мороженое, пошли в кино. Фильм был интересный, двухсерийный. Вове понравилось место, где патриота вешали за ребро, и капли упали на бетон.
Вова любил фильмы про войну. Про бандитов тоже любил, но про войну интереснее. Там часто казнили кого-нибудь. Вова любил очень, когда вешают. Если в фильме вешали, он шёл смотреть ещё раз. Садился в заднем ряду и дрочил, а дома переодевался. Если вешали молодого мужика, Вова потом не спал. Дома он надевал петлю и становился перед зеркалом. Кончать старался - чтобы в кулак, чтобы не запачкаться.
- Классный фильм, - сказал Костя. - Махаются прикольно.
- Махачи - ништяк, - Андрей согласился. - Дуло, только, брать не надо было.
...Они сидели и пили пиво в грязной закусочной. Вова смотрел на Костю, и ему трудно было оторваться. Очень белая и очень нежная у Кости шея. Жалко, что Костя не девчонка. Или, что Вова не девчонка. Тоже бы было прикольно.
Он и сам знал, что дуло лучше не брать. Знал, что это - зона. Но как быть? Вова - главный. Он таким родился. Главным родился. И надо доказывать, что ты главный. Если не главный, если как все, то жить тяжело. Тяжело быть, как все. Иногда Вове казалось, что он не лучше, а хуже других. И тогда он хотел доказывать, что это не так. Быть как все не мог. Или лучше, или хуже. Вова хотел быть лучше.
Отец у Вовы - большая шишка. Он - директор фабрики в Москве. Поэтому Вова знает, что тюрьма не для него. Тюрьма - для простых людей. Но от отца попадёт. Отец строгий. Ещё в детстве он наказывал Вову скакалкой за то, что Вова мочил постель. А один раз выбил кулаком зуб. Тоже за мокрую постель. Он и сейчас берёт в руки скакалку - когда не по его.
Раз отец дал Вове так, что Вова час лежал без сознания. Его разбудил врач "скорой помощи".
А ещё у Вовы мечта. Когда он станет уже совсем взрослым, он задушит отца. Скакалкой. И повесит в уборной. На скакалке. Все подумают - самоубийство.
Глава 3. Расправа
В один из дней всех гнали в баню. Толпой. Для Димы это мучение. Столько голых пацанов сразу. Между ног твердеет. А что-нибудь с этим сделать тяжело. Надо отворачиваться. Сильно о чём-нибудь думать. И не смотреть. Не смотреть. Не смотреть. Не смотреть. Ведь, вдруг, кто заметит? Вдруг, кто догадается?..
Девочки Диму интересуют мало. Может, и не интересуют. Просто, это он сам себя так убедил. Девочки - это чисто. Это красиво. И очень скучно. Как "Евгений Онегин" в школе. Пацаны - грязно. Но грязь приятная такая. Особенная грязь. Дима чувствует, как это мерзкое-ласковое поднимается, греет и кожу и внутри.
И не хочется расставаться с грязью. Грязь поглощает, проглатывает. Тебя, бывшего человека, уже нет. Только грязь. Хорошая. Добрая грязь.
...Когда баня закончилась, Дима сразу в туалет - отдохнуть, отвести душу. И в глазах голые, без одежды, дразнящие, манящие к себе пацаны...
Сбросив напряг, Дима идёт по коридору. Теперь уже его давит ненависть. Хочется убить этих пацанов. Всех. Особенно - того, из другого отряда, с большой попой и мягкими девчоночьими руками. ...Зачем они его мучают?
А в голове нож. Тот нож, который показывал Костя. Если сказать вожатому Жоре? Жора - грузин. Он матюкается, курит и, когда сердитый, бьёт кулаком в ухо... Но Диме тогда не жить. Костя замочит. Хотя... нет, подумают на Таню. Она тоже видела нож... Лучше не надо. Лучше пойти и поесть груш. Лучше, чтобы тихо. Так спокойнее.
Но Жора уже идёт навстречу. Вид у него злой. Смотрит вниз.
- Жора! - сказал Дима. - У Кости нож, финка. Здоровенная. Я видел сёдня.
Жора остановился.
- Какая финка? У какого Кости?
- Кости из нашего отряда.
Жора подумал. Потом скривился.
- Костян? Финку принес? Я ему в жопу эту финку засуну.
Он повернулся и пошёл.
- Жора!
- Чё?
Дима побежал за ним.
- Не говори Косте! Он меня убьёт! Он обещал убить, если скажу про нож.
- Это я его убью.
Жора даже не повернулся.
- Пожалуйста, пожалуйста, не говори! Я очень тебя прошу.
Дима от страха сморщился.
- Пожалуста, не говори!
- Ладно, иди.
- Не скажешь, не скажешь?
Жора шёл быстро, Дима еле успевал.
- Иди, ладно.
- Не скажешь, ты не скажешь?
- Иди, не скажу.
Дима отстал. Жору он бы тоже убил. Сука он, морда грузинская.
Потом вышел из здания. Спрятался в угол, где нет никого и поднял камень с земли. Под камнем обычно разное живое - червяки, мокрицы. Червяков интересно казнить - вешать на нитке, а мокриц закалывать. Мокрица, в которую воткнули палочку, вздыхает от удовольствия и умирает быстро. А червяк повешенный долго радуется и извивается долго. Очень красиво.
- Костян!
Костя вздрогнул. Жора подошёл и быстро его ощупал. Вытащил финку. Оглушил подзатыльником. Таким мощным, что у Кости аж зубы скрипнули, и в глазах темно стало.
- Запомни, козёл, - сказал Жора. - Блатовать дома будешь. Тут я блатую. Понял, петух?
У Кости аж слёзы появились от ненависти. Он отошёл немного. Тихо сказал:
- Выслежу ночью и на нож посажу.
Жора дал ему со всей дури. Костя чуть не упал. Жора схватил его за ухо и с силой крутанул. Кровь потекла по пальцам.
- Слушай, говнюк, - сказал Жора. - В прошлом году был тут один. Блатной. Пахан в законе. Мы его словили, отвезли вчетвером на хату и в жопу сунули по очереди. Хочешь попробовать? Сразу тихим станешь.
Он отпустил ухо. Вытер об Костю пальцы и ушёл.
- Это Танька стукнула. Точно она, - сказала Лена.
Лена - девчонка из другого отряда. Она девчонка Кости.
Вова смотрел в землю.
- А этот... не мог?
- Хорёк? Он пёрднуть боится.
Костя скрипел зубами. Лицо у него было бледное и мокрое от пота. Ухо перевязано.
- Обоих в землю, - сказал он. - Не хер тут разбирать.
Вова затянулся, окурок бросил на траву.
- Пошли, - сказал он. - Возьмём их, отвезём в лес. Там узнаем.
- Идём. - Костя собрал кулаки. Глаза сверкали. - Сейчас идём.
Они ходили по лагерю недолго. Дима сидел на ступеньках и думал.
- Хорёк, - сказал Вова. - Идёшь с нами.
- С нами пойдёшь, - сказал Костя. - Будешь спрашивать - зуб выбью. Встал и пошёл.
Дима поднялся. Делать нечего. Потом нашли Таню. Она шла по дорожке.
Вышли за ограду лагеря. Здесь дырка в заборе. По правилам ходить нельзя, но все ходят.
Сразу за лагерем лес. Далеко идёшь, и всё лес.
Вова остановился. Все тоже встали. Вова посмотрел на Диму. Потом на Таню.
- Кто-то стукнул на Костяна. Кто-то стукнул про финку. Пусть кто стукнул, сам скажет. Мы его легко побьём и отпустим. Иначе здесь оба останетесь. Лежать останетесь. Сунем в землю и засыпем землёй.
Лена плюнула. Растёрла ногой.
- Хотите подохнуть? - спросила она тихо. Лена давно ненавидит Таню.
Костя подошёл и потрогал Диму за лопатку.
- Скажи честно, Хорёк, скажи, что стукнул. Я тя сильно мочить не буду. Так, пару раз дам по паче и всё. Живым уйдёшь.
Дима от страха присел на землю.
- Я не стучал, - сказал он.
Таня спокойно на него посмотрела, подняла глаза.
- Это я сказала про нож.
- Ты??.. - Вова шагнул к ней. - Правда ты?
- Я.
Костя тоже подошёл к Тане.
- Сука... Зачем?
- Пошёл в жопу.
- Чё??..
У Кости лицо вытянулось.
- Ты так, да, так? Вот так, вот? Значит, вот так? Значит, в задницу пошёл?.. А ты понимаешь, коза, что я возьму ножик и тя тут положу? Вот, где стоишь, лежать останешься? Я раз уже чуть не сел. Поцарапал одного ножиком. Брюхо, кишки ему почесал...
Таня, вдруг, сильно плюнула ему в лицо. Костя шарахнулся, протёр ладонью... Потом как дал. Наотмашь. Таня упала и потеряла сознание.
- Блин... а?
Костя покачал головой. Вова и остальные шагнули ближе.
- Привяжем её, и пусть сидит. Пусть думает, - сказал Вова.
С Тани стащили её рубашку. Потом приподняли и поставили к дереву. Привязали рубашкой.
Таня открыла глаза. Посмотрела вокруг.
- Слышь? - Андрей почесал ухо. - Скажи, что виновата. Мы простим. Мы добрые. Только скажи "виновата, не буду больше", и всё.
У Тани губы сильно, страшно скривились.
- Дебил недоделанный. Денегенерат хренов!..
Андрей аж позеленел.
- Собирайте ветки, - сказал Вова твёрдо. - Ветки, хворост. Сожжём эту суку.
Стало тихо сразу. Андрей отошёл первый. Схватил несколько веток и кинул их к дереву. Вова схватил несколько. Там же бросил. Потом уже веток стало больше. Таня молча смотрела. Когда её обложили ветками и сухою травой, она сказала неуверенно:
- Вы, чё, с ума все сошли?..
Вова достал спички. Чиркнул. Таня закричала. Вова тяжело улыбнулся. И поднёс спичку к веткам.