Он мягко спрыгнул с дерева. Почти бесшумно, не зацепив ни единой ветки. Только земля спружинила под ногами, да птица порхнула из кустов. Нет, не зря он выжидал две ночи, не зря сгустком тени таился на старой груше. Адвокат сейчас выйдет, и будет в его руках. Алекс выверенным движением прикоснулся к ножнам, прикрепленным к брючному ремню, отстегнул кнопку, погладил рукоять ножа. Он не любил складные ножи, поэтому всегда носил оружие в чехле у бедра. Всегда, когда выходил на охоту.
Вдоль кирпичного забора он двигался неслышно, словно кошка. Ему ничто не угрожало, две собаки, усыпленные крошечными капсулами, лежали за кустами роз, почти рядом друг с другом. Сейчас Берман должен их окликнуть.
- Спарк, Маффи! - раздался голос в темноте.
Алекс слегка изменил траекторию движения и вышел на узкую полоску травы вдоль дорожки. На саму дорожку ступать нельзя - захрустит под мягкой подошвой мелкий красный гравий. Силуэт Бермана теперь был хорошо заметен в свете луны. Нужно обойти его справа, со стороны гаража.
Он все рассчитал правильно: малышка Лили, любовница толстого адвоката, оказалась девочкой жадной и сговорчивой. Вчера, когда она сказала по телефону, что плохо себя чувствует и останется дома, ленивый и осторожный боров не рискнул ехать к ней. Он вообще перестал выходить в темноте - чуял, что смерти судьи и прокурора имеют отношение и к нему, чуял, что стоит в списке третьим номером. Вернее, был первым, но тех двоих оказалось легче подкараулить, и Алекс поторопился покончить с ними. Потом пришлось заплатить Лили немалую сумму и две ночи провести на дереве, сидя в развилке корявых ветвей.
На вторую ночь Берман не выдержал, он вообще кобель ещё тот - не любит спать один, обязательно девочку ему на ночь подавай. На это Алекс и рассчитывал. И когда Берман со злости швырнул телефонную трубку на диван - это хорошо было видно через пуленепробиваемое окно гостиной - и решительно шагнул к двери, Алекс уже знал: сегодняшняя ночь будет последней, и без сожалений расстался с опостылевшей грушей.
Толстяк стоял на площадке перед домом и ждал. Собаки не отзывались. Алекс вытащил нож и шагнул за ближайший к Берману куст, одновременно отрезая тому дорогу к дому.
Это началось тринадцать лет назад. Тринадцать лет назад, когда Алекс был уже не юн, но ещё полон иллюзий. Незадолго перед этим он заработал свои первые по-настоящему большие деньги и повстречался с Рамоном - сыном испанки и араба, красавчиком Рамоном. Познакомились они небанально - Рамон отбил у него девчонку. Как же её звали... Анита, Марита, Карменсита? Нет, только не Карменсита. Пусть будет Анита - неважно. Алекс тогда сломал Рамону два ребра, на этой почве они и сошлись.
После было много всякого, но отделаться от нового приятеля он уже не мог, да и особо не стремился. Тот все время крутился где-то рядом, как мелкая пронырливая рыбешка около крупной. Нюх у него всегда был хороший, за что и ценили. Если нужно было собрать информацию, что-то вызнать, подтасовать факты - лучше Рамона не найти. Алекс брезговал использовать приятеля в работе, но иногда другого выхода не было. А иногда просто лень было искать кого-то ещё.
В тот год солнце буквально поджаривало город, он томился на берегу залива, словно омлет в духовке. Саша - какое чувственное и вкрадчивое имя было у этой русской! - часами плавала в морской воде, а он, Алекс, пока не мог себе позволить расслабиться. На бирже ощущались те самые, вдохновляющие настоящих игроков вибрации - лови свою удачу за хвост, и только потом отдыхай в шезлонге со стаканом мартини и очередным хрупким мотыльком в бикини.
Мартини - бикини, почти стихи. Льдинки в мартини звенят, словно ангельские колокольчики - так любила говорить Саша.
Адвокат успел раньше. С неожиданной прытью он развернулся и бросился обратно к входной двери. Хлопок, щелчок. Первый раунд Алекс проиграл. Не стоит ждать - адвокат может и полицию вызвать. И хотя вряд ли он что-то заметил или увидел, но собаки... Завтра здесь будет куча охранников. Или наоборот - ни души, включая самого Бермана.
Уходя, он зачем-то свернул и, склонившись над неподвижным доберманом, погладил того по черной шее. Прости, дружище, иначе я не мог.
К тому месту, где он спрятал машину, Алекс бежал - хорошая разминка после долгой неподвижности. Пряный воздух, какой бывает только на побережье в период цветения миндаля и жасмина, врывался в ноздри и омывал легкие. Тринадцать лет назад жизнь казалась ему бесконечной удачей и коробкой с сюрпризами. Вот только сюрпризы эти оказались разными - одни дешевыми, а другие - глумливыми. И если бы тогдашнему жизнерадостному яппи сказали, что однажды ночью он будет бежать вот так - по каменистой дороге, с ножом на бедре и досадовать на то, что не удалось убить человека, он бы ни за что не поверил.
А сейчас направо, к заброшенному одичавшему винограднику. Машина - черный "ягуар" - спала около развалин маленького домишки. Когда-то тут жила семья - пожилые мужчина и женщина с добрыми смуглыми лицами. В детстве Алекс прибегал сюда, чтобы купить несколько гроздей винограда. Огромные черные ягоды были покрыты сизым, легко стирающимся от малейшего прикосновения налетом. Во рту они лопались, истекая душистым кисло-сладким соком. И пахли... Это был запах его детства - перезревшая на южном солнце "изабелла".
Так звали его мать - Изабелла. Он почти не помнил её, но имя будило смутные воспоминания о прозрачных серых глазах и улыбке. Иногда во сне он видел её лицо, склоняющееся над ним. Её губы приближались и вдруг исчезали, сменяясь гроздью черных ягод. От матери ему достался черный католический крестик на шелковой тесьме. Именно его нашла полиция около тела Саши. Истертая от времени тесьма была порвана.
Алекс усмехнулся.
Всё связано в этом пряном солоновато-солнечном мире. И только русская женщина с изящными, покрытыми светлым пушком лодыжками, до поры до времени выпадала из этих связей. А точнее - до тех пор, пока не умерла.
Вначале он не поверил услышанному - и когда его уводили, чтобы затолкать в полицейский автомобиль, и потом - когда встретился с Берманом. Адвоката ему нанял Рамон.
- Ваше дело плохо, - то и дело повторял толстяк, потирая влажные руки. Короткие пальцы, на фалангах которых росли отвратительные черные волоски, находились в постоянном движении. Алексу было противно пожимать их, но приходилось.
- У вас нет алиби, - губы Бермана озабоченно поджимались, словно он видел что-то неприятное. А его клиент пожимал плечами - какое может быть алиби, если он спал? Впервые за несколько месяцев спал один. Потому что Саша сказала ему, что у любых отношений есть свой срок. Он подумал, и согласился.
То, что они за час до убийства пили с Рамоном виски на террасе и слушали обожаемые Алексом баллады Стинга, настоящим алиби не было. Но, по крайней мере, могло бы послужить доказательством того, что к полуночи он уже набрался до такой степени, что не смог бы вести машину. Он был пьян в стельку, и напился просто потому что так принято у мужчин - надираться, когда женщина уходит к другому.
Рамон должен был подтвердить, что Алекс напился ДО того, как умерла Саша, а не ПОСЛЕ этого.
Иногда ему казалось, что он действительно убил её - привел на берег залива, усадил в шезлонг и вонзил в сердце складной испанский нож с матовым лезвием. Там её и нашел мальчишка - уборщик пляжа. Запрокинутое бледное лицо, опавшие руки, и серая костяная рукоятка, торчащая из груди - такой отразилась Саша в любопытных черных глазах.
Ну не цинично ли? - вопрошал прокурор в суде, и присяжные кивали - цинично. И судья поджимал губы, точно так же, как Берман. И потухший взгляд пожилой женщины - матери Саши (надо же, он впервые узнал, что у неё, оказывается, была мать!) то и дело ощупывал сидящего в зарешеченной клетке Алекса. И почему-то его мучил вопрос - что будет, если он хоть раз попробует ей улыбнуться?
А потом вызвали главного свидетеля - Рамона. Как же он был хорош - даже насквозь гетеросексуальный Алекс готов был влюбиться в этого обаяшку. Как он говорил - тихо, смущаясь, гася на щеках румянец стыда за то, что ничем не может помочь другу. Он бы очень хотел, но все, что он мог, это нанять для него лучшего на побережье адвоката. Нет, он не видел той ночью Алекса, не заезжал к нему и не пил на террасе виски со льдом и не слушал Стинга. Вернее, заезжал, но его лучшего друга не было дома, и машины его, обычно оставляемой на дорожке, он тоже не видел. Увы, но лжесвидетельство - это страшный, непростительный грех, поэтому он говорит правду - ничего, кроме правды.
Пальцы Бермана суетились на черной поверхности стола, словно мальчик и девочка, решившие впервые заняться сексом. Алексу больше всего на свете хотелось, чтобы они нашли, наконец, правильную позицию и мирно улеглись на белый лист бумаги. Но у них не получалось.
Голос Рамона журчал ручейком, глаза прокурора туманились, а судья кивал и кивал, словно пластмассовый ослик, который был у Алекса в детстве. Ослика ему подарила вторая жена отца. Или третья? Нет, вторая, потому что третья появилась, когда он уже пошел в школу, и время кивающих осликов закончилось.
Именно в это момент он решил, что убьет всех четверых, включая Бермана.
У него оставался ещё один шанс - призрачный, невероятный, возможный только при исключительном везении. "Ягуар" тихо, как и положено большому сильному зверю, заурчал и прыгнул в темноту.
Там, где дорога шла вниз, Алекс заглушил мотор, и машина покатилась под уклон. Через открытое окно было хорошо слышно, как поют цикады и шелестит под колесами гравий.
И все же он едва не опоздал. Ещё пять минут, и светлый "порше" адвоката миновал бы поворот. Берман все-таки решился на бегство.
Алекс включил фары, когда серебристый автомобиль начал аккуратно вписываться в довольно крутую дугу. Ослепленный "Порше" шарахнулся к обочине и замер. Чтобы суметь развернуться тут даже днем, требовалось хладнокровие и расчет, а у Бермана наверняка тряслись руки. Эти пальцы с черными волосками и отполированными маникюршей ногтями - Алекс представил, как мечутся они по черному пластику руля, точно как тогда в суде.
В тускло освещенном салоне было видно, как адвокат достал мобильный телефон и прижал его к уху. Алекс знал, кому он звонит. Рамону. Красавчику, который теперь жил в белом доме среди миртов и кипарисов и по утрам принимал ванну с видом на залив. На террасе этого дома они когда-то сидели вдвоем - черт бы побрал и виски, и Стинга! Собственно, больше всего Алексу тогда запомнились кружащиеся на фоне бархатного неба звезды и светлячки.
Совсем немного времени ушло на то, чтобы разобраться, кому было выгодно надолго упечь его в тюрьму, на удивление немного. Хотя чему тут удивляться - он ведь уже знал, что убьет их - ещё до того, как понял, кому нужна была смерть русской именно в ту ночь.
Он заставил мотор взреветь. Дольше тянуть было нельзя - Берман мог вызвать полицейский вертолет. Но с этим адвокат будет тянуть до последнего. На этом и строился расчет Алекса - правда для толстяка была страшнее убийцы, от которого все же можно попробовать скрыться.
"Ягуар" двинулся вперед медленно и вкрадчиво - умница, настоящий хищник. Адвокат ещё попытался уйти от удара и проскочить, но Алекс не оставил ему ни единого шанса. В тот момент, когда "порше" сделал неуклюжий маневр, он бросил свою машину вперед, одновременно распахнув дверцу и сделав то, что так долго отрабатывал - прыжок в сторону с кувырком через голову. Удара избежать не удалось, и вслед за тем, как он приложился плечом и коленом к каменистой почве, раздался грохот. Алекс ещё успел увидеть, как снося ограждение, рушится в ущелье серебристая машина. Черная каким-то чудом удержалась на самом краю обрыва, и ему пришлось встать и, прихрамывая подойти к ней. Одного толчка оказалось достаточно - "ягуар" покорно клюнул носом и канул в темноту. Мир твоему праху, верный друг. Он не собирался разбивать угнанную три дня назад в другом городе машину, так получилось. Так фишка легла, как любил повторять Рамон.
Наверняка в лунном свете улыбка человека, уходящего вверх по едва заметной в зарослях барбариса и диких абрикосов дороге, выглядела дико. А когда позади с интервалом в несколько секунд прогремели два взрыва, он засмеялся. Трое из четверых отправились туда, где им и место - в ад.
И как вскоре ляжет фишка последнего - Рамона, он знал точно.
Алекс был уверен, что на побережье его давно забыли. Да и был ли смысл помнить какого-то парня, разделавшегося в состоянии аффекта с неверной любовницей? Причем, умудрившегося при этом потерять около её трупа вещицу, которую без труда опознали все его приятели. Прекрасный пример человеческой глупости, более ничего. И только Алекс знал, примером какой подлости стал в его жизни втоптанный в песок черный крестик на порванной тесьме.
В ту ночь он напивался молча, потому что просто не мог говорить о том стыдном, что в запале крикнула ему Саша. Быть рогоносцем в их семье считалось самым страшным позором. И пусть эта русская не была ему женой, но она жила с ним, спала с ним и шептала ему по ночам слова любви. И в это же время... До него и после него - пусть, а вот одновременно - унижение, которое вполне достойно смерти.
Некоторое время он даже жалел, что не он сделал это, раз уж расплачиваться все равно пришлось ему. И только спустя несколько лет четко понял, что не такой уж это и позор на самом деле. В конце концов, Саша была честна с ним в тот последний вечер. С ним, и ещё с тем, от кого ждала ребенка.
Этот факт мусолили в судебных заседаниях - он одновременно отягощал обвинение и служил неким моральным оправданием для неудачливого убийцы. Мужчины понимали, каково это - узнать, что подруга беременна от другого. Даже экспертизу специально провели - нет, неродившееся дитя было не от Алекса. Он выслушал заключение спокойно, он и так знал... Но вот от кого - стало ему известно лишь год назад.
Ах да, тогда его звали вовсе не Алекс.
И вскоре тоже будут звать по-другому.
Как - он пока не решил.
Может быть - Рамон? Это имя, несмотря ни на что, ему нравилось.
Ведь матери называют детей, ещё не зная, кем они станут, когда вырастут.
Он достиг вершины холма, который тут гордо именовали горой. Отсюда мир казался девственно-прекрасным - солнце всходило над заливом, и отсутствие облаков в лиловом небе обещало жаркий день. Две рыбацкие шхуны и небольшая яхта дремали на рейде.
Алекс любовно погладил кожаные ножны. Отцу неродившегося ребенка Саши сегодня удалось слегка изменить его планы. Правда, сейчас его обугленные останки извлекают из ущелья, но ему был назначен не такой конец.
А вот удачливому красавчику Рамону знакомства с теплым от близости тела охотника ножом избежать не удастся. Это его собственный выбор, сделанный тринадцать лет назад. Берману тогда очень не хотелось становиться отцом, тем более что его собственная жена была ещё жива и вполне здорова. А попасть в центр судебных разбирательств с установлением отцовства и последующим неизбежным разводом для адвоката означало если не крест на репутации, то потерю большей части клиентов. Таковы нравы на побережье.
Пронырливый Рамон, хорошо умеющий только вынюхивать, прикинул, сколько он может на этом заработать, и предложил Берману выход из ситуации. Наверняка план они сочли безукоризненным. Напоить Алекса, вытащить из фарфоровой шкатулки крестик - для этого сыну араба и испанки особых талантов не потребовалось. А воткнуть нож в грудь Саши, в то место, где притаилась маленькая родинка цвета охры, способен был и сам Берман. Самым простым было договориться с судьей и прокурором.
А потом... Потом оставалось только вытянуть из жертвенного ягненка все, что можно - деньги, дом, машину. И вдобавок насладиться его бессилием и отчаянием.
Вот только одного они не учли - пожизненное заключение не означает невозможность снова обрести свободу. А из ягненка со временем может вырасти зверь.
И мстить этот зверь будет не только за себя, но и за капризно-медлительную русскую женщину с вкрадчивым именем Саша, и за нерожденного ею ребенка. Потому что зверь должен уничтожать мелких острозубых тварей. Хорьков, к примеру.
Алекс потянулся - с наслаждением человека, хорошо выполнившего работу, и по змеящейся между камней тропинке неспешно двинулся вниз. Город он обойдет стороной и вернется сюда только через пару месяцев. Этого времени будет достаточно, чтобы Рамон вначале стал осторожен и пуглив, а затем слегка расслабился. У каждого интригана и манипулятора всегда есть один грех - он уверен в том, что уж им-то манипулировать невозможно.
На этом он и будет пойман.
Поравнявшись с заброшенным виноградником, Алекс с сожалением посмотрел на крошечные зеленые кисти, прячущиеся под листьями. "Изабелла" пока только давала завязь. Он вернется сюда, когда ягоды начнут осыпаться...