Аннотация: Продолжение романа "Русский экзорцист".
(Выходит в Лениздате в конце августа.)По независящим от меня причинам книга выйдет только в конце октября. Добавление от 24.12.2005 - книга зависла в идательстве.
Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел;
Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы.
Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы?
Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их?
Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы,
оставьте расти вместе то и другое до жатвы...
Поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы - сыны лукавого;
Враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы.
От Матфея 13. 25-30, 38, 39.
Русский экзорцист: Время выбора.
Пролог
Декабрь 1998год
Ветер, разогнавшись в приазовских степях, заблудился в плавнях, где камыш и осока стояли плотной стеной. Поднимая снежную пыль, он побежал скованными льдом протоками. По поверхности трав пошла волна. Замерзшие метелки камыша сухо шуршали, осока стелилась по льду. Неся с собой снежную крупу ветер перемахнул лиманы и, выпутавшись из лабиринта плавней, вырвался к морю. Часть снега добавила свинцовой тяжести тучам, часть пронеслась над волнами и обрушилась в горло Керченского пролива.
Снежный заряд накрыл в порту Керчи паром, готовящийся к последнему в этот день рейсу. Регулярные рейсы через пролив поддерживали тонкую нитку связи между Крымом, некогда завоеванным Екатериной Великой для самостийной Украины и Северным Кавказом, по недосмотру первого президента России оставшимся в составе Российской Федерации.
Посиневшие от холода украинские таможенники досматривали автомобили перед въездом на грузовую палубу. Водителя, оказавшегося последним в очереди, пригласили в здание таможенного поста. Вышел он оттуда через пять минут, облегчившись от остатков украинской валюты и части российских рублей, но с уверенностью, что проблем при посадке на паром не возникнет.
Пассажиры жались под ветром на верхней палубе, с завистью поглядывая вниз, на грузовую, где в натопленных салонах автомобилей коротали время их владельцы.
Наконец последние машины вползли на паром. С пирса бросили причальные концы, грузовая аппарель поползла вверх. Заработал двигатель, мелко задрожала под ногами палуба. Между кормой и пирсом возникла полоска воды. Винт взбаламутил придонный ил, разогнал щепки, пластиковые бутылки и прочий мусор - паром отправлялся в короткое плаванье между сопредельными государствами.
При выходе из порта на фарватер ветер навалился с удвоенной силой. Косо летел колючий снег, нещадно сек лица, оседал на палубе и таял, делая ее мокрой и скользкой. За бортом плясали серые стылые волны в пенных барашках.
Мужчина средних лет в серо-голубой куртке армейского образца с поднятым меховым воротником прикурил папиросу, пряча огонек в покрасневших грубых ладонях.
- Чисто Североморск какой, или Архангельск, - пробурчал он.
Стоявшая невдалеке женщина в китайском пуховике и белом пушистом платке, стрельнула черными глазами в его сторону.
- Що, бували?
- Приходилось.
- Там-то, мабуть, еще холоднее? - не унималась женщина.
- На то оно и Белое море, - согласился мужчина, приглядываясь к попутчице.
Женщине было около тридцати лет. даже бесформенный пуховик не мог скрыть ее статную фигуру. Смуглая кожа и мягкий акцент выдавали в ней уроженку западных областей Украины, а в речи то и дело проскальзывала "ридна мова", понятная любому жителю юга России. Под ветром ее лицо разрумянилось, черные глаза смотрели на мужчину открыто и с интересом. Впрочем, он понимал, что интерес объясняется просто: на грузовой палубе стояла его "четверка" и женщина видимо надеялась продолжить путешествие с его помощью. Все было ясно и понятно и поэтому он спросил без обиняков:
- Куда тебе?
- Под Приморско-Ахтарск, - с готовностью ответила женщина, - там станица такая есть: Бриньковская. Може, слыхали?
- Слыхать - слышал. Только не по пути мне, - мужчина пожевал папиросу, откровенно разглядывая собеседницу, - а что, к родне едешь?
- Да яка родня, - женщина махнула рукой, - знакомые отписали, что в станичной больнице медсестра потребна. Поговорили, мол, с главврачом, он согласился подождать до Нового года. Вот, еду. У нас-то под Винницей работы и вовсе не найдешь. Молодые девки в Москву, да в Питер подались. Пишут, что манекенщицами да виж... - она пожевала губами, собирая по буквам трудное слово, - визажистками работают. Деньги присылают.
- Угу, - то ли соглашаясь, то ли сочувствуя, буркнул мужчина, - знаем мы этих манекенщиц. По всей трассе до Москвы за полтинник э-э... визажируют. А ты медсестра, значит.
- Ага. Так что, подбросите? - она улыбнулась, взмахнув ресницами. Блеснули белые зубки, на щеках обозначились милые ямочки.
На мужчину это не произвело никакого впечатления. Щелчком отбросив папиросу за борт, он поморщился, потер небритый подбородок.
- Да, в манекенщицы тебе поздновато.
- Та шо эти сопливки понимают, - игриво возмутилась женщина, - ни опыта, ни жалости к мужику. Только что - молодость. Так это быстро проходит.
- Деньги у тебя есть? - напрямик спросил мужчина.
- Завалялось несколько гривен.
- Ну, это добро ты себе оставь, - теряя интерес к разговору, сказал он.
- Так може, хоть немного подбросите? - она приблизилась, будто невзначай положила ладонь с тонкими пальцами на рукав его куртки.
- До Славянска подброшу, - подумав, согласился он, - все вдвоем веселей. Так, нет? - в его прищуренных глазах читался откровенный вопрос.
- Конечно веселей, - с готовностью подтвердила женщина.
- Как пристанем - жди меня у выезда, возле ворот. А то у меня на таможне кум работает. Не дай бог с бабой в машине увидит - звону будет на всю Кубань. Тебя звать-то как?
- Галинкой кличут, - женщина снова блеснула зубками.
- Вот и ладно, - кивнул мужчина, - пойду, погреюсь, он кивнул в сторону грузовой палубы, - значит, на выезде стой. А вещи поближе держи, чтобы через погранцов первой пройти - ждать не буду.
Обрадовано кивнув, женщина отошла к своим вещам - небольшому чемодану и спортивной сумке. Он посмотрел ей вслед и не спеша двинулся к трапу. На губах его замерла сальная ухмылка.
- Ой, ты Галю, Галю молодая, чому ты не вмерла, як була малая... - напевал он.
Пригласить попутчицу погреться в салон автомобиля ему не пришло в голову, хотя пассажирское сиденье в забитой товаром "четверке" было свободно.
Паром уже миновал середину Керченского пролива, по которому в Азовское море проходили морские суда. Сквозь снежные заряды в быстро наступающей темноте еще можно было различить танкеры и сухогрузы, ожидавшие в виду Тамани своей очереди. Топовые огни на мачтах казались спустившимися к воде звездами.
Фарватер был узок, проходил через украинские воды и порты Азовского моря - Бердянск, Мариуполь, Азов, Таганрог, напрямую зависели от настроений в Киеве. Настроение не понижалось, поскольку за проход судов Россия исправно платила немалые деньги. Что поделать - не так уж и много осталось черноморских портов, способных принимать морские суда. Вот когда построят нефтяной и аммиачный терминал на Тамани, когда расширят Новороссийский порт, когда введут в строй новые мощности в Туапсе... А пока братья славяне вспоминали о братстве только, когда с них спрашивали плату за российскую нефть и газ.
Медсестра закинула сумку на плечо и уже взялась за ручку чемодана, но кто-то тронул ее за плечо.
- Я слышала, как вы договаривались, чтобы вас подбросили до Бриньковской, - молодая женщина в теплом плаще с капюшоном, примерно одного возраста с медсестрой, участливо смотрела на нее, - вы уж извините, что так получилось...
- И что? - медсестра решила, что женщина набивается в попутчицы и потому посмотрела на нее недружелюбно.
- Вы не подумайте, - женщина смутилась, - я просто случайно услышала... ну, что он спрашивал насчет денег. Хотите - я вас подвезу. Мне до Ольгинской, а от нее до Бриньковской километров пятнадцать.
Медсестра смерила ее недоверчивым взглядом. Женщина смущенно улыбнулась, поправила выбившийся из-под капюшона локон светлых волос. Лицо у нее было приятное с мягкими, немного расплывчатыми чертами. Свет из рубки парома освещал полные губы, глаза находились в тени, но похоже они были такими же черными, как и у Галины, или в крайнем случае, карими. Женщина стояла спиной к группе пассажиров, придерживая на лице капюшон, который ветер норовил сбросить с головы.
- Вы же понимаете, чем он потребует расплатиться, - женщина понизила голос, - вы только подумайте: вы - интеллигентная женщина, медсестра, а этот мужлан... да он же не мылся по крайней мере неделю.
- Не пешком же мне идти, - медсестра нахмурилась.
Она не видела ничего предосудительного, если подъедет на случайной попутке, а заодно и развлечется немного, но после слов женщины почувствовала некоторую неуверенность.
- Я же говорю: подвезу вас до места. Мне что Ольгинская, что Бриньковская. Крюк всего минут на двадцать. Вот там, на корме у меня машина стоит. Пойдемте, погреемся. Я печку включу. Ну? И мне не так скучно ехать будет.
- А вы случайно не ... того... ну, не любительница женщин? - все еще сомневаясь, спросила медсестра, - я хоть женщина интеллигентная, - она улыбнулась, примерив к себе это определение, - но все же не настолько.
- Ну что вы, - неожиданная попутчица так возмутилась, что сомнения у Галины пропали, - меня дома муж ждет и дети - два сына.
- Раз так - поехали, - медсестра подхватила чемодан, - где ваша машина?
- Вон там, красная "восьмерка".
Автомобили на грузовой палубе стояли плотно, будто сбившиеся в кучу овцы. Тусклая лампочка едва освещала палубу. На корме света почти не было, за низким бортом бурлила едва различимая в темноте вода.
Галина поежилась, оглянулась на попутчицу.
- Которая ваша? - спросила она, остановившись в узком проходе между машин.
- Вот там, чуть подальше.
Они прошли до конца палубы. Последними в ряду автомобилей стояли "Нива", замызганная "Волга" и "Газик". Медсестра недоуменно обернулась.
- А где же... - вопрос замер на ее губах.
Лицо приветливой незнакомки внезапно оказалось очень близко и Галине вдруг показалось, будто лицо женщины изменилась - она словно увидела в зеркале свое отражение. Черные волосы незнакомки выбились из-под капюшона, карие глаза не мигая смотрели в упор, верхняя губа чуть приподнялась, обнажая мелкие острые зубы. "Она ведь была блондинкой", - успела подумать медсестра.
Острая боль пронзила грудь, она судорожно вдохнула воздух широко открытым ртом, потом опустила глаза. В руке незнакомки был длинный стилет с крестообразной гардой. Что-то вязкое и темное покрывало его узкое граненое лезвие. Галина подняла взгляд и увидела широко раскрытые глаза женщины.
- Что... - прошептала она.
Женщина ударила ее снова, резко выдернула клинок, и еще раз погрузила его в тело медсестры. Галина ощутила, как что-то горячее бежит по животу, ноги ослабели. Стараясь сохранить равновесие она шагнула назад. Сознание ускользало, тело теряло чувствительность.
Незнакомка снова оказалась рядом. Переложив стилет в левую руку, она сильно толкнула медсестру в грудь. Безвольное тело со слабым вскриком перевалилось через борт, плеснула ледяная вода.
Несколько раз в бурлящей кильватерной струе мелькнул белый пуховый платок, затем мгновенно намокший пуховик потянул тело на дно пролива.
Быстро пройдя таможенный досмотр, мужчина на белой "четверке" выехал за ворота. Фары осветили женскую фигуру с сумкой через плечо и чемоданом в руке. Мужчина притормозил, распахнул дверцу.
- Залазь, - скомандовал он.
Женщина замешкалась, путаясь в вещах. Он крякнул, взял из ее рук чемодан, сунул за спину, кое-как устроив его среди тюков с товаром. Туда же отправил сумку.
- Ты вроде в пуховике была, - заметил он, покосившись на женщину.
- Да в сумку пихнула, - небрежно ответила она, - он такой страшный - я его специально надела, чтобы не сильно шмонали, - высоко подобрав юбку она скользнула на пассажирское сиденье. - Ну что, может договоримся, чтобы до самой станицы подвезли?
Мужчина взглянул на ее стройные ноги, хмыкнул.
- Может и договоримся.
Он включил передачу, и через минуту красные габаритные огни затерялись в ночи.
Из ворот порта выбежал запыхавшийся таможенник. С досадой сплюнув, он покачал головой.
- Что случилось? - спросил подошедший напарник.
- Да куму забыл рыбки передать. Где он у себя в Краснодаре такую возьмет.
- На рынке и возьмет, - резонно заметил напарник.
- Слышь, вроде он бабу подсадил, а?
- Не заметил.
- Ну, Петро, - таможенник хмыкнул, покрутил головой, - ну, дает! А я думаю, чего это он, как скаженный: быстрее, да быстрее. Ну и кум!
Глава 1
Март 1999год
..........................
Глава 2
Пробитая трактором колея, теряясь в вечерних сумерках, уродливым шрамом рассекала снежную целину. Мела слабая поземка, покрывая свежим снегом следы гусениц. Впереди, там, куда уходила колея, темнел лес, отчетливо видимый в свете белой, окруженной морозным ореолом, луны.
Бордовая "Тоета Лэнд Крузер" медленно ползла на пониженной передаче по проложенной колее немного буксуя широкими колесами. Поземка летела сквозь свет мощных фар, сверкая снежинками, словно осколками стекла.
Водитель, круглолицый мужчина в расстегнутой короткой куртке с меховой опушкой, напряженно смотрел вперед, изредка ругаясь вполголоса.
- Вот сядем на брюхо, - бормотал он, - и что тогда.
- Подождешь в машине, а я схожу, найду Волохова, - ответил сидящий рядом смуглый мужчина в очках с тонкой оправой. - Ты лучше думай о том, кого мы можем встретить. Трактор для кого-то колею пробил, причем недавно. Иначе ее бы замело.
- Да чего там думать, Сергей Владимирович. Туристы какие-нибудь.
- Ну да, туристы. На ночь глядя. Ладно, ты, Гусь, давай рули. На месте разберемся.
Стена зимнего ночного леса приближалась с каждой минутой. Сергей Брусницкий показал рукой вперед.
- Вон, смотри, уже купол видно.
Гусь оторвал взгляд от дороги и, ахнув, выматерился от избытка чувств - полукруглый купол монастыря вставал над лесом темной громадой. На черном небе сияли звезды, похожие на крошечные льдинки, поднятые метелью в небо и заблудившиеся там, а сам купол напоминал шлем древнего воина, охраняющего покой лесов, озер и болот вокруг монастыря.
- Вот это да! Как же его здесь построили?
- Вот так и построили. Дорога нормальная была, деревни вокруг стояли. Словом, было, кому строить. При Советской власти захирел монастырь, народ из деревень разбегаться стал. А в войну немцы закончили то, что начали коммунисты. Взорвать пытались, да не получилось, как видишь.
Гусь опустил стекло, сплюнул в окно и покачал головой.
- Вот уроды.
Брусницкий пожал плечами.
- Вроде, партизаны с купола наблюдали за округой. Сверху на несколько десятков километров все просматривается. Я был здесь прошлым летом. Храм, конечно, в запустении, но иконостас цел, стены целы. Он еще не один век простоит. Естественно, если по кирпичику не разберут. Прикрой окно, не май месяц.
Въехали в лес. Здесь было заметно темнее. Похожие на отвалы смерзшейся земли ели и голые лиственные деревья закрыли звезды. Заиндевевшие стволы в свете галогенных фар казались стеклянными колоннами. Монастырь внезапно вырос за поворотом, подавляя своей громадой обступивший его лес. Гусь снова затейливо выругался, выражая свой восторг.
- Эх, Володя, - покачал головой Брусницкий, - ведь мог бы сказать "какая красота, господи", так нет, надо тебе обязательно по матушке пустить.
- Да ладно, Владимирыч, - обиделся Гусь, - уж и слова вымолвить нельзя.
Фары высветили красное кирпичное здание, оставляя в темноте разрушенный главный купол и четыре купола поменьше, окружавшие его. Перед папертью, освещая ближним светом вход в храм, стояла пятидверная "Нива" с длинным багажником на крыше.
Подъехав поближе, Гусь заглушил мотор.
- Ну что, пойдем посмотрим, какие такие богомольцы по ночам грехи замаливают?
- Пойдем.
Они вышли из "Тоеты", оставив фары включенными, и направились к входу. Из храма доносились голоса, иногда перекрываемые стуком молотков. Держа руки в карманах куртки, Гусь по-хозяйски вошел внутрь через пустой дверной проем.
Несколько мощных фонарей, расставленных по кругу, освещали внутренность монастыря. Сверху, из темноты вознесшегося к небу купола, свисала тяжелая люстровая цепь. Трое мужиков, сноровисто орудуя топорами, сооружали леса возле иконостаса. Рядом, в раскрытых пластиковых чехлах, лежали две аккумуляторные "болгарки" с широкими тонкими алмазными кругами.
Мужики прервали работу. Один из них, огромного роста, в распахнутом сальном ватнике, пятнистых зелено-серых штанах и растоптанных валенках, шагнул навстречу.
- Чего надо, - голос у него был низкий, густой. Недельная щетина доходила почти до самых глаз, курчавые волосы нависали над бровями, скрывая низкий лоб.
- Вот, помолиться заехали, - доверительно понизив голос, поведал ему Гусь, - а вы, никак, реставраторы? Вот это правильно, это по-божески. Ай, молодцы, мужики.
- Молись и вали отсюда. Пять минут хватит?
- Хватит, хватит, - замахал Гусь руками, - мы быстро. А чего затеяли-то, а?
Плотный мужичок небольшого роста в рваном овчинном полушубке, угодливо хихикнул и, подмигнув, зачастил скороговоркой.
- Во, картинки снимать будем, - он мотнул головой в сторону иконостаса, - на эту самую, ресторацию. Ага! Обрежем по краю и снимем. А потом обратно наклеим. Ага!
- Заткнись, - зашипел на него третий, молодой парень в толстом свитере, джинсах и армейских ботинках.
Он стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу, поводя плечами и прищуренным взглядом оценивая непрошеных гостей. Пальцы в синих наколках играли топором, выстукивая по лезвию затейливую дробь.
- В краевой музей, должно быть, - кивнул Гусь, - и разрешение, конечно, имеется?
- Ты помолился? - прогудел здоровяк, - нет? Ну, значит, в следующий раз.
- Если будет на что молиться, - снова встрял мужичок в овчине.
- Понял, - покладисто сказал Гусь, умиротворяюще поднимая ладони, - все понял. Пойдем, Сергей Владимирович, не будем людям мешать.
- Угу, - Гусь сплюнул на снег, - суки. Ничего святого.
- Заказ, скорее всего, получили. Сам справишься? - спросил Брусницкий.
- А то! Обижаешь!
- Ладно, я пойду, Пашку поищу.
- Лыжи возьми, вон, снегу сколько.
- Так доберусь. Здесь недалеко.
Брусницкий натянул поглубже вязаную шапочку, надел перчатки и, проваливаясь в сугробы, пошел к озеру вдоль стены монастыря. Темнота поглотила его, как только он вышел из круга света. Некоторое время был слышен хруст снега, потом наступила тишина.
Гусь скинул куртку и бросил ее в машину, оставшись в тонком джемпере. Открыв багажник, он отодвинул в сторону пару охотничьих лыж, подбитых мехом, и достал из-под спальника укороченный "Калашников". Проверив магазин, снял автомат с предохранителя и направился к монастырю, держа руку с автоматом за спиной.
Мужики, стоя кружком, перекуривали, вполголоса разговаривая. Услышав шаги, здоровяк в ватнике обернулся, выкинул окурок и, перебрасывая топор из руки в руку, двинулся навстречу.
- Ну, а вы мне говорили - пусть едут, - прохрипел он. - Сам на тот свет просится.
- Вы чего, ребята? - как бы в смятении, забормотал Гусь, - вы чего?
- А того... болота глубокие здесь, все покроют.
Оскалившийся здоровяк надвигался, держа на отлете руку с топором. Гусь уловил момент, когда он начал поднимать топор и, быстро шагнув вперед, перехватил автомат за цевье и приклад и резко ткнул рожком в оскаленный рот. Хрустнули зубы, брызнула кровь из разбитых губ и десен. Мужик глухо ахнул, выронил топор и, хватаясь руками за лицо, опрокинулся навзничь. Боковым зрением Гусь заметил, как парень в свитере взмахнул рукой. Гусь быстро присел. Свистнувший над головой топор, выбивая искры, врубился в кирпичную стену. Парень серой тенью метнулся к лежавшему возле лесов рюкзаку. Гусь, отметив, что коротышка в полушубке замер, растопырив руки, передернул затвор. Парень выхватил что-то из рюкзака, оборачиваясь и одновременно приседая. В руке у него тускло блеснул ствол и Гусь, не теряя ни секунды, дал короткую очередь ему под ноги. Гулкое эхо заметалось между стен и растворилось под куполом храма. Прозвенели по полу гильзы. Пороховая гарь смешалась с запахом распиленных досок.
Мужик в овчине тихонько скулил, то поднимая руки вверх, то протягивая их ладонями вперед. Ворочался, постанывая, здоровяк. Парень в свитере замер, посверкивая исподлобья злыми глазами. На его указательном пальце, на предохранительной скобе, покачивался "ТТ".
- Ну-ка, мальчик, брось пушечку в сторону, - растягивая слова, почти пропел Гусь.
Пистолет брякнулся на пол.
- И ножкой подтолкни его ко мне, будь так любезен.
Парень поддал ногой пистолет. "ТТ" проскользил, вращаясь, по каменным плитам и замер в трех шагах от Гуся. Тот шагнул вперед. Здоровяк в ватнике, наблюдавший за ним через растопыренные прижатые к лицу пальцы, попытался схватить его за ногу. Гусь отступил на шаг и с маху всадил высокий ботинок с твердой ребристой подошвой ему под ребра. Мужик взвыл и скорчился, прижимая руки к животу. Парень в свитере прыгнул вперед. Гусь развернулся и со звоном впечатал приклад "Калашникова" ему в лоб. Отлетев назад, парень растянулся на полу, раскинув в стороны длинные руки.
- Стоять! - гаркнул Гусь метнувшемуся, было к дверям мужику в овчине.
Мужик присел, прикрывая голову согнутыми руками.
- Не бей..., не бейте... я никуда..., я здесь.
Гусь достал сигареты, прикурил и, оглядевшись, сложил друг на друга чехлы с "болгарками" и присел на них.
- Разбирай леса, - скомандовал он.
Мужик, метя полами тулупа по полу, метнулся на полусогнутых ногах к лесам, прихватил на ходу топор и принялся лихорадочно крушить деревянное сооружение. Работа у него спорилась - ломать, не строить. Через пять минут от лесов остались лишь валяющиеся на полу доски с торчащими гвоздями.
- Тащи все на улицу.
Коротышка ухватил, сколько смог в охапку и поволок к выходу. Гусь проследил, чтобы он вынес оставшиеся доски и вышел следом.
- Разводи костер.
- Так ить сырое..., не сгорит, - угодливо залопотал мужик.
- Бензину качни из своей шушлайки. Да шевелись, урод, пока добром прошу! - рявкнул Гусь.
Коротышка метнулся к "Ниве", сунул в бензобак кусок шланга и быстро отлил горючего в двухлитровую пластиковую бутылку.
- Зажигай.
Бензин полыхнул коптящим пламенем, вскоре занялись и сваленные кучей доски.
- А теперь забирай своих корешей и валите отсюда.
- Щас, щас.
Здоровяк в ватнике сидел на полу, сплевывая кровь и ощупывая грязным пальцем остатки зубов. Парень в свитере так и лежал, раскинувшись, как на пляже.
- А инструмент... инструмент можно взять? - заглядывая в глаза, спросил коротышка.
Коротышка вдвоем со здоровяком подхватили под руки бесчувственное тело и потащили к выходу. Парень застонал, приоткрыл глаза. Голова его моталась из стороны в сторону, мутные глаза то и дело закатывались. Сквозь содранную прикладом "Калашникова" кожу на лбу парня проглядывала кость, края раны вздулись и побелели. Кровь, стекая по лицу, заливала ему брови и ресницы.
Гусь, стоя на паперти, наблюдал, как они погрузили парня на заднее сиденье. Здоровяк зачерпнул горсть снега, приложил ко рту и покосился на Гуся. Коротышка скользнул за руль.
"Нива" попятилась, разворачиваясь, и тут здоровяк не выдержал, высунулся в окно и заорал, брызгая слюной и кровью.
- Ну, падла, не жить тебе!
Гусь быстро сбежал с паперти и от живота дал длинную очередь по окнам "Нивы". Пассажиры попадали на сиденья, спасаясь от пуль. Очередь прошила лобовое стекло, дождем осыпались боковые. Гусь не спеша подошел к машине и, облокотившись на крышу, заглянул внутрь. Присыпанные осколками стекла, мародеры лежали вповалку. Жалобно скулил коротышка.
- Еще раз вякнешь - спущу под лед вместе с тачкой, - пообещал Гусь, мотнув головой в сторону озера. - Пошли вон отсюда.
Проследив, как "Нива" скрылась за деревьями, он вернулся к "Тоете", бросил автомат на сиденье и, достав из сумки бутылку водки, сделал из горлышка несколько хороших глотков. Крякнув, занюхал рукавом. Пальцы слегка дрожали и он, заметив это, ухмыльнулся.
- Теряешь квалификацию, Вова. Давно на "стрелки" не ходил...
Пока глаза не привыкли к полутьме зимнего леса, Брусницкий раз десять успел пожалеть, что не прихватил из машины фонарь и не надел лыжи - снег был глубок, выше, чем по колено. Постепенно он стал различать не только стволы деревьев, но и ломкие, покрытые инеем ветки. Между деревьев торчали из снега покосившиеся деревянные кресты, и он вспомнил, что с этой стороны монастыря был старый погост.
Глухая автоматная очередь заставила его остановиться и прислушаться. Он узнал "Калашников" и двинулся дальше.
Обходя могилы монастырской братии, Брусницкий вышел на крутой склон, ведущий к берегу озера и, хватаясь за деревья, стал спускаться вниз. Тонкие березы и осины гнулись под его тяжестью и сбрасывали на голову пласты снега. Он накинул капюшон. Спуск кончился, через подлесок Брусницкий продрался к берегу.
Перед ним лежало замерзшее озеро. Слева, над лесом, висела луна. Ровная покрытая снегом поверхность простиралась до противоположного берега, только на середине озера торосились глыбы льда. Кое-где ветер сдул снег и лед блестел в лунном свете, как темное мутное зеркало.
К ночи мороз усилился, слабая метель покусывала лицо кристаллами летящего снега. Ломая мерзлые метелки камыша и осоки, Брусницкий выбрался на лед и зашагал к торосам. Снег хрустел под ногами. Опасливо пощупав ботинком выметенную ветром поверхность, он осторожно ступил на нее. Лед был полупрозрачен и темен, как фруктовый леденец и если бы дело было днем, наверное можно было разглядеть что-нибудь в глубине озера.
Оскальзываясь на открытых участках льда, Брусницкий добрался до торосов. Полуметровой толщины глыбы окружали полынью с тонким ледком, под которым плескалась черная стылая вода. Брусницкий поежился.
- Где же ты, Паша, - пробормотал он, оглядел еще раз покрытую снегом равнину, стену леса на другом берегу и, сняв толстую перчатку, полез под куртку.
Рука привычно нащупала нагретую рукоять. Матовый ствол "Макарова" тускло блеснул, отражая блеклые лучи ночного светила. Направив ствол на полынью, Брусницкий помедлил. Стрелять в такой тишине, нарушаемой только еле слышным посвистом метели и шуршанием снега, казалось кощунством. Он покачал головой и, убрав пистолет в кобуру, принялся ногой бить в ближайшую глыбу замерзшей воды. Кусок льда качнулся, отколовшись от основной массы торосов. Брусницкий наклонился и, крякнув, с натугой поднял его. Перехватывая руками и подталкивая коленом, он взвалил его на плечо. Чуть присев, занес над головой и, подавшись вперед, швырнул в едва замерзшую промоину, сам по инерции чуть не свалившись вслед за ним.
Взметнув тонкие осколки и черную воду, обломок ухнул в полынью. Во все стороны по льду побежали трещинки. Вынырнувший обломок тяжело закачался на волне. Брусницкий постоял, глядя, как выплеснувшаяся вода стекает обратно в полынью, и двинулся к берегу. Присев на корточки у самой кромки льда, он закурил и стал ждать.
Снова, разрывая тишину, заработал "Калашников". На этот раз очередь была длинная. Брусницкий обернулся к монастырю, подождал немного, коротко затягиваясь горьким дымком. Продолжения не последовало, и он опять стал глядеть на озеро.
Медленно скользила по небу луна, почти незаметно смещались игольные точки звезд, будто кто-то сдвигал небосвод вокруг сидящего на берегу человека. Ветер норовил забраться под капюшон, сдувая пепел вырывал искры из сигареты. Брусницкий бросил окурок, достал плоскую фляжку, глотнул и снова закурил.
- Ну, Волохов, давай. Ты нам нужен, - прошептал он.
Сначала сквозь посвист метели он услышал треск сучьев - кто-то пробирался через подлесок по берегу озера. Поднявшись на ноги, Брусницкий обернулся на звук. Раздвигая кусты и проваливаясь по колено в сугробы, темная фигура в маскировочной куртке и брюках в голубых и серых разводах появилась перед ним. Брусницкий снял капюшон, вгляделся и шагнул вперед узнав, несмотря на отросшую светлую бородку, чуть насмешливое лицо Павла Волохова с серо-зелеными слегка прищуренными глазами.
- Паша!
- Серега!
Они обнялись и, хлопая друг друга по спинам, затоптались, приминая хрустящий снег.
- Это бывает. Я пару раз тоже разогнал тут ворье всякое. Ты навестить или по делу?
- По делу, Паша, по делу, - Брусницкий вздохнул, отступил чуть назад и вынул из кармана бланк телеграммы. - Вот, читай. Вчера получил.
Лицо Волохова окаменело. Сжимая бумажку в руке, он отвернулся к озеру. Ветер трепал его светлые волосы, шелестел телеграммой.
- Выпьешь? - спросил Брусницкий, подавая ему фляжку.
Волохов глянул через плечо.
- Нет, - голос его стал скрипучим и режущим.
Брусницкий сделал несколько глотков коньяку и убрал флягу в карман.
- Самолет в шесть утра. Билеты я заказал, - сказал он, - едешь?
- Да.
- Выехать надо в течение часа. Дорога плохая.
- Иди к машине, - не оборачиваясь, сказал Волохов, - я подойду.
Неловко потоптавшись, Брусницкий хлопнул его по плечу и пошел к лесу. Он услышал, как позади что-то огромное обрушилось на лед, с гулом и треском ломая его полуметровую толщу. Оглянувшись, он успел заметить, как черное тело исчезает в пробитой у берега полынье, дробя длинным гребнистым хвостом прибрежный лед и поежился. Год назад Брусницкий несколько раз видел, как Волохов оборачивается кошмарной тварью, будто сошедшей с экрана "Парка Юрского периода", но привыкнуть к этому так и не смог - слишком разителен был контраст между человеком и чудовищем, скрывающимся в теле его друга .
Деревянные леса прогорели, оставив в протаявшем до земли снегу дымящиеся головни и обугленные гнутые гвозди. Гусь, покуривая и цокая языком, прохаживался по храму, разглядывая стены и иконостас.
- Эх, красота... А где Павел? - спросил он, увидев входящего Брусницкого.
- Скоро подойдет. Все в порядке?
- Нормально. Спровадил мужичков, вот, любуюсь.
- Ладно. Прогрей пока машину.
- Это... Владимирыч, - Гусь виновато шмыгнул носом, - я того, принял грамм двести. Ну, может триста. Боюсь, засну за рулем с мороза.
- Черт с тобой, - проворчал Брусницкий, - заводи, я поведу. Потом сменишь. Я, кстати, тоже выпил, ну, да ладно.
Волохов подошел через полчаса. Маскировочная куртка на груди была распахнута, мокрая борода и волосы на голове смерзлись и заиндевели.