Иногда мне кажется, что на приобретение дачи в Бляховке моих родственников подбили самые настоящие черти. Ничем иным я эту дикую идею объяснить просто не могу.
Ну зачем нам, спрашивается, дача? Чтобы летом вывозить туда дедулю, мамулю и Аллочку с детьми, чтобы мы к ним приезжали на выходные, а если получится, то и после работы. Чтобы сидеть на террасе, пить чай с крыжовенным вареньем и оладушками, слушать чириканье птичек и наслаждаться жизнью. Чтобы Васька и Нюшка носились по саду, играя в индейцев и обрывая с кустов перезревшую малину.
Но нет, такая идиллия совершенно не в стиле семьи Пичугиных, нам подавай экстрим!
Именно поэтому простая затея с покупкой летнего жилья обернулась приобретением недвижимости в забытой богом Бляховке, от которой до города хоть и недалеко, но дорога такая, что в хорошую погоду по колдобинам, как сайгак, наскачешься, а в дождь машина в каждой второй луже захлебывается. И ведь говорили нам, ведь предупреждали... Папулин сослуживец нервно вздрогнул, когда услышал о том, что мы хотим купить домик в населенном пункте со столь неблагозвучным названием. А потом целый час живописал места, в которые навострила лыжи наша непутевая семейка. Дорога, ладно. А то, что в Бляховке ни магазина, ни почты давно нет, это вообще пустяк. Главное, там народ весьма странный обитает, с большим-большим приветом. Практически весь. А поэтому жизнь там хоть и патриархальна, но изобилует всякими непонятными и ужасными событиями. И года не проходило, чтобы кто-то в лесу не сгинул или на березе не повесился.
Но уверения в ненормальности аборигенов могли бы испугать кого угодно только не папулю. Он жизнерадостно заявил, что с местными психопатами общаться не собирается, и принялся расспрашивать коллегу о бляховской природе и урожаях. И тот вынужден был признать, что леса там в отношении грибов и ягод -- просто рай. А то, что рядом с деревней протекает речка Рузняйка, не отравленная покуда никакими ядовитыми стоками и химикатами, и поэтому полная окуней и подлещиков, привело папулю в бурный восторг. Хотя рыболовом в нашем семействе был не он, а дед. Сады и огороды, вроде бы, самые обычные, если иногда поливать, то вырастает всё, что посадили. Но вот жители... Поговаривают, что основали Бляховку ещё в конце позапрошлого века какие-то беглые не то казаки, не то революционеры. И с того времени их потомки поколение за поколением становились всё сумасброднее. Девок из окрестных деревень весьма неохотно отдавали замуж за бляховских парней, а на ярмарках никто с ними не торговался -- бесполезно, все равно перехитрят и своё возьмут.
За ужином папуля нам достаточно вольно пересказал услышанное и заявил, что теперь уж точно мы должны купить дачу именно в Бляховке, и только там. Если, конечно, продавец не передумает.
Продавец, щуплый парень, робко взиравший из-за очков с толстенными линзами, передумывать не собирался. Наоборот, когда дедуля усомнился в крепости стен столетнего дома, охотно сбросил цену. Хотя стены эти, как мы позже убедились, и фугас не возьмет: клали их с размахом, на кирпич не скупились.
Да, удивительно, но факт -- половина домов в Бляховке была выстроена из кирпича. Потом уже мы узнали, что кирпич этот ещё перед первой мировой войной крали на заводике, который тогда находился выше по течению Рузняйки. Так что местные первостроители приспособились -- ночами воровали и сплавляли на плотах. Кто больше спер, у того и стены толще. Потом лавочку прикрыли -- то ли кирпичный завод обанкротился, то ли его хозяева бдительность усилили. Так что остальные дома строили уже обыкновенно, из дерева.
Пареньку дом достался по наследству от деда, жить он в нем категорически не собирался, а покупателя на него из-за дурной репутации деревни найти было сложно. Пока не подвернулись мы. Мамуля, услышав, что по цене деревянной избы можно приобрести двухэтажный кирпичный особняк, сразу же вдохновилась. Аллочке было все равно, лишь бы детей выпустить на свежую травку. А на робкий протест Борьки и мои гневные фырканья никто внимания не обращал.
Всеобщий восторг и благоденствие!
Дед тут же развил бешеную деятельность по отысканию ящика с инструментами, которыми он собирался ремонтировать дом. Кончилось все это падением с антресоли ручной дрели, расплющившей мою любимую босоножку на пятнадцатисантиметровой шпильке, и обнаружением массы давно потерянных нами полезных вещей.
Получив документы на дом, мы немедленно решили ехать и любоваться приобретением, потому что до этого в Бляховке побывал только папуля. Но на привезенных им оттуда фотографиях было что угодно, только не наша новая дача. Нет, вру -- клочкастая мокрая дворняга скалила зубы именно на фоне кирпичной стены, с приколоченным зачем-то к ней ржавым и дырявым железным листом. Псина оказалась приблудной, к нашему вновь обретенному поместью отношения не имела и более никогда рядом с ним не появлялась. Ещё на одном кадре было запечатлено ветхое деревянное крыльцо, с торчащими из-под него сломанными лыжами. Остальные снимки представляли собой несуразные пейзажи -- оползающий берег реки с засохшими кустами, лесную тропинку, обрамленную подмороженными лопухами и просторное поле с пугалом, наряженным в драную тельняшку. Папуля оправдывался тем, что в начале ноября в средней полосе России любой благословенный уголок выглядит угрюмо и непрезентабельно. Мы поверили.
В путь мы двинулись по первому снегу, до Бляховки доехали на удивление быстро и без приключений, и увидели Дом. Именно так, с большой буквы. Потому что назвать это строение дачей или даже домом язык просто не поворачивался.
Дом был могуч. Не знаю, чем руководствовался его создатель, выбирая место, куда бы забить первый колышек. Скорее всего, он был явно не в себе или пьян до невменяемости. Иначе сто раз подумал бы, зачем закладывать фундамент так близко к крутому склону холма, если рядом есть вполне ровные и удобные площадки. Но факт был налицо -- Дом громоздился на самой верхней точке обширного участка, от него террасами спускался огород, а с другой стороны склон подпирали кособокие стенки, кое-как сложенные из разнокалиберных камней, собранных, очевидно по всей округе.
Дом был стар, холоден и задумчив. Крытая побитым шифером скатная крыша с трудом уберегала его внутренности от непогоды. Стекла в разномастных окнах тоже были кое-где побиты и склеены синей изолентой. Никакой стильности фасадов, так строили свои замки средневековые бароны -- лишь бы попрочнее, а красота дело последнее. Обойдя дом со всех сторон, я обнаружила ещё три деревянные пристройки -- что-то вроде сараев или кладовок, прилепленных где придется к кирпичным стенам.
А внутри... Нет, словами это описать крайне сложно. Скажу только, что комнаты, в которых было темно из-за давно немытых окон, прихотливо переходили одна в другую. Разбираться, где тут спальня, а где гостиная смысла не имело -- ветхая полуразвалившаяся мебель годилась разве что на растопку печи. А вот печь была потрясающей! Она занимала почти треть кухни и представляла собой какой-то дикий гибрид русской печи и голландки. Понизу сооружение было обложено все тем же вишневым кирпичом, потом шел пояс изразцовой плитки, а выше -- метлахской. Мамуля, увидев дверцы, приступочки и решетки, которыми оснащался сей монстр, впала в длительный столбняк. Потом робко спросила у дедули:
-- Это нам придется топить?
-- Придется, -- бодро крякнул дед, с лязгом откинул запор на самой большой дверце, после чего та с грохотом отвалилась, обнажив черное закопченное нутро печи.
-- Ой, мамочки... -- всплеснула руками Аллочка. -- Это что, домна?
Так мы и прозвали печь домной.
Всю зиму папуля вместе с Борькой и парой моих хахалей навещали Дом и занимались его ремонтом. Деда старались не брать, так как его неуемный энтузиазм заканчивался обычно приступами радикулита.
Насчет моих хахалей нужно уточнить. За тот период субъектов, желающих покорить моё привередливое сердце, сменилось три штуки. Ну вот такое я непостоянное существо. К моим поискам единственного и неповторимого семейство давно привыкло и только со спортивным интересом наблюдало за появлением в нашей квартире очередного кавалера с букетом наперевес и огнем неземной страсти в глазах. Обычно долее двух-трех месяцев романы не продолжались -- этого периода мне вполне хватало, чтобы осознать собственную ошибку и внушить её жертве, что всё происходит к лучшему и нам, увы и ах, не суждены слишком длительные отношения. А раз так, зачем устраивать сцены и разборки? Чао, бамбино, сорри и так далее. Бамбино со слезами на глазах исчезал в туманной дали, а его место тут же занимал следующий претендент.
Так что в эту зиму хахалей случилось трое, но привлечены к ремонту Дома были только первый и третий. Правда, первый, Вадик, только в качестве подсобного рабочего, так как руки у него явно росли не из того места, которое им уготовлено природой.
Второй, которого звали Артуром, ездить в Бляховку при всем желании не мог, так как работал охранником у какой-то крупной финансовой шишки, а в свободное от охраны время старательно учился на юриста. Да и расстались мы практически мгновенно -- мне осточертел поклонник, с порога заявлявший, что на общение сегодня нам судьба выделила ровно сорок семь минут.
Зато Петя был свободным художником от торговли, не стесненным во времени. К тому же он умел обращаться с пилой и топором без риска отправиться в больницу с травматически отчлененным пальцем в полиэтиленовом пакетике. Поэтому папуля счел этот мой выбор правильным и намекал, что следующего хахаля надо бы присматривать среди штукатуров-маляров.
Вот только не думайте, что я такая непостоянная от собственной ветрености и взбалмошности. Напротив, я очень хотела бы встретить человека, с которым было бы здорово провести всю оставшуюся жизнь! Но после того, как мой первый супруг полтора года говорил мне одно, думал другое, делал третье, а затем и вовсе скоропостижно умчался в Чехию в обнимку с моей бывшей лучшей подругой, я перестала доверять кому-либо, кроме себя. И стала привередой. Как только я улавливаю знакомые фальшивые нотки, всё, конец любви. Ничего мне больше не нужно, внутри поселяется колючий зверек, комментирующий все благие порывы очередного избранника в контексте его истинных намерений. Зверёныша зовут Ехидна, и самый характерный для него звук -- злорадное фырканье.
Вот и Петю обфыркали в апреле... Прощай, май лав, прощай.
Надеясь, что новый кандидат не заставит себя долго ждать, я с облегчением погрузилась в работу. Собственно, работать я люблю. Это поразительное свойство моего характера, которое бесконечно удивляет всю мою родню. На данном этапе жизненного пути я трудилась в одной средней руки фирме заместителем директора по информации и коммуникации. Кто придумал название должности, понятия не имею, но мне оно нравилось. Звучит ужасно солидно и престижно. Минусом являлось то, что сфера моей деятельности была настолько размыта, что когда мне поручали решение совсем уж диких проблем, я только руками разводила. Но, как ни странно, решала. И мне это нравилось, куда больше, чем служба в нашей вечерней городской газете, куда я влипла сразу после окончания института.
Нет, к газете у меня претензий нет, и к коллегам тоже. Почти. Но вот надрывно-склочный характер материалов, которого от меня требовал наш главный редактор, меня точно не устраивал. А ещё после того, как я написала некую скандальную статью о кандидате в мэры, этот самый кандидат взбеленился и, позвонив мне в редакцию, змеиным шепотом пообещал сунуть мне под машину противопехотную мину... Может, кандидат так шутил, не знаю. Но я развыступалась перед главным по поводу того, что писать по "рыбе", в которой куча несуразностей и непроверенных фактов, я больше не стану. Потому что уж если и погибать, то хотя бы за истину, а не за бред. И услышав в ответ, что погибаем мы за то, за что деньги платят, раз и навсегда захлопнула за собой редакционную дверь.
Кстати, тот самый кандидат в мэры так и не прошел. Но совсем не из-за моей статьи, а потому что морда у него слишком противная. Чуть позже оказалось, что он -- коммерческий партнер моего нового шефа. Так что мы однажды познакомились, выпили на какой-то вечеринке и помирились, но о мине так и не поговорили.
Да, совсем забыла. Зовут меня Алиссандра, имя такое. Когда я родилась, родители никак не могли договориться, как меня назвать. Папуля хотел Александрой, а мама -- Алисой. Или наоборот. Короче говоря, дедуля, которому осточертели пререкания, примирил их, заявив, что быть мне Алиссандрой Пичугиной. Я радостно проквакала из пеленок, что согласна, и обрела неповторимое и элегантное, как английский костюм, имя. Кстати, английские костюмы я терпеть не могу, но имя своё обожаю, и не выношу, когда меня зовут Сашкой, Алисой или Шуриком. Только для ближайших друзей -- Алисс, и никак иначе.
Ремонтные работы в Доме шли своим чередом, и в апреле папуля торжественно сообщил, что через месяц мы можем попробовать открыть дачный сезон. Домочадцы с сомнением пожали плечами, но, как ни странно, сезон мы таки открыли. Перевезли в Бляховку массу нужных и ненужных вещей, посуды и постельных принадлежностей. Друзья и знакомые радостно всучили нам кучу ставшей им ненужной мебели, а также два пустых улья, газонокосилку и складной велосипед. От велосипеда толку было мало, потому что на нем отсутствовали какие-либо тормоза. Но в хозяйстве сгодится всё, и велосипед тоже перекочевал в Бляховку.
Наш переезд был похож на передислокацию партизанского отряда, мы не въезжали в деревню на шести грузовиках, увенчанных патефонами и пальмами в кадках, а тихо перевозили барахло небольшими партиями. Наверное, поэтому бляховские аборигены не обратили на нас особого внимания. А зря.
Глава вторая
Восходы над Бляховкой почти всегда необыкновенно живописны. Солнце алой арбузной долькой появляется из-за леса по ту сторону реки, и небо начинает играть всеми красками -- от темно-синей до багряно-золотистой. А облака, если они есть, становятся серебристыми с лиловым переливом. Впрочем, все восходы тут разные, и описывать их -- занятие неблагодарное. А вот наблюдать...
Дурная привычка подниматься чуть свет подарила мне в это лето возможность любоваться утренними бляховскими красотами в гордом одиночестве. В качестве наблюдательного пункта было избрано выходящее на восточный склон окно второго этажа. Я усаживалась с ногами на широком подоконнике в компании чашки кофе и первой сигареты и предавалась эстетическому экстазу.
В то утро меня разбудил вопль соседского петуха, и я прямо в пижаме спустилась на кухню, выдоила из кофеварки чашечку эспрессо, плюхнула туда кусок рафинада и, вздрагивая от нетерпения и утренней свежести, прошлепала вверх по лестнице.
Ещё не оклеенные обоями довольно скверно оштукатуренные стены и облупленные старые половицы пустой комнаты, в которой располагался мой наблюдательный пункт, отчего-то навевали приятную меланхолию. Кофе был крепок и ароматен, а мысли о том, что впереди целый день почти безмятежного существования, грели душу. Нет, правильно я сделала, что решила провести отпуск на даче. Как это патриархально и патриотично -- не таскаться по заграничным курортам, набитым наглыми галдящими соотечественниками, а скрыться в деревне, в глуши, среди лесов... Опа!
Я отставила чашку, загасила окурок в щербатой розетке для варенья, которую использовала в качестве пепельницы, и свесилась с подоконника, рискуя свалиться и свернуть себе шею.
Внизу что-то явно было не так. Я же только вчера под мудрым руководством мамули выровняла сбегающие по склону грядки с цветочками и присыпала дорожки песком. И ещё подрезала мешавшие проходу ветки на лохматом кусте красной смородины. А сейчас? Словно стадо бизонов промчалось по нашему замысловатому садику, ломая и круша всё на своем пути. Растоптанные лилии, выдранные маргаритки и сломанные стрелы гладиолусов. Кошмар! Озаренная рассветным солнцем картина разрушения впечатляла. Интересно, кого это черти носили по нашей частной собственности?
А это что такое? Длинные тени мешали рассмотреть нечто странное, торчавшее из-под куста. Похоже на ручку от грабель и какие-то старые шмотки. К тому же, ветки не давали рассмотреть сверху, что же оно там валяется. Черт!
Едва не сшибив чашку с недопитым кофе, я соскочила с насиженного подоконника, скатилась со второго этажа и выскочила в сад. Одна каменная лесенка, вторая, только бы нога не подвернулась на этих ступеньках. Я перепрыгнула через грядку с изувеченными маргаритками и уставилась на то, что торчало из-под смородинового куста. Ноги. Мужские ноги в синих джинсах и ботинках на рубчатой подошве. Это кто же в июле ходит в таких башмаках? Вернее, не ходит, а лежит, под нашим кустом! А сверху ещё и сломанные грабли, наши единственные нормальные грабли! И под этими граблями валяется какая-то пьянь, не иначе кого-то из соседей клюнула птичка "перепил".
Я наклонилась, брезгливо вглядываясь в находку. Придется будить папеньку и Борьку -- одной мне с этим типом не разобраться. Или пусть дальше спит, до всеобщего пробуждения? Ишь, смородину отряс...
И тут мне стало страшно. По-настоящему, до дрожи в коленках и стука зубов. Потому что до меня дошло, что сверкающие на траве красные капли -- вовсе не смородина.
Кажется, я взвизгнула. Хотя это вряд ли -- визжать для меня совершенно несвойственно. В общем, какой-то панический звук я издала, потому что блохастый кобель Панариных немедленно отозвался, залаял и озабоченно загремел цепью. В утренней тишине утробное гавканье прозвучало так зловеще, что я мгновенно заткнулась. Нервно потоптавшись на месте, ещё раз заглянув под куст и толком ничего там не увидев, я решила, что пора бежать за помощью. Возможно, человек ещё жив и истекает кровью, а я тут соседских собак пугаю.
И я помчалась обратно в Дом, пытаясь на ходу вспомнить, куда сунула вчера мобильник. Скорая, милиция, караул!!!
Да, караул я устроила ещё тот. Разбуженные моими воплями папуля и Борька рванули за мной, теряя на ходу тапочки, за ними, как зомби, ковыляла сонная Аллочка в полупрозрачном пеньюаре. Мамуля не проснулась, чтобы разбудить мамулю недостаточно криков о том, что у нас под окнами человека убили.
Последним притопал дедуля в полосатых пижамных штанах. Он обозрел куст, вокруг которого мы столпились в молчаливой нерешительности, и скомандовал:
-- Боря, грабли убери!
Борька ухватил обломок рукояти и осторожно потянул. Потом ещё раз. Грабли не поддавались -- то ли зацепились за что-то, то ли... Я представила себе, за что могли зацепиться грабли, и с воплем "Стой!" оттащила братца. Тем временем Аллочка, наконец, проснулась, обошла вокруг куста и хладнокровно пролезла между ним и невысокой каменной стенкой.
-- Алиссандра, тащи аптечку. И побыстрее, -- велела она из-под веток.
-- Аптечку? -- растерялась я, пытаясь сообразить, что она имеет в виду.
-- Ну там, бинты, вату, спирт, йод. Короче все, чем можно обрабатывать раны. И нашатырь прихвати. Скорую не мешало бы вызвать, тут черепная травма.
-- Зайка, а что, он жив? -- робко спросил Борька.
-- По-твоему, я собираюсь бинтовать труп? -- разозлилась Аллочка. Потом ветки куста задвигались, и моя невестка пропыхтела: -- Теперь можно вытаскивать. Да не стойте же истуканами!
Как уж они извлекали тело, я не видела, потому что галопом поскакала за бинтами. Несмотря на свою субтильность и кажущуюся беспомощность, Аллочка работает врачом-наркологом, а значит, вполне способна отличить живого мужика от мертвого.
По дороге я вызывала "неотложку". Дело это непростое, поэтому иногда приходилось останавливаться и орать в трубку:
-- Да, травма головы... упал! С крыши упал! Срочно приезжайте, это недалеко. Ну откуда я знаю, что он в такую рань на крыше делал? Какая разница, может он лунатик. Да живой он, живой. Точно говорю, живой!
Врать, что потерпевший свалился с крыши, пришлось, чтобы не отвлекать диспетчера скорой помощи, иначе начались бы долгие объяснения по поводу куста и грабель, и времени ушла бы уйма. А так приедут и разберутся, не маленькие.
-- Да, тридцать лет, Иванов Иван Петрович, -- вдохновенно врала я дальше, -- живет в Бляховке. Да не ругаюсь я, это деревня так называется, пригород. Зрачки... Я не вижу его зрачков, и вообще ничего не вижу, я за нашатырем бегу. И температуру не мерили, зачем нам его температура, если он с разбитой баш... головой лежит! Нет, не знаю, где он зарегистрирован, понятия не имею.
Меня всегда поражало желание дам, сидящих на телефоне "03", досконально, вплоть до семейного положения, выяснить всё о человеке, которому требуется немедленная помощь.
-- Нет, трезвый, -- бубнила я, -- одной рукой роясь в ящике комода и выуживая оттуда пакетики с бинтами и пузырьки с зеленкой. Йода не было. -- А дорога к нам хорошая, хорошая дорога, говорю, а где похуже, там объехать можно. И дом сразу заметно, двухэтажный кирпичный особняк на пригорке.
Про особняк я ввернула, чтобы настырная дама окончательно поверила, что имеет дело не с похмельными деревенскими маргиналами. Наконец вызов приняли, и я с охапкой медикаментов и чекушкой водки, прихваченной вместо спирта, помчалась обратно. Уф...
Вернувшись, я увидела Аллочку, склонившуюся над неподвижным телом, уложенным на старом байковом одеяле, служившим мне подстилкой во время принятия солнечных ванн. А попросту -- для валяния в саду с книжкой.
Три поколения наших мужчин робко топтались поодаль, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
-- Вот, держи, -- я вытряхнула на одеяло добычу и только после этого взглянула на раненого. Ох ты...
Парень, лежащий на моем одеяле был красив. Если бы не ссадина на лице и потеки крови на лбу, можно было бы сказать, что он был идеален. И, черт побери, именно такой тип, которые мне безумно нравятся! Широкоплечий брюнет с греческим носом, красиво очерченными губами и ямочкой на подбородке. Эта ямочка окончательно меня подкосила, и я плюхнулась на колени рядом с Аллочкой и уставилась на таинственного страдальца.
-- Держи! -- невестка немедленно сунула мне в руки кусок обмотанной бинтом марли и ловко свернула пробку на чекушке. Потом плеснула на тампон водки и гаркнула: -- Действуй!
-- А что делать-то? -- растерялась я.
-- Осторожно стирай с лица кровь, к ранам не прикасайся. А вы не стойте столбами! -- обернулась она к Борьке, папуле и деду. -- Срочно тащите ножницы и зажигалку.
Послышался топот, такой дружный, что сомнений не было: за нехитрыми предметами с готовностью ринулись все трое.
Мы увлеченно возились с раненым. Под его голову уложили свернутую Борькину футболку, и Аллочка принялась осторожно раздвигать густые длинные волосы, пытаясь определить размер раны. Я стерла кровь со лба красавца. Лоб был цел, если не считать здоровенной занозы у виска.
-- Ах, какие девушки! -- кто-то восхищенно поцокал языком. -- А что это вы, девушки, делаете с нашим другом Вовой?
Мы вздрогнули и обернулись. Позади неизвестно откуда появились двое парней. Кажется одного из них, того, что пониже, похожего на раскормленного скунса, я видела раньше. Да, точно, это он интенсивно перестраивал дом неподалеку от нас. А вот второго, светловолосого бородача с пиратской серьгой в ухе и нахальным взглядом голубеньких глазок, я видела впервые.
Тут до нас с Аллочкой разом дошло, в каком виде мы копошимся вокруг травмированного красавца-брюнета. На Аллочке надет пеньюар цвета маренго, привезенный Борькой из Эмиратов, а на мне... Ох, на мне любимая пижама с изображением огромного будильника с вытаращенными глазами. Ну и черт с ним, мы на своем участке -- можем хоть в неглиже разгуливать, хоть вообще без оного! И вообще, сейчас по улицам и не в таком виде дефилируют.
-- А что это вы, юноши, тут делаете, позвольте спросить? -- огрызнулась Аллочка, машинально проверяя завязки на ночном наряде. -- Вас сюда, кажется, не звали!
-- Мы искали Вову, -- глумливо ухмыльнулся бородатый, -- вот и нашли в обществе таких очаровашек.
-- А чё, Стасик, ничё у них тут групповушка намечается! -- подхватил скунс. -- Вставай, Вован, хватит прохлаждаться, у нас ещё куры не кормлены и эти... петухи не доены.
-- Хватит, -- отрезала я. -- Если это ваш друг, то могли бы и поинтересоваться, как он себя чувствует. А заодно, и что с ним случилось.
-- А чё это с ним случилось? -- наигранно вскричал скунс. -- Не иначе, девушки обидели! Ах, какие девушки суровые, нам со Стасиком страшно!
-- Ладно, Жиря, с девушками в другой раз позаигрываешь, -- спохватился бородатый. -- А сейчас бери нашего Вовика и пошли домой.
-- Куда "бери"? -- удивилась Аллочка. -- Он без сознания, сейчас скорая приедет. Ему в больницу нужно обязательно.
Скунс Жиря нервно оглянулся и зачем-то сунул руку в карман. А Стасик шагнул к нам, и глаза его злобно сощурились.
-- Короче, метёлки, пшли вон! Не ваше это дело -- скорая, больница... Парня мы забираем, и чтобы ни одна душа...
Я вскочила на ноги, собственным телом закрывая беспомощного красавца. В этот момент я поняла, что никакой он ни друг Стасику и Жире, а, скорее всего, их жертва. Сами, небось, его ночью избили, а теперь пришли следы заметать. Так что отдавать несчастного им в лапы было никак нельзя.
Я ещё успела заметить, как рука Аллочки потянулась к брошенному мной на одеяло мобильнику, и тут из-за угла дома появились, наконец, наши защитники. Первым торжественно нес здоровенные портняжные ножницы папуля, за ним шагал Борька с пригоршней разномастных зажигалок, а завершал колонну дед с секатором и маникюрным набором. Но это мы уже потом разобрались, что они приволокли. А в тот момент мы только заметили, как вытянулись физиономии непрошенных гостей -- они явно прикидывали, стоит ли связываться с тремя мужчинами, вооруженными ножницами и секатором, и двумя девицами, хоть и слабыми, но наверняка жутко визгливыми. Да ещё я наклонилась за сломанными граблями.
Смею надеяться, что именно это заставило нахалов обложить нас напоследок матом и довольно прытко удалиться. Когда они с шумом скрылись внизу, я показала им вслед кулак и подумала, что сегодня мне опять придется поправлять грядочки и посыпать дорожки. Эти слоны взрыли своими копытами, все, что ещё оставалось целым в нашем садике. Правда, не знаю, есть ли у слонов копыта...
-- Редкостные грубияны, -- заключил папуля и многозначительно посмотрел на меня. -- Алиссандра, не вздумай заводить с ними романы!
-- Не вздумаю, -- охотно согласилась я. -- Тем более, оба не в моем вкусе.
Дед задумчиво пощелкал секатором и резюмировал:
-- В её вкусе вот этот! -- Закругленные стальные челюсти секатора указали на распластанного у моих ног брюнета. И в этот момент раненый пришел в себя и открыл глаза.
Глаза оказались синими, словно июньское небо. Я, готовая уже лицемерно возразить дедуле, замерла с открытым ртом. Брюнет с синими глазами, черт меня раздери!
-- Я тут? -- поинтересовался очнувшийся красавец и обвел нас затуманенным взором.
-- Тут, тут, -- подтвердила Аллочка и придержала пытающегося поднять голову пациента. -- Лежите, вам нельзя шевелиться.
-- А тут все кто? -- продолжал вопрошать незнакомец. Потом задумался, морща нос, и добавил несколько слов по-английски. Язык-то я узнала, но вот смысл... Проклятие, и почему у нас в школе преподавали французский!
-- Так ён нерусский, -- констатировал дедуля.
-- И с чего это ты, дед, начал вдруг выражаться, как колхозный подпасок? -- удивился Борька.
-- Я русский тоже! -- горячо возразил брюнет. -- Бабушка! Софья Павловна!
-- Бабушка, говоришь? А сам-то откель? -- откашлявшись, прокурорским тоном поинтересовался папуля. Мы все дружно уставились на него, потрясенные заразностью деревенского сленга.
-- Откель? -- удивился раненый. Потом в его глазах блеснула догадка, и он сообщил. -- Ландон. -- и, подумав, добавил: -- Оттель.
-- Ага, теперь ясно, из Англии. А к нам на участок как попал? -- внес свою лепту в допрос Борька.
-- Участок?
-- Ага, -- Борька обвел широким жестом наши владения. -- Наш сад. И кто тебя по башке граблями треснул, помнишь?
-- Не помню, нет. А кто был это, по башке? Зачем?
-- Может, грабители? -- логично предположил дед. -- Деньги у тя были?
-- Деньги? Деньги были, -- парень попытался нашарить карман синей ветровки. Аллочка помогла ему и проверила все карманы, включая нагрудный. Они были пусты.
-- И документы пропали? Ну-ка вспоминай, были у тебя с собой документы?
Но ответа мы так и не услышали, вместо этого по другую сторону дома взвыла сирена, и Борька с отцом помчались встречать медиков. Аллочка облегченно вздохнула -- помощь подоспела вовремя.
Бригада в лице тучной одышливой врачихи и юноши в новеньком белом халате пробыла недолго. Ловко перебинтовав пострадавшего и выслушав наши сбивчивые объяснения по поводу отсутствия у него не только медицинского полиса, но и паспорта, медики заявили, что с такой травмой больного непременно нужно обследовать. После чего загрузили его на носилки и попросили помочь отнести в машину.
-- Как вас зовут? -- спохватившись, заорала я и кинулась следом.
-- Алекс, -- сообщил, морщась, незнакомец. Морщился он оттого, что носилки при спуске по ступеням дергались в непривычных руках папули и Борьки, а дед вообще норовил их то уронить, то треснуть о встречный угол. -- Алекс Броуди.
-- Они его в третью больницу повезут, в травматологию, -- сообщила, нагнав меня, Аллочка. -- Так что можешь двигать туда и затевать шашни, раз уж такой достойный кадр обнаружился.
-- Вот ещё! -- фыркнула я, пытаясь сообразить, где у нас находится третья больница. Ага, кажется, на улице Суворова.
Проводив скорую помощь, все вздохнули с облегчением. Жизнь на даче, конечно, скучновата, но лучше бы таких развлечений не было вовсе.
Мы вернулись в Дом и принялись завтракать. Без мамули, мамуля продолжала спать сном праведницы. Сразу после завтрака Аллочка отправилась на вокзал, встречать Ваську и Нюшку, которых её мама выдержала целых три недели. На такие подвиги Борькину тещу можно было уговорить только пару раз в году, не чаще. Представляю, какое счастье испытает Евгения Андреевна, вернув обратно мелких, но изобретательных хулиганов.
Я выглянула в окно. Может быть, не стоит пока приводить садик в порядок, все равно племянники устроят в нем такой дебош, что все труды пойдут насмарку. И вообще -- я трудилась вчера, пусть сегодня это будет кто-то другой.
Краем глаза я поймала собственное отражение в оконном стекле и насторожилась. Быстренько прошлепала в нашу пока недоделанную ванную, где кроме рукомойника с железной пипочкой вместо крана и старого тусклого зеркала не было практически ничего, и расстроилась. Так и есть -- искусанная бляховскими комарами физиономия в обрамлении всклокоченных волос, из которых криво торчит забытая в них с вечера заколка-крокодильчик. М-да... Охмурять кого-то в таком виде -- занятие, мягко говоря, бесперспективное.
Ожесточено выдрав несчастный крокодильчик и швырнув его на полку под зеркалом, я самым тщательным образом причесалась, почистила зубы и протерла комариные укусы лосьоном. Теперь ещё нужно сменить изгвазданную в земле и зелени пижаму на более подходящий наряд. Хватит расслабляться! Во-первых, нужно всё-таки разобраться со странным появлением под смородиновым кустом синеглазого Алекса с берегов туманного Альбиона, а во-вторых... что-то мне подсказывало, что те два гадких типа ещё посягнут на неприкосновенность нашей территории. И поэтому следует позаботиться о средствах защиты.
Средства были: мамулин газовый баллончик и Борькин томагавк. Правда, баллончик куплен очень давно и не факт, что в нужный момент сработает. Мамуля таскает его в сумочке исключительно для самоуспокоения. А томагавк только называется томагавком, на самом деле, это гуцульский топорик на длинной ручке. И, к тому же, сувенирный. Братец не расстается с ним с пионерских времен, и в Бляховку притащил с совершенно непонятными целями.
С таким арсеналом, даже если учесть старый колун, воткнутый в колоду у сарая и пару здоровенных кухонных ножей, против бандитов не устоять. А я четко классифицировала мерзкую парочку как бандитов. Рожи у них такие -- наглые и криминальные. И откуда они взялись на нашу голову?
Мои размышления прервал автомобильный сигнал. Кто бы это мог быть? На нашей машине уехала Аллочка. А позаимствованный папулей у приятеля для перевозки досок и мешков с цементом старый "уазик", гудит совершенно иначе -- ревет, как бешеный слон.
Так и не переодевшись, я выскочила на крыльцо. И тут же пожалела об этом. Потому что в лучах утреннего солнца, словно богиня Аврора, навстречу мне шествовала по двору Сонька. Двигалась она не слишком уверенно -- высоченные шпильки вязли в плодородной бляховской земле, а развевающиеся при каждом шаге одежды из тончайшего шелка цвета клубники со сливками наводили на ассоциации с качающейся на волнах трехмачтовой шхуной под алыми парусами. Правда, мачта была всего одна -- сама Сонька. Рост в сто восемьдесят два сантиметра, близорукость и астеничное телосложение создавали неповторимый эффект: казалось, что Софи представляет собой сложный многоступенчатый агрегат, существующий по особым законам. Короче говоря, голова не всегда поспевала за ногами, а руки частенько действовали в полном противоречии с намерениями их хозяйки.
-- Ты зачем приехала? -- заорала я и скатилась по ступенькам навстречу подруге.
Сонька вздрогнула и остановилась, вырывая босоножку из цепких плетей вездесущего вьюнка.
-- А кто меня в гости звал? -- изумилась она. -- Все уши прожужжала: приезжай загорать и купаться. Даже карту рисовала. Вот мы и приехали.
Точно, был такой момент. Я вспомнила собственноручно изображенный маршрут от города до Бляховки и свои дурацкие приглашения. Но кто же знал, что Соньке влетит в голову приехать именно сегодня?! И потом...
-- Кто это "мы", -- осторожно поинтересовалась я.
-- Мы -- это я, Крошка и Кеша.
-- Ты завела попугая? -- облегченно вздохнула я и тут же подавилась собственным вздохом, потому что из-за угла появились Крошка и Кеша. Ну, Крошка, он и есть Крошка -- пегий боксер-переросток. Мы с ним давно знакомы. А вот Кешу я увидела впервые. Если бы видела раньше, ни за что бы не забыла.
Представьте себе дылду высотой около двух метров, в нелепых очках, с огненно-рыжей шевелюрой и россыпью веснушек по всем доступным обозрению частям тела. При этом выражение лица совершенно безмятежное, улыбка и без того большого рта в пол-лица, а глаза из-под очков смотрят с наивной доверчивостью первоклассника, впервые плюхнувшегося за школьную парту.
-- Это Кеша? -- на всякий случай переспросила я, уже сообразив, что наш домашний паноптикум пополнился ещё одним колоритнейшим персонажем.
-- Это Кеша! -- радостно подтвердила Сонька. -- Гениальный вэб-дизайнер и мой жених. Уверена, что вы понравитесь друг другу!
Одной рукой пожимая здоровенную лапу Кеши, второй принимая от Соньки пакет с чем-то ужасно тяжелым и обеими ногами отбиваясь от желающего позавтракать моими тапками Крошки, я постаралась взять себя в руки. Со спокойной жизнью, конечно, придется распрощаться, но у всего есть свои плюсы -- вряд ли злоумышленники рискнут забраться в наш сад, если по нему будет шастать здоровенный зверь со страшной мордой. Я имею в виду Крошку, а вовсе не Кешу!
На самом деле у Сонькиной собаки родословной нет, и мы чисто условно считаем его боксером -- по матери. Кто был отцом пары несуразных щенков, которых неожиданно принесла, как говорится, в подоле благовоспитанная и жутко породистая сука, жившая в соседней с Сонькиной квартирой, не знает никто. Соседка обвиняла в недогляде за собачкой мужа, муж -- сына, а итог вот он... Когда моя сентиментальная подруга услышала, что владельцы опорочившей свое честное имя боксерихи собираются усыпить плоды мезальянса, её сердце не выдержало. Мало того, что она взяла себе одного щенка, так ещё и второго пристроила, разжалобив знакомую чету пенсионеров. Уж не знаю, какими словами вспоминают старички Соньку, потому что вряд ли взращенный ими пес сильно отличается габаритами от своего братца.
А Крошка хорош...
Весит милая собачка килограммов семьдесят, морда, как и положено истинному боксеру, стильная -- под приплюснутым носом выдается вперед нижняя челюсть с крокодильими зубами. Почему-то все начинают сразу таращиться на эти зубы, не замечая умильных карих глазок, в которых всегда один вопрос: "Что бы ещё сожрать?" Сожрать не в смысле поесть, хотя поесть псина тоже всегда готова, а в смысле погрызть и порвать. С появлением Крошки, Сонька сразу привыкла убирать обувь и одежду в самые недоступные места, и в её квартире воцарился спартанский порядок -- всё, что раньше валялось, где попало, пес просто истребил.
Я сунула в зубы Крошки старый половик и он, наконец, отвязался от моих тапок и блаженно повалился на землю, подставляя солнышку пятнистые бока. Шкура у псины удивительно похожа на выгоревшую замшу, обрызганную из грязной лужи проехавшей машиной. Просто крапчатый мустанг какой-то. А если учесть, что уши и хвост ему как беспородному в щенячестве никто не купировал, то экстерьер Крошки вгоняет в ступор и видавших виды собаководов. Сонька даже подумывала о выведении новой породы, вот только название пока придумать не смогла.
Что касается характера Крошки, то его можно охарактеризовать двумя словами: избалованный оболтус. И это притом, что с мозгами у этой собаки всё в порядке, соображает она моментально. Особенно, если это касается добычи соленых орешков или чужих тапок. Благодаря Сонькиному воспитанию, пес вырос патологически ласковым и, по-моему, даже не подозревает, что собака должна уметь кусаться. Впрочем, ему это и не нужно, одного вида вполне достаточно. Ленив Крошка просто до изумления, и готов всю жизнь провести, валяясь на диванах или где придется, лишь бы кормили и спать не мешали.
Я потащила подругу и её жениха в дом, на ходу предупреждая, что высота дверей в нем разная. И есть... Бац! Это Кеша подтвердил мои слова, треснувшись в полумраке лбом о косяк.
-- А мне тут нравится! -- провозгласила Сонька, озирая гостиную-столовую, в середине которой красовался наш знаменитый семейный круглый стол. Покупая новую мебель для городской квартиры, мы так и не решились его выкинуть, а вот теперь пригодился. На столе стояли вазочка с яблочными огрызками и наполовину растерзанный кекс, а у стола восседал папуля с чашкой остывшего кофе и газетой. Оставив гостей на попечение родителя, я всё же добралась до своей комнаты и наконец-то переоделась в нормальные шорты и майку.
По оживленным голосам, донесшимся снизу, я поняла, что проснулась мамуля. Её пробуждение означало начало нового дачного (зачеркнуто) трудового (зачеркнуто) каторжного дня. Хоть бы Аллочка поскорее вернулась -- она научилась ловко управляться с "домной", и готовит вполне сносно. А я ненавижу возиться с кастрюльками. Так что готовить обед я соглашаюсь только в отсутствие невестки, потому что отношения с печью у мамули ещё хуже, чем у меня, и со дня приезда на дачу ей ни разу не удалось накормить нас неподгоревшими котлетами.
Ага, вот и шум мотора. Я высунулась в окошко, выходящее с лестницы во двор. Наш "форд" с трудом втиснулся в между забором и Сонькиной "ауди", к которой был прицеплен трейлер. Две фигурки в джинсовых комбинезонах и панамках выкатились из машины и тут же помчались к разнежившемуся на травке Крошке. Аллочка помахала мне рукой. Вернулись!
Энергии нашей мамули, когда она не спит, может позавидовать любой фокстерьер. Хотя никакому фокстерьеру не придет в голову загружать работой других и самому весь божий день метаться от одного исполнителя заданий к другому с проверками и дополнительными инструкциями. Так что поручение закупить у местных пейзан свежего молока, а по возможности и творога, сметаны, сливок, домашнего масла, яиц и куриных тушек, я восприняла с радостью. Гулять по Бляховке, это вам не пересаживать малину и крыжовник и не чистить желоб для стока воды. Тем более что за провиантом мы отправились с Сонькой и Кешей -- гостей матушка пока не решилась припахать к сельхозработам. Ничего, всё ещё впереди!
Сопровождаемые Борькиными чертыханьями по поводу уникальной колючести посадочного материала и радостным визгом вернувшихся в лоно семьи Васьки и Нюшки, мы вышли за калитку и отправились вниз по вихляющейся в лопухах дороги.
Деревенский пейзаж радовал своей живописностью. Улиц в Бляховке как таковых не было, постройки располагались, в зависимости от того, что стукнуло в голову их хозяевам. Кирпичные дома стояли поближе к реке (а как же -- таскать уворованный кирпич от берега было лень!), а деревянные жались к лесу (по тому же принципу -- чтобы бревна волочь недалеко). Географическим центром поселения был небольшой выгон, на котором паслись привязанные к колышкам теленок и три козы. Коров выгоняли на высохшую болотину, там трава была выше и сочнее. Однажды я насчитала там два десятка буренок, значит, молочные продукты у селян водились. Но уговорить их продать излишки было задачей непростой. То же самое было с курами -- пернатой живности болталось по Бляховке немалое количество -- и куры, и утки, и белые надменные гуси. Но вот чтобы забить и продать -- ни-ни. Местное население оправдывало свою репутацию нелюдимого и зловредного. Стыдно сказать, но кур мы привозили из города, в целлофановых пакетах.
Итак, мы шли по дороге. Кеша деликатно вышагивал по одной колее, а мы с Сонькой делили вторую. Ведь мне нужно было рассказать подруге о том, как я обнаружила хладный тру... вернее, тяжело раненого Алекса Броуди с преломленными граблями на груди.
-- Так, говоришь, симпатичный? -- перебила меня Сонька. -- И по-русски понимает? Алиссандра, тебе этого мужика сам бог послал! Если ты его не охмуришь, не окольцуешь и не отбудешь на постоянное жительство в Лондон, я тебя до конца жизни буду презирать!
-- Сонька, -- немедленно разозлилась я, -- это у тебя кольцевание является непременным ритуалом в отношении с мужчинами, а я уже однажды сделала такую глупость и на повторы меня пока не тянет. И с чего это ты взяла, что я должна ехать куда-то к черту на кулички ради мужика, которого увидела сегодня впервые в жизни? Может, он уже женат, или импотент, или голубой. Я успела только имя спросить!
-- Но ты описывала его с таким энтузиазмом! -- подруга закатила глаза и одновременно зажмурилась. До сих пор не понимаю, как у неё это получается.
-- Ну, описывала... -- Я покосилась на явно прислушивающегося к нашему разговору Кешу. -- И я совершенно не против того, чтобы он заинтересовался мной. Но бежать впереди паровоза и начинать уже выбирать фасон подвенечного платья я не собираюсь!
Тут я заметила за щербатым забором торчащий из-за помидорной грядки тощий зад, обтянутый ветхими портками, и радостно завопила:
-- Андреич! Привет, Андреич!
Зад вздрогнул, потом повернулся, и из-за него появилась всклокоченная голова, увенчанная древней, как мир, тюбетейкой. Андреич был чуть ли не единственным туземцем, с которым мы общались по-соседски. Видимо оттого, что он не был уроженцем Бляховки, а жил тут в приймаках у жениной родни. Да вот только вся родня, включая жену, уже переместилась на довольно обширный деревенский погост, и Андреич вдовствовал. Я вообще заметила, что смертность среди местных жителей была какая-то ненормальная, мало кто доживал до преклонных лет, всё больше гибли от каких-то нелепостей. То в доме угорят, то в болоте потонут, то друг друга в драке порешат. Поэтому дома, где обитали по одному-два человека были не редкостью, а правилом. Правда, и брошенных подворий почти не замечалось, везде кто-нибудь копошился. И всё больше мужики, баб было немного, а малых детей и вовсе не наблюдалось. Может быть, их от нас просто прятали?
Как-то, вкусив очередную порцию собственной бражки, Андреич поведал дедуле и Борьке, что есть у него взрослый сын, да только живет где-то "взагранице" и в родной деревне уже лет пять не был. А Андреич к нему ехать не соглашался, ему нравилось быть самому себе хозяином. Коровы, правда, у него не водилось, была коза Зинаида, кролики и пара десятков огненно-красных кур во главе с петухом Штирлицем, злобным, как дикая пантера. Да сад-огород, да самогонный аппарат... Короче говоря, живи себе и живи. А "взаграницах" и воздух вонюч, и огорода нет.
Распрямившись во весь рост, Андреич приветливо помахал нам только что выдранной морковкой и засеменил к забору. Ноги, обутые в резиновые китайские тапочки аккуратно ступали между рядками свеклы и капусты, так что было видно, что Андреич трезв с утра, как стеклышко.
-- Ну, что, дачники, опять побираетесь? -- завопил он, увидев у меня в руках корзинку. -- Али по грибы снарядились? Так грибов в лесу покудова не видать.
-- Эх, нету у меня молока, -- расстроился Андреич. -- Всё, что Зинка дает, сам выпиваю, для собственного здравия. Может, помидоров возьмете? Ранние они у меня нынче. Да разной зелени ещё накидаю, не обижу.
-- А яйца есть?
-- Есть, как не быть, щас принесу! А помидоров, значит...
-- Ну, неси и помидоры, -- согласилась я, вспомнив наши чахлые кустики, выращенные из элитных семян. Помидорки на них висели редкие и совершенно зеленые. А у Андреича вон какие заросли вымахали!
Пока мы топтались у забора в ожидании, когда хозяин принесет обещанное, и обрывали ягоды с растущей за ним вишни-китайки, вдали послышался какой-то рев. Через пару минут я увидела промелькнувшую за соседним домом серебристую машину. Кто-то уезжал из деревни. Не наши ли утренние визитеры? Сердце неприятно кольнула мысль о том, что Алекс совершенно один, в больнице. Что если эти типы решили навестить его там?
Загрузив корзинку покупками, я потащила Соньку и Кешу по Бляховке с максимальной скоростью. И всё, что нам удалось ещё приобрести, это трехлитровая банка молока, выпрошенная за полсотни рублей у Евдокии. Евдокиина лояльность объяснялась тем, что крыша её дома требовала ремонта, и деньги были нужны. Учтем на будущее.
После этого мы в быстром темпе вернулись домой, хотя подруга вредничала и требовала продолжения знакомства с местной флорой и фауной. Но после того, как один образец фауны, мекая и агрессивно тряся бородой, попытался забодать вначале Кешу, а потом и кинувшуюся на его спасение Соньку, возражения прекратились.
Глава третья
Я не стала дожидаться обеда. Какой может быть обед, если с брошенным на произвол судьбы найденышем в страшной больнице номер три может случиться все, что угодно! Он же -- совершенно неприспособленный к российской действительности иностранец, да ещё и с ушибленной головой. Мерзкие физиономии Жири и Стасика мерещились мне за каждым кустом, поэтому я наспех проинструктировала домашних, как им обороняться на случай появления бандитов, получила от мамули взамен длиннющий список продуктов, которые мне нужно привезти из города, и отбыла.
Как я прорывалась в палату, куда эскулапы заточили Алекса, лучше умолчу. Я понимаю, что обед и неприемные часы, но я же объяснила -- мне нужно позарез! Вопрос жизни и смерти. Пропустили. Я полюбовалась на мирно спящего после укола снотворного красавчика с аккуратненько забинтованной головой.
Поместили его, естественно в обычную шестиместную палату, где уже обитали пара пенсионеров разной степени забинтованности, тощий юнец с костылями и двое среднестатистических граждан без особых примет. Я провела ещё один инструктаж и пообещала мужикам блок сигарет и ящик пива, если они не подпустят к постели раненого никаких сомнительных типов. Тут мне пришлось приложить максимум красноречия, чтобы живописать скунса и бородатого. По-моему, напугала я всю палату изрядно, но это и хорошо, теперь будут бдеть.
Затем в ординаторской я отловила врача, который был в курсе состояния Алекса, и допросила по полной программе. Оказалось, что опасных для жизни повреждений у травмированного, к счастью, нет. В доказательство мне был продемонстрирован рентгеновский снимок, и я убедилась в целостности запечатленного на нем черепа. А когда добрый доктор щелкнул кнопкой электрочайника и буркнул:
-- Так что через пару деньков можете его забирать, -- я преисполнилась такого счастья, что едва не расцеловала милого толстячка. Помешала этому медсестра, влетевшая в комнату с воплем:
-- Евгений Павлович, там у Максимова опять машинка сломалась!
После чего доктор, последними словами проклиная и Максимова, и неведомую мне машинку, умчался бешеным галопом.
Я вышла в коридор. Отделение травматологии жило своей жизнью. Куда-то катили кресло-каталку, из которой пропеллером торчала чья-то загипсованная нога, неспешно ковыляли, лязгая аппаратами Илизарова, мужики, а женщины с забинтованными головами или даже лицами прогуливались поодиночке и парами. Я доплелась до поста и конфиденциально сообщила дежурившей там медсестре, что за пациентом из двенадцатой палаты, да-да, тем, что иностранец, нужен особый присмотр. Возможны покушения и прочие неприятности. Сестра отнеслась с пониманием, очевидно, она тут навидалась всякого, так что пообещала никого подозрительного к Алексу не пускать.
Но на душе всё равно было неспокойно. Я вернулась в палату и присела на стул у кровати раненого. Минут через десять он, словно чувствуя мой взгляд, приподнял веки.
-- Ну, как вы? -- поинтересовалась я, но ответа не получила. Взгляд синих глаз был бессмысленным, как у новорожденного.
-- Вы лучше завтра приходите, девушка, он сейчас в отключке до утра проваляется, -- посоветовал мне мужик с соседней койки.
Пришлось согласиться. Тем более, что Алекс снова закрыл глаза и задышал ровно и безмятежно. Я положила на тумбочку большое красное яблоко и пообещала вернуться завтра утром. Замечание мужика о том, что посетителей пускают только вечером, я проигнорировала. Он просто не знает, с кем имеет дело.
Я ехала по знакомым улицам и размышляла, стоит ли мне заезжать на работу или нет. С одной стороны, кто-нибудь непременно привяжется с очередной проблемой, которую без меня решить совершенно невозможно, а с другой мне хотелось поболтать с ребятами из охраны и расспросить их, как себя вести с теми двумя сомнительными типами. А может, мне и что-то более конкретное скажут. Или даже возьмут под охрану наш Дом, размечталась я. А что, в фирме я -- лицо не последнее...
Я уже было совсем решилась, но потом поняла, что буду выглядеть в глазах охранников мнительной психопаткой, плюнула на эту идею и поехала домой. Не в Бляховку, а на нашу городскую квартиру. Мне нужно было забрать оттуда корзинку с маминым вязанием и проверить почтовый ящик.
И первый, кого я увидела у подъезда, был бредущий прочь от него тот самый щуплый очкарик, у которого мы купили Дом. Я посигналила, парень подпрыгнул на месте, словно в него ткнули электошокером, и кинулся чуть ли не под колеса моей машины. И к чему бы это такая ажитация? Я быстренько припарковалась и выскочила наружу. Старушки на лавочке замерли в ожидании, но целоваться с очкариком я не собиралась. Он, впрочем, тоже. Физиономия у него была хмурая, озабоченная, слегка поцарапанная, а скула явственно припухла и покраснела. У меня возникли нехорошие предчувствия. Впрочем, вру, возникли они давно, а сейчас только усилились.
Я не стала выслушивать невнятные вскрики юноши (кстати, как его зовут-то -- Саша или Паша?) на улице, а втащила его в дом. Там, вникая в то, что он рассказывает, я добыла из морозилки лед, завернула в салфетку и велела приложить к физиономии.
Услышанная история мне крайне не понравилась. Часа полтора назад к Саше или Паше явились два хмыря. Ага, те самые, наши бляховские соседи -- скунс и бородатый, без вариантов -- парень их очень живо описал. Вначале интересовались, окончательно ли оформлена продажа Дома. Когда узнали, что документы все получены новыми хозяевами, стали допытываться, откуда мы взялись и кто такие, потом зачем-то дали Саше или Паше по морде и уехали. Нет, наш городской адрес он врагам не выдал, да они и не спрашивали, ведь найти нас в Бляховке проще пареной репы. Перепуганный парень в деревню ехать не рискнул, но решил на всякий случай нас предупредить, уж больно ему визитеры не понравились.
-- А откуда они твой адрес узнали? -- удивилась я, наливая в чашки чай.
-- Так я его в Бляховке всем соседям оставлял, когда хотел дом продавать -- для потенциальных покупателей, так что... -- он поёжился.
Я настолько разнервничалась, что о необходимости закупить провиант вспомнила только в последний момент, едва не проскочив мимо супермаркета. Хорошо, что на глаза попался, иначе мамуля устроила бы мне головомойку. Запихивая в тележку пакеты и коробки и пытаясь понять, что в списке означало "соб. кор. 5 кг" и "кот. 50 шт", я бродила между стеллажами. Потом затащила тяжеленные пакеты в машину, ладно хоть парень, маячивший у входа, сжалился и помог. Нет, жизнь в деревне, конечно, хороша, но таскать туда тоннами продукты -- это как-то ненормально.
Подъезжая к повороту, где мне нужно было съезжать на грунтовку до Бляховки, я вдруг начала озираться, потому что в голову закралась мысль о возможной слежке. И только усилием воли и мысли, я заставила себя перестать крутить головой -- смысла в наблюдении за мной не было абсолютно никакого. И вообще, мне нужно поменьше читать детективы на ночь... Тут я въехала в первую рытвину, лязгнула зубами и сосредоточилась на дороге.
Бляховка появляется внезапно и сразу вся -- из-за поворота выезжаешь на бугорок, и вот она, деревня: направо ползут вниз огороды с баньками, за которыми видны крыши домов, а налево дома карабкаются на склоны. И в лучших традициях русского пейзажа внизу поблескивает извивами речка Рузняйка. Лес вокруг смешанный -- сосна с березой и осиной. И охватывает этот лес деревню широкой дугой. Единственная дорога ещё некоторое время петляет среди домов, а потом растекается в разные стороны уж совсем несолидными проездами.
Я направила машину вверх, к Дому, тут спешить нельзя, слишком много камней, а я, все же, не на танке еду. Краем глаза я заметила, как невдалеке кто-то промчался огородами. Коза? Собака? Всполошенный петух перебежал дорогу и скрылся в лебеде.
У Дома царила невиданная до сих пор паника. Я ощутила её мгновенно, ещё не успев въехать во двор. Но крыльце, заломив руки, возвышалась мамуля, перед ней громоздилась куча спальных мешков, сумок и каких-то отдельных шмоток. И скарб продолжал лететь из распахнутых дверей трейлера.
Аллочка тащила куда-то упирающихся детей, а папуля на повышенных тонах общался с кем-то по мобильному телефону. И только распластавшийся в тени забора Крошка мирно дрых, не поводя и ухом.
-- Что произошло? -- устало поинтересовалась я, выбираясь из машины.
В ответ я ожидала услышать нечто вроде: "веник потерялся" или "мама тлю на капусте обнаружила". Но тут из-за угла вывернул Борька и буркнул:
-- Первое -- мы нашли настоящий мертвый труп. Второе -- деда, кажется, похитили!
-- Ну ни фига себе... -- только и смогла произнести я. А что бы вы изрекли в такой ситуации?
Дальше всё происходило, как в дурном кино: Борька потащил меня за дом, потом через пристройку вниз в подвал -- там было нечто вроде люка с ветхой деревянной лестницей. Подвал под Домом устроен довольно хитро: в одну его часть можно спуститься, если открыть дверцу из сеней. Там все чин-чином -- крутые каменные ступени, внизу довольно обширное мощеное камнем пространство, уже почти не захламленное -- за зиму папуле удалось вытащить из него почти всю вековую рухлядь и частично сжечь, а частично свалить в сарае, чтобы позже вывезти на свалку. Мамуля мечтала устроить в этой половине подземелья полки для хранения припасов.
Вторая часть подвала отделялась от первой глухой каменной стеной и была куда запущенней, до неё просто пока руки не дошли. Часть её занимал огромный фундамент "домны", а в углу проходил довольно хитрый водосток. Папуля давно хотел с ним разобраться, потому что чугунные трубы были состыкованы кое-как, что грозило утечкой и застаиванием воды в подвале. И вот сегодня мамуля заявила, что засорился желоб, по которому вода стекала за пределы нашего участка и дальше совершенно неэкологично сливалась в яму, игравшую роль дренажа. В общем, система ещё та... Нормального строителя точно кондрашка хватила бы.
Как я поняла, мамулина разнарядка на прочистку водостока досталась папуле, и тот принялся за дело. Но чем дольше чистил, тем больше понимал, что придется что-то делать и с трубой, выходивший из подвала в желоб. Нужно было либо поднимать трубу, либо изменять наклон желоба. Легких путей мы, как известно, не ищем, поэтому папуля влез в подвал и принялся там за земляные работы. Ровно через пятнадцать минут он выковырял из-под трубы череп.
Вопль, изданный папулей, взволновал округу. Даже Андреич примчался.
Некоторое время все созерцали забитые землей глазницы страшной находки, потом Борька поковырялся ещё и зацепил штыковой лопатой пару костей. На этом всё решили остановить и вызвать милицию.
-- А дед? -- напомнила я, рассматривая чьи-то останки, сложенные на старой газете. В свете фонарика композиция больше всего напоминала пиратский флаг -- череп и две скрещенные косточки.
-- Слушай дальше. Пока мы суетились, никто не замечал, что деда нет, не до него было. А когда немого очухались и из подвала вылезли, смотрим, на капоте Сонькиной машины придавленная камнем записка лежит. Дескать, если вы немедленно подвал не запрете и все отсюда не свалите, хана вашему дедушке.
-- Какого же черта ты раньше молчал?! -- заорала я, как только смогла прийти в себя. Первоначально к заявлению о похищении деда я отнеслась довольно легкомысленно, поскольку вообразить себе такое просто не могла. Нужно знать нашего дедулю, чтобы понимать -- похитить такого кадра могли решиться только идиоты. И вот те на... Нашлись!
-- Кто, я молчал? -- оскорбился братец. -- Это тебе чужие кости ближе родного деда оказались!
Я проигнорировала Борькину несправедливость, присела на какой-то ящик и задумалась. Несомненно, всё это было одной цепочкой: раненый Алекс, появление пары мерзких типов, их визит к Саше (или Паше -- с именем я так и не разобралась) и теперь похищение и шантаж. Но почему?! Почему всю зиму папуля с Борькой мирно ремонтировали Дом, потом сюда приехало всё наше шебутное семейство. И никто не лез к нам, наоборот -- сторонились, стараясь избежать любого общения. Неужели мы так досадили аборигенам, что они решили таким образом заставить нас покинуть Бляховку? Но причем тут англичанин, да ещё какой-то левый скелет?..
Рискуя свалиться с дряхлой лестницы, я вылезла наружу. Мамуля продолжала трагически топтаться на крыльце. Из трейлера доносились сдавленные проклятия. Теперь барахло затаскивали внутрь. Вернее, Кеша меланхолически швырял его внутрь по команде "Давай!". Я заинтригованно заглянула в распахнутые дверцы. Сонька, облаченная в перламутровые леггинсы и длинную футболку, раздраженно перетряхивала влетающие сумки.
-- Что ты ищешь?
-- Пистолет, -- ответил за Соньку Кеша.
-- Пистолет?! -- я чуть не села в траву.
-- Она спрятала мой газовый пистолет, -- подтвердил Кеша. -- Хорошо спрятала, на совесть.
Ага, будем знать, что Сонькиному жениху не чужд сарказм.
-- Алиссандра! -- донеслось из Дома. -- Алисс, у тебя мобильник заряжен?
Я поспешила на зов, доставая телефон. Папуля схватил его и принялся сосредоточенно тыкать в крошечные кнопочки. Пока он это делал, я узнала, чего он добился, посадив батарейку на своем. Да ровным счетом ничего: оказывается, Бляховка -- спорная территория.
Тут я вытаращила глаза от удивления, я-то думала, что спорные территории бывают только в военных или государственных конфликтах. Оказывается, нет. Наша милая деревня расположена на самой границе двух районов, так что первый район считает, что Бляховку должна оберегать милиция второго, а второй -- что первого. Всё это в подробностях объяснили папуле двое дежурных по райотделам. Учитывая, что скорая помощь приехала утром без всяких возражений, выглядело всё это более чем странно. Но факт оставался фактом: обе милиции к нам приезжать не желали. Правда, в одной пообещали прислать... археологов. Зачем нам археологи, было не совсем понятно, но отказываться папуля не стал -- пусть едут, нам не жалко.
-- А когда дед исчез? -- поспешно спросила я, видя, что родитель с пятой попытки набрал таки нужный номер.
-- Аллочка говорит, что он собирался на реку рыбу ловить, вот с того времени его никто и не видел. Но на берегу его нет, Борька проверял. Алё!.Алё!!!..
Так, значит, если деда похитили, то случилось это либо у реки, либо по пути к ней... Я пулей вылетела из дома, понизу обогнула наш садик и свернула на тропинку, ведущую к Рузняйке. Тут нужно было быть особо внимательной, поскольку сверзиться со склона означало не только ссадины и синяки, но и полет в заросли крапивы, которая росла повсюду и высотой была почти в человеческий рост. Я горной козочкой скакала вниз, одновременно размышляя о том, что утром именно с этой стороны приходили Жиря и Стасик. А вон и дом виднеется, во дворе которого я раньше видела противного скунса. Ага... Сейчас там, вроде бы, тихо. Или это только кажется?
Спустившись к реке, я обежала кусты ивняка и маленькую заводь, где обычно дед забрасывал удочку. Никого. Пусто было и на поросшем травой пологом бережке, с которого мы обычно купались. И вообще -- тишина стояла какая-то зловещая, нехорошая тишина.
Как там Борька сказал -- немедленно запереть подвал и уехать всем отсюда? И ради этого деда умыкнули? Абсурдность происходящего была видна невооруженным глазом. Ну даже если мы кому-то тут настолько осточертели своими рейдами по деревне в поисках молока и яиц, купаниями в Рузняйке или мамулиными криками по поводу обнаружения чужих куриц, роющихся в клумбе с настурциями, то можно было просто прийти, сказать... А зачем напали на Алекса? И где могут прятать похищенного деда?
Я обернулась и уставилась на окрестный пейзаж. Дом высился над склоном. Можно было бы сказать -- гордо высился, если бы не несуразный фасад с пятью разновеликими окнами. Такое впечатление, что строители абсолютно не задумывались о том, как со стороны будет выглядеть их детище. Да так оно, скорее всего и было. Справа виднелась крыша Панариных, солидная, крытая выкрашенным суриком железом. А слева, наполовину скрытый деревьями, маячил вражеский бастион -- кирпичное полутораэтажное строение. Говорю полутораэтажное, потому что дом был двухэтажным лишь частично -- примерно полдома осталось без надстройки. Наверное, хозяину материала не хватило. Или терпения.
Я подозрительно прищурилась. Показалось мне или нет, что над этим домом курился дымок? Причем, совсем не там, где торчала закопченная труба, а где-то ещё левее. Такое впечатление, что костер жгут.
Словно партизан, я прокралась вдоль подножия холма и оказалась в небольшой ложбине. Соседний склон был не так крут, как наш, и крапива тут росла какая-то хилая, пополам с одичавшей малиной. Что, впрочем, не делало заросли более проходимыми. К тому же из них на меня то и дело алчно пикировали проголодавшиеся комары.
Найдя, наконец, едва заметную тропинку, я полезла вверх. Бляховские ландшафты хороши для поддержания фигуры, хотя моя фигура и без них была вполне ничего. Поэтому я без проблем пролезла между жердями забора и оказалась на запущенном огороде. Тут явно никто года два ничего не сажал, и только самосевный укроп конкурировал с разлапистыми листьями хрена. Притаившись под этим хреном, я высунула наружу нос и обозрела открывшееся пространство.
Первое, что я увидела, была здоровенная куча битого кирпича, смешанного с землей и другим мусором. Потом я увидела ещё несколько аналогичных куч. Такое впечатление, что хозяева разносили строение, ломая стены и одновременно подкапывая их. Ещё там валялись ржавая тачка, носилки и лопаты. И никаких следов новых стройматериалов: ни штабелей кирпича, ни корыт с засохшим раствором. Может быть, они решили вначале снести все ненужное, и только потом построить нужное? Ну что же, своя рука владыка. Главное, что во дворе не было ни души, даже вездесущие куры не копошились у крыльца. А дымом пахло, причем, пахло сильно, хотя источник возгорания я так и не видела -- он был где-то с другой стороны дома.
Я уже было собралась выползать из своего хренового укрытия, как вдруг раздался шум мотора. Даже не шум, а рев, снизу к дому взбирался автомобиль, которому не мешало бы сменить глушитель. Во двор вкатилась измученная "газель", уткнулась носом в кучу мусора и испустила последний тяжкий вздох.
Из кабины, вопреки моему ожиданию, появился не Жиря и не Стасик, а немолодой мужик в шортах и шлепанцах. Пару минут он слонялся по двору, пиная битый кирпич, потом почесал длинную пегую бороду и полез в кузов. Два типа, которых он оттуда извлек, были похожи на головешки -- низкорослые и до черноты загорелые брюнеты, заросшие длинными волосами. Двое из ларца, сомнамбулически пошатываясь, поддернули штаны, надели замусоленные рукавицы, подняли с земли лопаты и взялись за работу. Мусор с грохотом полетел в кузов несчастной "газели".
Я заскучала. Судя по взятому темпу, они тут могут возиться до темноты. Да ещё не факт, что хозяева этого дома имеют какое-то отношение к похищению деда. Почесав очередной комариный укус, я решила потихоньку ретироваться. Тем более что и дымом уже почти не пахло, да и сдался мне этот дым....
Пятясь, я отползла за кусты крыжовника и оглядела окрестности. Отсюда довольно хорошо просматривался наш Дом, только крыльца и машин не было видно. Зато сад -- как на ладони. Нужно будет это учесть и не загорать в чем попало на открытых участках. И забор, на высокий фундамент которого в данный момент карабкался чей-то блудливый козел со сломанным рогом, хорошо бы поправить...
Соседние подворья были подальше, и рассмотреть там что-то без бинокля было сложно.
Я глянула вниз -- от реки по тропинке поднимались две одинаково длинные и тощие фигуры: Сонька и Кеша. Шли они быстро, размахивали руками и вертели во все стороны головами. До меня долетели слова:
-- ... а теперь ещё и Алисс исчезла, просто Бермудский треугольник какой-то...
Я вслушалась. Черт, это же они меня ищут!
Уже не думая о том, что меня могут заметить те трое с "газели", я чуть ли не кубарем скатилась по склону прямо под ноги подруги и её жениха.
-- Ты где была?! -- немедленно заорала Сонька.
Я едва успела открыть рот, как вдруг прямо у меня за спиной грохнул взрыв. Словно в замедленном кино я видела, как Кеша дергает за руку свою невесту, и они оба с изумленными и испуганными лицами обрушиваются в крапиву. Зачем-то я ещё обернулась и успела заметить серое облако, вздымающееся над крышей того дома, около которого я только что была, и парящий в небе обломок доски, и летящие вместе с ним какие-то черные клочья. Потом цепкие пальцы впились в мою щиколотку, и я повалилась на что-то жесткое и угловатое, больно ушибив локоть и колено. Только после этого мне пришло в голову заорать, но я не успела это сделать, потому что орать начала Сонька. Пожалуй, я в первый раз услышала, как она умеет вопить, и страшно удивилась.
Так мы и лежали некоторое время. Потом Сонька замолчала, и стало слышно, как галдят перепуганные вороны. Жесткое и угловатое заворочалось подо мной и где-то в районе моего живота робко поинтересовалось Кешиным голосом:
-- Что это было?
-- Похоже на теракт, -- буркнула я. -- Или боевики вошли в деревню.
Словно в подтверждение моих слов, раздался громкий топот, треск и прямо по нашим поверженным телам промчались трое полуголых смуглых мужиков, резво устремившись к реке. Сонька пискнула, а Кеша взвыл и принялся спихивать меня, причитая:
-- На руку наступили, сволочи! Часы раздавили!
-- Кто это был? -- Сонька уселась по-турецки и проводила взглядом улепетывающую троицу.
-- Понятия не имею. -- Я, наконец, сползла с Кешиного тела и уселась рядом с подругой. -- Приехали на грузовике за мусором. А тут бабахнуло.