Тёмная южная ночь бесшумно таяла. Бледнели и гасли звёзды. За чёрной полосой леса розовел восток. Тихо курилась туманами сонная донская земля. Приближался рассвет.
Но хутор Яблонный всё ещё спал крепким казацким сном. Дремал даже старик-сторож, прикорнув у дверей маленькой хуторской церкви с колотушкой в руке. Всё вокруг было спокойно и тихо - словно бы в незабываемое старое время доброго Царя-батюшки. Только неугомонные петухи певуче перекликались через весь хутор - из одного дальнего конца в другой.
Да. Не спать бы вам, казаки, в эту ночь!..
На опушке притихшего леса вдруг появился горячий вороной конь, и на нём - крупный широкоплечий всадник с большими усами и в перетянутой алой лентой папахе. Приподнявшись на стременах, он, словно вор, огляделся по сторонам. Хищное лицо его с чёрными колючими глазами - будто у коршуна, настороженно вытянулось, ноздри раздулись, точь-в-точь серый лесной волк, почуявший запах добычи. Он вдруг выхватил шашку и с яростным свистом рубанул ею утренний воздух.
- За мной, хлопцы! На врагов республики! Вперёд!
Из леса тотчас же вылетел отряд конников с шашками наголо и, веером рассыпавшись по широкому зелёному полю, ринулся на казачий хутор.
Тяжело загудела потревоженная топотом конским копыт земля. Стаи испуганных птиц взвились к небу.
Церковный сторож уронил колотушку и в страхе перекрестился:
Но было поздно: стреляя на скаку, лавина всадников с диким воем и свистом неслась по улицам сонного хутора. Захваченные врасплох казаки в панике выбегали из хат и тут же падали, сражённые меткими пулями или зарубленные острыми, злыми шашками. Красные не щадили ни стариков, ни баб, ни детей.
Красноармейцы врывались во дворы и казачьи хаты, грабили пожитки - всё то, что попадалось под скорую руку, сворачивали головы гусям и курам, угоняли овец и коров.
Вскоре пламя пожарища озарило страшную картину кровавого разгрома.
Верный своему долгу, старик-сторож поднялся на колокольню и ударил в набат.
Усатый предводитель помчался к церкви. За ним скакали длинный, как жердь, детина с огромным глубоким шрамом, изуродовавшим пол-лица и ещё - мрачный рябой мужик с наганом в руке...
Набат гудел, усиливая тревогу, призывая на помощь...
В церкви уже орудовали грабители: они рвали на части парчовые ризы, обдирали золотые иконы, набивали сумки церковной утварью. Кто-то поджёг церквушку, - жаркое пламя, подплясывая и извиваясь, ползло в небо, выбрасывая к облакам чёрный густой дым.
Страшный предводитель с большими усами остановился на полном скаку, обводя глазами картину жестокого хаоса и безумия. Ужасный взгляд его сверкал, и огоньки злобного пламени, пожиравшего храм, плясали, отражаясь, в кровавых зрачках предводителя.
Шатаясь, наружу вышел седой священник.
- Анафема! Анафема! - кричал он бесстрашно, глядя на предводителя, и серебряный крест сиял у него в руке.
В спину ему ударил чей-то выстрел, и священник упал лицом в пыль, а предводитель смотрел на него всё так же молча и, словно не замечая.
Набат оборвался внезапно...
Два красноармейца с трудом оторвали старика-сторожа от колокола, схватили его и бросили с колокольни. Он упал под ноги вороного коня - рядом с убитым священником. Конь шарахнулся в сторону, едва не выбив из седла предводителя.
Глянув на мёртвого старика, тот презрительно сморщился:
- Что, старый пёс, дозвонился?
В этот момент к предводителю подлетел крайне встревоженный конник:
- Беда, товарищ командир, там - перепалка! Офицер отстреливается - Иван Григорьев!
Предводитель сжал губы:
- Живьём, живьём взять собаку! С живого кожу срезать буду!..
Осаждённые целой толпой, отец и сын Григорьевы стреляли из окон дома. Трое убитых уже валялись у крыльца. Решив, что взять дом штурмом не удастся, красноармейцы обложили хату соломой и подпалили.
Когда к месту жестокого боя прискакал командир, хата уже была объята пламенем со всех сторон.
Через несколько минут дверь избы распахнулась, и вместе с клубом дыма на крыльцо выскочил могучий старик с винтовкой в правой руке. Левой он поддерживал тяжело раненного сына.
Красноармейцы встретили их появление торжествующим рёвом, лавой окружив крыльцо.
- Живьём, живьём взять! - громовым голосом командовал предводитель. - Я им, собакам, покажу "царя и отечество"!..
Взяв винтовку за конец ствола и действуя ею, словно дубиной, грозный старик двинулся прямо на толпу. Красноармейцы в страхе расступились в разные стороны.
- Сдавайся! - ревели они, пятясь от старика.
Сын его тяжело опирался на руку отца, с трудом передвигая ноги. Лицо у юноши было залито кровью.
Первый смельчак, попытавшийся приблизиться к старику, грохнулся на землю с разбитой головой.
Предводитель нахмурился.
По его знаку рябой красноармеец заехал сзади и прямо с седла метнул шашку в спину старика. Тот упал лицом в пыль.
- Да здравствует Государь Император! - прошептал он бессильно.
Упал и его сын.
Красноармейцы ринулись на беззащитных уже бойцов.
- Назад! - приказал командир. - Молодого взять в лес, а с этим я сам потолкую...
Красноармейцы неохотно расступились. Командир спрыгнул с седла, подошёл к истекающим кровью пленникам. Он сделал знак пальцами, и двое красноармейцев проворно подняли умирающего старика на ноги.
Тот с трудом, медленно, открыл глаза.
- Узнаешь ли ты меня, Иван? - негромко спросил командир, глядя старику прямо в глаза.
- Узнаю, собака, - прошептал тот, тяжело шевеля губами, и, вдруг, неожиданно с силою, смачно плюнул в лицо предводителю.
Тот отошёл назад, вытер рукавом лицо и, не отводя взгляда, достал из кобуры маузер.
Тут старик уронил голову. По губам его потекла кровь. Предводитель прицелился, но, передумав, опустил дуло.
- Подох, - проговорил он негромко, пряча маузер. - А жаль, что подох. Очень жаль...
Вдруг откуда-то сверху два камня со свистом пронеслись в воздухе. Один камень больно царапнул щёку командира, а другой угодил в холку вороного коня. В то же самое время на другом конце села раздались испуганные крики:
- Белые! Товарищ Будённый, белые!..
Красноармейцы поспешно вскакивали на взмыленных горячих коней и, стреляя куда попало, понеслись вон из хутора.
По приказанию командира рябой красноармеец поднял пленного казака на седло и умчался вслед за отрядом в лес.
Вскоре хутор опустел. На улицах валялись только трупы убитых, и бегали взад-впёред перепуганные овцы.
С крыши одной из хат проворно спустились три красивые молодые казачки и с криком бросились к мёртвому старику, лежавшему посредине дороги, у сгоревшей хаты:
- Батька, батька!
Глава 2. Чёрные маски
Оставшаяся без Государя Императора бывшая Российская Империя - великая когда-то держава, перед которой столетиями трепетали народы Востока и Запада, теперь лежала, раздавленная сапогом, задыхаясь в крови и пламени гражданской усобицы.
Вся Россия оказалась одним сплошным очагом раздора и мятежа. В захваченной большевиками Москве правили новые самодержцы - кровавые мужеложники Ленин и Троцкий. Они мечтали о том чёрном дне, когда российский пожар перекинется через границы несчастной державы и начнёт пожирать планету - до конца, до полного уничтожения. В городах, занятых красными, хозяйничала ЧК. Мясники в чёрных, окровавленных кожанках разделывали здесь свои жертвы. Жители городов боялись проходить мимо зданий, где размещалась местные отделы Чрезвычайной Комиссии. Густая кровь стекала из-под двери и собиралась в чёрную лужу на другой стороне улицы.
Отпетая нечисть вылезала из тёмных земляных нор; вампиры и вурдалаки, ведьмы и упыри - каждый спешил насладится тёплой, живой кровью. Словно дикие коршуны отовсюду слетелись банды петлюровцев, махновцев и всяких "батьков" без роду и племени. Вся эта злобная свора со страшным рычанием терзала и рвала на куски несчастную русскую землю.
В Гуляй-Поле гулял чёрный атаман батька Махно. "Рубай и красных и белых! - кричал страшный батька. - Анархия - мать порядка!" ...И снова лилась кровь.
Выпученными от счастья глазами смотрел на весь этот разгром и ужас - смотрел из отхваченной кровавым ножом Польши свирепый безумец Юзеф Пилсудский. Он медлил и пока не вступал в драку, он ждал, когда силы врагов истощатся, когда захлебнётся в крови русское сопротивление, и тогда, только тогда, зарычав, изогнётся он и, лязгнув наточенными зубами, злобно сверкнув оскаленной пастью, прыгнет и оторвёт от живого тела тёплый и налитый кровью кусок.
Русское белое сопротивление начиналось в Ростове - отступающие оттуда после самоубийства Каледина белые офицеры образовали отчаянно храбрую, но тогда ещё малочисленную Добровольческую армию, которую возглавил генерал Корнилов. Путь их лежал через Екатеринодар. Казаки, которые не знали ещё, что значит Совдепия, записывались в красные части - к главкому Сорокину.
Удар сверкающей раскалённой белой шашкой поперёк огромной ледяной окровавленно-красной глыбы - и шашка застряла - так захлебнулся пулями и осколками "Ледяной поход". А Корнилов, сражённый в бою разрывом артиллерийской гранаты, остался лежать в кубанской земле. Но ненадолго. Его раскопают красноармейцы, и - по личному приказу главнокомандующего революционными войсками Северного Кавказа Сорокина - обезображенный труп проволокут по улицам серого Екатеринодара. Однако время всё выровняет. Там, где погиб в восемнадцатом белый генерал, стоит сейчас памятник, а имя Сорокина проклято даже большевиками - командарм заплатил своей неудачливой головой за расстрел нескольких высокопоставленных коммунистов местного значения: безжалостный и смелый в бою, он оказался беспомощно-жалким в тёмной пучине кабинетных интриг - бывшего главкома расстреляли из маузера прямо во время допроса, а Ленину, в Москву, была отослана телеграмма, что, мол, виновные в бессудном расстреле товарищей коммунистов выявлены и понесли заслуженное наказание. На место Сорокина назначили Ивана Федько, который в бою так и не сумел отличиться, но зато был послушным, исполнительным и ненавидел Сорокина. А спустя двадцать лет Иван Федько всё-таки разделил участь своего предшественника - его поставит к стенке НКВД в тридцать девятом - Федько окажется замешанным в "заговоре генералов".
Остатки разбитой Добровольческой армии отошли от Екатеринодара - чтобы вскоре вернуться - она пополнялась за счёт новых добровольцев - казаков и также черкесов - красные части не сумели сдержать натиска и оставили Екатеринодар.
Кровавый маятник истории качнулся в обратную сторону: белые армии брали теперь город за городом и шли на Москву. Уже не малочисленная Корниловская армия, состоявшая из нескольких сотен добровольных мучеников - офицеров, а настоящее Русское Ополчение двигалось к ощетинившейся штыками и пушками Красной Столице.
Наступали деникинцы через Украину, где правил гетман Петлюра. Под знамёнами его собирались тёмные, лихие люди, привлечённые кровавым запахом гари и грабежа. И лилась кровь: петлюровцы резали украинцев и евреев, помещиков и крестьян, поляков и русских, вообще любого, у кого в кармане звенели хоть царской, хоть советской чеканки монеты.
Двигающиеся по Украине и наступающие на Москву деникинские войска бесстрашно дрались, в пух и прах разделывая петлюровцев. С бешеным рычанием отступал побитый Петлюра. Бросая на землю винтовки и шашки, разбегались его бойцы - опытные в грабежах, но нерешительные в открытом бою. А на Дону против деникинцев и против казаков атамана Краснова отчаянно бились отряды красных. Словно лихая гроза гремело по донским степям страшное имя жестокого командира Семёна Будённого. Будённовцы не знали ни страха, ни жалости. Казалось, сама смерть на своём огненном, вороном коне неслась во главе красных отрядов.
Ленин в Кремле не верил ещё, что Деникин сумеет дойти до Москвы. Красная армия мобилизовалась. Одурманенные пропагандой русские рабочие и крестьяне шли в бой под выкрашенными в цвет проливаемой крови знамёнами. Ряды большевиков росли. Ленин радостно потирал кровавые руки. Скоро падёт Украина, потом - Польша, дальше - поход на Францию... Недалёк час, когда целая Европа, а следом за ней и весь мир будут лежать у ног большевиков.
...Стоял вечер. На густо-краснеющем горизонте тяжело громоздились и ползли к зениту грозовые тучи. По широкой дороге в город длинной вереницей тянулись красноармейские телеги и тачанки. Это ехали продотрядовцы. Они возвращались с большого карательного рейда. На возах громоздились кадушки, наполненные зерном, капустой и огурцами, макитры (большая глиняная квашня) - с молоком, сметаной и маслом, самогон, картошка и хлеб.
Продотрядовцы явно спешили. Не желая остаться в одиночестве, задние возчики усердно нахлёстывали и понукали криками своих коней:
- Давай поторапливайся, ковурый!
- Гей, Петро! Шо там, сдохла твоя кобылка, чи шо?
- Трофим, давай с дороги, чего стал, смотри, лес близко!
Грозовые сумерки уже ползли по земле, окутывая дорогу зловещим глухим полумраком.
Подъезжая к надвигающемуся чернотой лесу, продотрядовцы незаметно вытаскивали из-под соломы винтовки, иные нащупывали за пазухой револьверы, готовили шашки. Они явно чего-то опасались, со страхом поглядывая на тёмные овраги и в сторону угрюмого леса.
Только одна тачанка, запряжённая парой коней и нагруженная до отказа разным добром, не торопясь катилась в хвосте обоза. На её задке, перевязанный верёвками, уютно покачивался сундучок с золотыми и серебряными монетами царской чеканки.
Лениво теребя вожжи, конями правил здоровенный мужичище, с красным заплывшим лицом и в папахе с громадной пятиконечной звездой.
Рядом, беспокойно оглядываясь и теребя наган, прикрытый мешковиной, сидел молодой безусый красноармеец.
Вероятно по случаю удачного грабежа красномордый мужик в папахе хорошо выпил и теперь беспечно насвистывал революционные песни. Это очень беспокоило его молодого товарища, который то и дело качал головой:
- Напился, как пёс. Теперь ещё самое время - на бандитов нарваться.
- Бандитов?.. - пьяный красноармеец приосанился. - Да я только шашкой взмахну - все как один в траву лягут.
Он усмехнулся и выразительно шлёпнул ладонью по пустой кубышке, из которой торчала потёртая ручка нагана:
- Хлоп, и в башке дырка.
Красномордый продотрядовец покивал.
- Меня сам Будённый за храбрость хвалил... А хочешь, я для товарища Будённого "Интернационал" спою? Хочешь?...
Продотрядовец затянул пьяным коровьим голосом:
- Встава-а-а-ай, проклятьем заклеймё-о-онный...
- Стой!
- Стой!..
- Руки вверх! - внезапно загремело над ухом красноармейца. И его кони в мгновение ока оказались свёрнутыми в обочину, а перед глазами блеснуло чёрное револьверное дуло. - Оружие и деньги! - грозно крикнул незнакомец, направляя пистолет в лоб продотрядовцу.
В ужасе воздев руки к небу, красноармеец растерянно забормотал:
- Деньги?.. Какие деньги?.. - Но, глянув в лицо грабителя, он вдруг увидел чёрную маску с прорезями для глаз.
- Господи Боже великий! - прошептал продотрядовец, мешком падая на дно тачанки.
А его насмерть перепуганный товарищ уже лежал ничком, спрятав голову в большую макитру с остатками сметаны.
У тачанки появился ещё один грабитель в такой же страшной маске. Оба грабителя, с ног до головы, были одеты в чёрное.
- Да они совсем окочурились от страха, - сказал первый звонким мальчишеским голосом, опуская дуло пистолета. - А ну, обыщи их, Катя!
Второй грабитель проворно обшарил воз и неживых от ужаса красноармейцев.
- Есть оружие, Маша! - радостно крикнул он, выхватывая из кубышки наган.
Потом он разбил рукояткой нагана замок на сундучке. Увидев монеты, присвистнул.
- Уходим! - крикнул грабитель, названный Катей, схватив в охапку сундук, и тотчас же спрыгнул с колеса тачанки.
Две чёрные фигуры мгновенно исчезли в ближайшем овраге, а двое перепуганных красноармейцев ещё долго лежали на месте, боясь шелохнуться. Наконец красномордый осторожно приподнял голову и огляделся по сторонам. Вокруг всё было тихо.
- Где они? - изумился красномордый, оглядываясь.
И только теперь он заметил, что на плечах его товарища, вместо головы, торчала огромная макитра:
- Пётр! Ты чего, Пётр?..
Услышав знакомый голос, молодой красноармеец медленно поднял голову вместе с макитрой. По его груди и шее стекала сметана.
Красномордый продотрядовец выругался.
Красноармеец с трудом стащил с головы свой нелепый колпак. Но, увидев, что с воза исчез сундучок с царскими монетами, он покачал головой.
- Допился, старый хрен. Давай, ещё выпей. А товарищ командир тебе завтра похмелиться нальёт.
Тот посмотрел на своего товарища с тяжёлой, угрюмой ненавистью и потянулся за шашкой, чтобы повыразительнее ответить ему. Но молодой достал револьвер, и тут же, опомнившись, оба они схватились за вожжи и, нахлёстывая коней, понеслись по дороге, прочь от страшного места.
Глава 3. Кто они?
Глухая ночь опустила на сонную, притихшую землю своё чёрное покрывало. Вдали угрожающе ворчал старик-гром, вспыхивали яркие белые молнии, словно от страха трепетали вершины огромных дубов...
Но что это?..
Далеко над лесом пролетела красная горящая искра, за ней другая, третья... В тёмной чаще заиграли языки пламени.
Кто же дерзнул зажечь огонь в этом угрюмом лесу в такую тревожную ночь и так далеко от жилых селений?..
У костра под могучим дубом сидели, откинувшись, трое смелых грабителей в чёрных масках.
- Слушай, Маша, - сказал один, подбрасывая сухие сучья в огонь, - ты, что, думаешь, и дальше всё пойдёт так же гладко?
Второй усмехнулся:
- А мы поглядим, Катя. Видела как этот большевик зрачки выкатил? Я думала, он лопнет от страха.
- Это он так пистолета твоего испугался...
- Да, пистолет отличный, - согласился тот, кого звали Машей, и бросил в огонь большой чёрный "пистолет", дубовый ствол которого был похож на детскую пушку.
Катя сняла маску. Это была красивая молодая девушка. Золотистые длинные волосы её упали на воротник чёрной рубашки. Она поправила их рукой.
- Что будем делать дальше? - спросила она, засовывая револьвер за пояс чёрных брюк. - Маша, что ты думаешь?
- Мы будем драться, - ответил второй грабитель - Маша, и тоже сорвал с лица чёрную маску. - Око за око. Кровь за кровь.
Последним снял маску третий грабитель, также оказавшийся молодой девушкой. При колеблющемся, дрожащем свете костра теперь уже можно было разглядеть лица трёх юных особ, ничуть не похожих на обычных лесных разбойниц. Одеты были все одинаково: чёрные рубашки, военного типа чёрные брюки, заправленные в мужские сапоги. Одна из них, названная Машей, была брюнеткой - пышные тёмные волосы её висели свободно, и Машу, наверное, даже можно было бы назвать красавицей, если бы не большой, глубокий шрам - след от ожога в детстве, изуродовавший её правую щёку. Настоящей красавицей была третья девушка-грабитель, которая сидела как бы в сторонке и не принимала участия в разговоре. Она сидела, опустив голову, перебирала рукой прядь длинных каштановых волос и большим пальцем поглаживала рукоятку нагана. Она словно задумалась о чём-то. Её мягкое девичье лицо, на котором отражались прыгающие тени костра, по временам озарялось светлой, почти детской улыбкой. Она бесшумно водила дулом нагана, вырисовывая на земле какие-то неясные знаки, потом опять загадочно улыбалась чему-то. Наконец, одна из девушек окликнула её.
- Таня!
Та, словно проснувшись, вопросительно огляделась по сторонам.
- Таня, а ты что думаешь?
- Думаю о чём? - Таня взяла наган двумя руками.
- Что нам делать дальше?
Таня тихонько постучала дулом нагана по земле. Детский взгляд её уверенно и спокойно блеснул:
- Я думаю, мы должны драться.
- Я тоже считаю так, - это сказала Маша. Она встала с места, обвела всех глазами. - Большевики залили кровью наш край. Вы сами видели, что творит этот шакал - бандит Будённый. Вы видели, как горел наш хутор, и как умирал наш отец. Красные псы не щадят никого: ни баб, ни детей, ни стариков. Кто-то должен остановить этих собак! И у нас нет выбора: или мы победим или умрём здесь, на этой земле.
Она помолчала немного. Потом прищурилась. Пламя смерти танцевало отчаянно, играя и отражаясь на лице у молодой девушки. Она подняла руку, в которой крепко сжимала наган.
- Смерть красным псам! - проговорила она отчётливо. - Умрём, но не отдадим им русскую землю! Каждого уничтожим без жалости и без пощады!
- Смерть им! - это сказала Таня, вставая с места и протягивая кверху руку с наганом.
Последней поднялась Катя. И она вскинула свой наган кверху, спокойные глаза её жёстко сверкнули:
- Смерть!
- Будённый убил нашего отца и замучил нашего брата Федю - сказала Маша. - Мы разыщем этого злобного пса хотя бы и на дне преисподней, свяжем и отдадим на суд генералу Деникину!
- Нет, - возразила Таня. - Я не согласна. Сначала мы стащим с него штаны и сделаем ему по голой пятьдесят горячих, а потом уже - и генералу Деникину. Я поклялась батьке - когда он умер уже...
- Завтра! - твёрдо ответила Таня и, совсем как мальчишка, с силою, ударила каблуком сапога по костру.
- Завтра! - ответила Катя.
Сноп золотых искр взвился к огромному небу, осветив на мгновение и дуб, и полянку, и юных девушек, потеснив в стороны испуганно расступившуюся чёрную тьму.
Глава 4. Сёстры
Отец Маши и Кати с Таней - Иван Григорьев жил на хуторе Яблонном недалеко от Ростова. Дом у него был не самый богатый на хуторе, но и не самый бедный. Весь хутор знал его как богобоязненного и трудолюбивого человека. Хороший большой дом Григорьевых и роскошный, богатый сад - всё это появилось не просто так, а от тяжёлого, упорного труда. Никто не ленился - ни сам Иван, ни супруга Мария, ни их сын Фёдор, ни девочки - Маша, Катя и Таня.
В 1914 году Иван вместе со старшим сыном Фёдором ушёл на войну драться с турками.
Домой он вернулся уже в самом конце семнадцатого. Он появился в порванной шинели, заметно прихрамывая на левую ногу, но с винтовкой в руках. На его широченной груди гордо сияли два Георгиевских креста. Иван не говорил много. Он рассказал только, как за отчаянную храбрость в бою его произвели в офицеры, и как сам Государь Император вручал ему Георгиевский крест. Как подлец и предатель Сёмка Будённый, с которым ему довелось вместе служить, оклеветал его перед начальством, и как Иван при всех разоблачил негодяя. Рассказал, как пьяная солдатня на вокзале - когда он уже возвращался домой, набросилась на него; солдаты пытались стащить шинель и сорвали погоны; хотели было оторвать и награды, но здоровенный Иван разогнал их винтовкой.
С самого своего появления на хуторе Иван Григорьев стал горячим и убеждённым агитатором против большевизма.
На хуторских сходках, где собирались казаки, он всегда давал смелый, решительный отпор большевистским пропагандистам. А председателю хуторского комбеда, когда тот, глотнув водки, полез драться, высадил половину зубов. Местные, хуторские большевики боялись Ивана.
Фёдор отправился добровольцем на фронт - к генералу Каледину. А остальная семья Ивана - жена и три дочки - все они продолжали трудиться, терпеливо пережидая невзгоды лихого времени.
Девушки, никогда не интересовавшиеся политикой, жили своей тихой девичьей жизнью. Они как могли утешали старенькую уже мать, убеждая, что сын Фёдор обязательно вернётся и помогали родителям по хозяйству: ходили в лес за дровами и хворостом, таскали воду с реки, обрабатывали огород, чистили картошку...
Маша любила читать. Дома у них хранилось несколько книг, которые им когда-то оставил местный священник. Любимой книгой Маши было житие Ильи Муромца. С замиранием своего смелого сердца она перечитывала, как этот немощный, парализованный человек обрёл чудесную силу и победил врагов. Вот если бы сейчас восстал точно такой Илья Муромец! - мечтала девчонка. Он бы одолел тогда всех врагов Русской Земли: и Троцкого, и Свердлова, и самого Ленина!
...Однажды на хуторе появился брат Фёдор. На нём был изорванный офицерский мундир, один погон - разбит пулей, другой - надрублен большевистской шашкой. А на боку, под мундиром, начинала уже гноиться страшная штыковая рана. Фёдор только дошёл до калитки, схватился за неё и упал без чувств.
Уже придя в себя, он рассказывал, как ожесточённо сопротивлялся, и как всё-таки был разгромлен наголову их отряд - это было вскоре после самоубийства атамана Каледина, пустившего себе в лоб пулю.
...Рана оказалась серьёзной. Все думали уже, что Фёдор не выживет. Две недели находился он между жизнью и смертью. Однако, выкарабкался. Впрочем, ещё полгода провёл он дома, поправляясь и набираясь сил.
А когда услышал, что белые бьются сейчас под Екатеринодаром, Фёдор не выдержал, взял шашку с наганом, накинул бурку, вскочил на коня и отправился туда - под Екатеринодар.
Ну а гражданская война полыхала вокруг: через хутор проходили отряды то красных, то белых. Иван только хмуро смотрел в окно и, когда его спрашивали, отвечал, что сам он "отвоевался" и ещё говорил, провожая глазами идущий по пыльной сельской дороге бандитский отряд очередного "батьки":
- Да, натерпится наша Русь без Царя.
Через полгода, весной девятнадцатого, Фёдор снова вернулся. Лицо у него было в шрамах, а левая рука перевязана. Он пришёл в село, чтобы передохнуть день-другой, после чего отправиться дальше - в армию генерала Деникина.
Но не успел: в ту же ночь на село напали красные...
Глава 5. Видение старика
Оставив дома сестёр с матерью, Маша одна отправилась в лес - на поиски брата Фёдора. Долго бродила она извилистыми лесными тропинками. Вначале казалось ей, будто она слышит далёкий конский храп, и как где-то стучат копыта. Спотыкаясь, словно пьяная, она брела и брела на эти удаляющиеся от неё и пропадающие в темноте звуки. Потом уже незнакомый лес сомкнулся, обступил её со всех сторон, но Маша продолжала идти: ей почему-то казалось, что она знает, где искать Фёдора.
И вот, она оказалась на маленькой, узкой поляне, в окружении больших, крепких сосен. Маша остановилась и тихо вскрикнула: к дереву был привязан Фёдор. Медленными шагами она подошла ближе. Лицо у Фёдора было залито кровью, кровь лужей растеклась по зелёной траве. Фёдор не дышал. Он был мёртв.
Так постояв неподвижно, Маша упала на колени и опустила глаза.
- Господи, - прошептала она, - Господи великий и всемогущий! Господи, - говорила она негромко, - я слабая, но дай мне силу отомстить! Дай мне силу, Господи, и я отомщу за всё!
Трудно сказать, сколько прошло времени. Маша стояла на месте и шептала молитву, опустив голову. И вдруг услышала она, что кто-то к ней подошёл тихо сзади. Маша обернулась и поднялась с колен. Перед ней стоял незнакомый седой монах. Глаза его, строгие и проницательные, смотрели прямо, и Маше казалось, что старый мудрый монах видит её насквозь.
- Ты хочешь отомстить? - спросил Машу седой старик.
- Хорошо, - ответил монах, - я дам тебе силу, и ты отомстишь. Но знай, что месть - это оружие обоюдоострое, оно поражает и того также, кто мстит. Знай, что поднявший меч, мечом погибнет. Знай, что эта земля проклята за предательство Веры и Государя. Знай, что месть означает смерть, и что путь мести - это дорога к погибели. Знай, что живой пёс иногда счастливее убитого пулей льва. Знай, что негодовать, глядя на злодея, бессмысленно, ибо он сам уже приготовил себе возмездие - если не в этом веке, то в будущем. Ты получишь необыкновенную силу и ловкость, ты отомстишь жестоко, но знай, что и твой конец будешь ужасен. Тебя ждёт смерть, ибо на каждую силу найдётся другая, большая сила, на каждый меткий наган найдётся острая шашка, а на каждую наточенную шашку найдётся наган, не знающий промаха. Ты отомстишь, но тебя ждёт гибель, ибо земля эта обречена, и кто возьмёт в руки шашку - умрёт от пули, а взявшийся за наган, погибнет от наточенной шашки... Ты всё равно хочешь мстить?
- Да, - не поколебавшись ответила Маша. - Я хочу отомстить. - хотя она чувствовала, как Смерть уже облизывает её, обступает со всех сторон, наклонившись низко, заглядывает в глаза.
- Тогда возьми это, - сказал чёрный старик, протягивая Маше сжатую ладонь. Сухие пальцы его раскрылись, и девушка увидела три деревянных крестика, выкрашенных в чёрный цвет.
Маша взяла чёрные крестики, и она почувствовала в ту же секунду, как огненный жар прошёлся по её телу от этого прикосновения. Она закрыла глаза, раскрыла их и увидела, что чёрного старика уже нет нигде, и только древние сосны негромко шумят от седого ветра, и листья зелёных деревьев настороженно шепчутся, пересказывая друг другу известные только им тайны и загадочные лесные предания.
Глава 6. Чёрные мстители
Вернувшись домой, Маша всё рассказала сёстрам. Она отдала им крестики, один надела сама.
- Я не хочу ни за кого решать, - сказала Маша. - Пусть каждая решит сама, каким ей идти путём.
Таня и Катя, не говоря ни слова, надели каждая свой маленький чёрный крестик.
И они понимали - это означало месть, кровь и смерть в конце.
Из лоскутов чёрной материи Маша сшила себе и Тане с Катей рубашку, штаны и бандитскую маску. "Мы - чёрные мстители, сказала Маша". Нужно было достать оружие.
У отца и брата Фёдора девушки нашли винтовку, два нагана и шашку. Этого было мало. В конце концов решили отобрать оружие у какого-нибудь большевика или красноармейца.
...Костёр на полянке догорал. Девушки сидели под дубом, обсуждая планы дальнейших действий.
- Мать жалко, - сказала Катя, - Одна она дома остаётся. Захиреет от горя.
Маша и Таня не отвечали ей.
...Близилось утро. Девушки задремали.
Костёр давно выгорел... Угрюмая ночная тьма поднялась к небу, тучи рассеялись, и огненные сверкающие мечи красного солнца предсказывали сонному, беспечному миру, что приближается жестокое, страшное, кровавое утро.
Глава 7. В деникинском лагере
...На берегу извилистой речки, по оврагам и деревушкам, раскинулся лагерь деникинцев. После многодневного утомительного перехода бойцы отдыхали. Впрочем, этот отдых был вынужденным: на пути деникинцев встретились крепкие части петлюровцев, расположившиеся вдоль опушки леса с артиллерией и пулемётами.
Штаб отряда находился в крестьянской избе на окраине села. На крыльце стояла охрана - два солдата с винтовками. В штаб то и дело проходили офицеры с донесениями или с приказами, выходили обратно, вскакивали на коней и неслись прочь.
В избе за большим столом, склонившись над полевой картой, сидел стройный, подтянутый, немолодой уже казачий полковник. Рядом, вокруг стола, стояли несколько офицеров.
- Итак, вы считаете, что фланг противника - самое слабое место? - спросил полковник, скосив глаза на одного из офицеров.
- Я думаю, да, - коротко отвечал тот, кивнув. - Вот тут место, по которому мы могли бы нанести удар. - Он ткнул пальцем в отметку на карте.
Полковник усмехнулся:
- А вот тут, на холмике, стоят "максимы", и они порежут солдат, как коса траву.
Офицер нахмурился:
- Здесь?.. Порежут?.. И что вы предлагаете?..
- Ударим им в лоб, - решительно сказал полковник, - вот по этой долине.
Офицер удивился:
- По этой долине? Вы считаете, так будет лучше?
- Да, ударим по этой долине! - повторил полковник, вставая. - Это будет слишком дерзко, отчаянно, но зато абсолютно неожиданно для врага. А в нашей с вами ситуации внезапный удар - это половина победы. Вы бы на месте Петлюры ожидали удар отсюда?..
Офицер молчал.
- Итак, - продолжал полковник, - ваш отряд двинет первым перед рассветом. Ещё раз пошлите разведку...
- В лоб так в лоб, - спокойно согласился офицер и, вынув из кармана коротенькую папироску, вложил её в рот.
В дверь кто-то постучал.
- Войдите! - крикнул полковник.
Дверь распахнулась, и бравый офицер, взяв лихо под козырёк, вытянулся в струнку у входа.
- Что случилось?
- Подозрительных личностей задержали, господин полковник. Шли через линию фронта.
- Подозрительных? Интересно. И где же вы их задержали? - живо спросил полковник.
- В лесу, около речки. Они уверяли, что разыскивают его высокопревосходительство генерала Деникина, господин полковник, - продолжал офицер. - При них нашли оружие.
- Оружие? Интересно. Давайте их сюда.
- Слушаюсь! - Офицер повернулся на каблуках и, приоткрыв дверь, крикнул: - Федотов! Введи арестованных!
В палатку, сопровождаемые конвоирами, вошли три юных девушки, которые быстро и беспокойно оглядывались, словно бы искали кого-то глазами. Они осмотрели палатку, и взгляды их остановились на немолодом человеке в генеральском, как им показалось, мундире, стоявшем возле разложенной на столе боевой карты: явно видно было, что этот человек - главный здесь.
На столе рядом с картой лежал маузер.
Девушка, стоявшая впереди - лицо её было разукрашено отвратительным шрамом, увидев грозное боевое оружие, почтительно замерла, разглядывая его - взгляд у молодой казачки тихонько сверкнул, потом она подняла глаза на офицеров у карты.