Ольбик Александр Степанович
Агентурное Дело

Lib.ru/Остросюжетная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Литературная версия одного грандиозного литературного пиара.

  
  
  
  
   АГЕНТУРНОЕ ДЕЛО
  
   ПОВЕСТЬ
  
  
   НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
  
   Зрители привычно поворачивали голову, словно по команде - то в одну, то в другую сторону - как будто тренировали шейные мускулы. Но было очевидным, что игра для советского теннисиста складывалась драматично. Не использовав два матч-бола, он, что называется, сливал крепенькому как боровичок задастому чеху. Тот мощными топ-спинами и неожиданными выходами к сетке стал наращивать преимущество. И, видимо, с досады наш спортсмен дважды в сердцах отбрасывал в сторону ракетку, а когда проиграл свою очередную подачу, рухнул на колени, театрально воздев к небу руки, и стал спорить с судьей. Тот сделал ему замечание. На трибунах раздались одобрительные хлопки, что, в общем-то, тихим теннисным соревнованиям с интеллигентной публикой не свойственно.
   Костя Эмерс из местной газеты "Курортник" уже стал укладывать непомерной величины спортивную сумку, когда его окликнули. Это был Черезов, рыхлый, в постоянном подпитии коллега из "Спортивного вестника". Костя, ухватив сумку и перешагнув ряд скамеек, подсел к нему.
   - Что скажешь насчет игры? - спросил тот. И не ожидая ответа, продолжил: - Кто, по-твоему, сидит там, на гостевой трибуне?
   - Так кто же? - Костя, не вникая особо в слова Черезова, с бездумным удовольствием наблюдал за высоко летящим самолетом, оставляющим белесый след на голубом ситчике неба. Несмотря на жару, великолепие июльского полдня исподволь будоражило душу.
   - У нас в гостях... Ермак... Тимофей Николаевич, - заговорщицки произнес Черезов.
   - Не может быть! - воскликнул Эмерс.
   Костя посмотрел на противоположную трибуну и в ряду "хозяев" города, тренеров, бесчисленных московских гостей углядел Ермака. Узнать было легко - по гладко зачесанным назад черным, словно вороново крыло, волосам, по мощному торсу.
   - Да, кажется, это он... А кто рядом?
   - Президент теннисной ассоциации, а тот, что слева - помощник Ермака.
   - Интересно, что он здесь забыл? - Эмерс потерял нить игры окончательно и невольно стал перебирать в памяти все, известное об Ермаке.
   - Во-первых, он здесь на отдыхе, а во-вторых, по неподтвержденным данным, - бо-о-льшой любитель тенниса... Но ты посмотри только, что этот чех вытворяет с нашим... Такое впечатление, будто за Уимблдон рубится.
   Черезов закурил и тоже принялся укладывать сумку.
   -Между прочим, - сказал он, - предлагаю пари насчет завтрашнего финала...
   - Ты кому отдаешь предпочтение - чеху или голландцу?
   - Голландец подвернул накануне ногу. Как видишь, я с тобой честен. И все равно ставлю на него - как никак призер нескольких турниров из серии Большого шлема...
   - Плевать на призеров, симпатизирую я обычно тому, кто во время игры не устраивает истерик. Мне нравится чех и, думаю, он остановит завтра твоего "летучего голландца"...
   - Идет! - Черезов шлепнул рукой по ладони Эмерса. - Может, зайдем в бар, чешским пивком побалуемся?
   - Я бы не против, но надо взять интервью у главного тренера нашей сборной.
   - Ни черта нового он не скажет: нет даже толковых мячей, плохие отечественные ракетки, мало выездов за рубеж. Лично меня от всего этого уже с души воротит...
   Черезов махнул рукой и, поправив на плече ремень баула, стал пробираться к выходу.
   Как и ожидалось, матч закончился победой чеха. Разноцветье летних одежд и зонтиков на трибунах ожило. Эмерс бросил взгляд на противоположную гостевую трибуну и увидел, как открылась средняя дверь и в нее прошел Ермак. И все рядом с ним показались пигмеями - настолько был высок этот человек. Да и позы людей, окружавших его, выглядели неестественно застывшими.
   Пока Костя шел на выход, на глаза попалось несколько "сероглазых мальчиков" из местной службы партийной безопасности (СПБ), внимательно "опекающих" многоликую публику. Впрочем, ничего странного - их присутствие на всех международных встречах обязательно.
   Однако Эмерсу показалось, что на сей раз их было куда больше, чем даже на Кубке Дэвиса.
   Главного тренера сборной страны Гарищева он отыскал без труда. Тот сидел на лавочке возле корта, беседуя с шефом городского спорткомитета. Тренер, заметив Эмерса, кивнул и сделал приглашающий жест.
   Гарищев - высокий и сухощавый, с не очень выразительным лицом, но с голосом приятного баритонального тембра - улыбнулся:
   - Ну что, Константин, бери гитару.
   Эмерс извлек из своей необъятной сумки магнитофон.
   Интервью пошло как по маслу - эта их встреча стала уже третьей или четвертой, и все, что собирался сказать главный тренер, Эмерсу давным-давно было известно. Но его газета взяла за правило давать теннисной информации больше других изданий, а редактор в этом полностью полагался на своего спецкора, и Костя без особых усилий забивал полосу тем, что на его взгляд могло хоть как-то заинтересовать читателей.
   - Скажите, Ермак приехал с вами? - как бы невзначай обронил вопрос Костя.
   - Нет, он, конечно, сам по себе...
   ...Беседа подходила к концу, когда подошел коренастый крепыш лет сорока, одетый явно не по погоде. На нем как влитой сидел темный костюм старомодного покроя, такой же ветхозаветный галстук стягивал воротник белоснежной рубашки. Костя узнал того, кто сидел по левую руку от Ермака, его помощника. Уже в самой фигуре помощника было что-то мощное и надежное. Короткая шея, покатые широкие плечи - Эмерс мысленно представил его на борцовском ковре. Оканье выдавало волжанина.
   - Мы вас, Валерий Ильясович, ждем вечером в санатории, - обратился помощник Ермака к Гарищеву. - И если нетрудно, прихватите с собой несколько мячиков.
   - Нет проблем! Передайте Тимофею Николаевичу, чтобы поменьше пил чая. В прошлый раз с него пот градом катил...
   И тут тренер, словно спохватившись, что разболтался, позволил себе вольность, резко повернулся к Эмерсу.
   - Знакомьтесь, корреспондент местной газеты, возмутитель взморского спокойствия...
   - Геннадий Семенович, - протянул руку помощник. Твердый, властный взгляд из-под мохнатых бровей.
   После рукопожатия показалось, что кисть побывала в тисках. У выхода Костю поджидала девица.
   - Ну, куда мы сегодня? - она явно демонстрировала свое новое, выше колен одеяние - не то юбку, не то брюки.
   - Сначала, Зайга, зайдем в мою контору.
   - А я, конечно, как всегда должна торчать в скверике?
   - Ты подождешь на лавочке у рододендронов. И упаси Боже заигрывать с пьяными отдыхающими.
   - Ага, и сам не ам и другому не дам... Так, да?
   Они пошли прямиком, через соснячок, обшарпанный гуляющим людом. В этот тихий час никого поблизости не было и они несколько раз приостанавливались, чтобы поцеловаться.
   Подходя к шоссе, они услышали сирену и вскоре увидели желтый "икарус" и разворачивающийся возле него милицейский "уазик". Прямо на бровке тротуара сидел парень, уткнувшись лицом в колени, видимо, шофер автобуса.
   - Смотри, Кот, там, кажется, человек лежит! - воскликнула Зайга, потянув его за рукав.
   Под передним колесом "икаруса" действительно находилось абсолютно обнаженное, вдавленное в землю женское тело. В глаза бросались молодая, с легким загаром рука и неестественно вывернутая ступня.
   Эмерс был шокирован.
   - Она вот из того окна выскочила, - взволнованно говорил гаишнику мужчина в солнечных очках. Подошла седая женщина и, нервно теребя фартук, заговорила:
   - Каждый день пьянки, машины, музыка до утра... Никакого сладу нет...
   - Вы видели, как это произошло? - спросил милиционер.
   - Сначала я услышала какой-то ненормальный крик. Словно кого-то живьем режут... Потом зазвенело стекло и вот... из окна скакнула в чем мама родила...
   Мужчина в солнечных очках добавил в свой черед:
   - Я шел по обочине дороги, когда заметил, что сзади приближается автобус. И как раз в тот момент из калитки выскочила голая женщина... Автобус резко затормозил, но, видимо, инерция была слишком велика...
   Эмерс, прижав к себе плачущую Зайгу и едва сдерживаясь сам, допытывался у милиционера:
   - Лейтенант, неужели этот водила не мог свернуть? Возможно, ее еще можно было спасти...
   - Что толку говорить - ей уже не поможешь, - сказали солнечные очки.
   Лейтенант подошел к водителю и помог взобраться в автобус. Через несколько мгновений из-под туши "икаруса" выпорхнул сизый дымок. Машина стронулась с места и взору открылось то, что только что было человеком.
   Зайга буквально силком потащила Костю от места происшествия.
   - Какой ужас! Разве так можно, чтобы всей тяжестью на человека?
   - Меня другое интересует - почему это произошло? Что заставило ее, да еще в таком виде, выскочить на дорогу?
   - Перепилась, видно, или наркотиков наглоталась, по-моему...
   - По-моему, по-моему, - передразнил Костя. Он был разбит, раздражен, и Зайга начинала действовать на нервы. И тем не менее он обнял ее за плечи и прижал к себе.
   - Не надо бы тебе на весь этот кошмар смотреть.
   Они подошли к редакции - двухэтажному особнячку среди лип и каштанов. Зайга, достав из сумочки пачку сигарет и зажигалку, плюхнулась на лавочку, руки ее дрожали и Костя помог прикурить.
   В редакции было пусто, лишь ответственный секретарь Алдис корпел над макетом номера.
   - Ты оставил мне место? - спросил Эмерс.
   - Целую полосу с фото. Кстати, Круминьш снимает игру?
   - Я его не видел, но скорее всего он на кортах, во всяком случае, вчера собирался.
   Из своего кабинета Эмерс позвонил в ОВД, в дежурную часть. Нет, в милиции о случившемся пока ничего не знали. Тогда он попросил разузнать подробности знакомого инспектора ГАИ.
   Костя принялся перебирать ворох писем, оставленных для него на столе. Одно - самое короткое и разборчивое - стал читать. Начало было красноречивым: "Неуважаемый господин Эмерс! Надо иметь абсолютно пустую голову, чтобы поддерживать явно националистически окрашенный Народный фронт. Запомни, придет время и ты сам, подлый борзописец, испытаешь на своей шкуре всю прелесть радикал-националистической хунты. Желаю дожить до такой поры, когда тебе самому дадут под зад коленкой твои дружки из Народного фронта и выкинут в Россию".
   Подпись: "Кравчук".
   Костя повертел письмо в руках и даже зачем-то понюхал: оно, как ни странно, источало легкий аромат незнакомых духов.
   Телефонный звонок нарушил редакционную тишину. В трубке раздался голос помощника прокурора города Лиепиньша:
   - Константин, вы давно хотели поучаствовать в какой-нибудь операции, связанной... - Последовала пауза, видимо звонивший остерегался по телефону говорить о служебных делах.
   - Я вас понял, Элмар Янович, - быстро ответил Эмерс. - Сейчас приеду.
   - Можете не спешить, мероприятие начнется в восемнадцать часов... Поезжайте прямо к начальнику угрозыска Каскадову, я обо всем договорился.
   - Прекрасно! Я догадываюсь, о чем речь.
   - У меня только к вам, Константин, просьба... Слушайтесь сотрудников милиции и, ради Бога, не лезьте, как говорят, поперед батьки в пекло.
   - Договорились.
   Эмерс, конечно, знал, о какой операции шел разговор: не раз просил он прокурора города и начальника милиции разрешить сделать репортаж с места захвата рэкетиров. Однако работники угро его не обнадеживали: рэкет, считали они, пока что, к счастью, не стал каждодневным явлением и, возможно, придется такого случая долго ждать.
   Он вышел из редакции и направился в сторону пышного рододендрона. Возле Зайги выламывался какой-то хлюст, а она явно кокетничала.
   - Слышь, парень, - обратился Костя, - не знаешь случайно, почему это я не заигрываю с твоей девчонкой?
   - Ты о ней? - парень указал сигаретой на Зайгу и нагло ухмыльнулся в пижонские усы. - А я подумал, что это одна из шести твоих дочерей...
   Чуть поодаль он устроил ей промывку мозгов.
   - Ты жуткий ревнивец и ведешь себя, как собака на сене, - отбивалась Зайга.
   Она была стюардессой и открывающиеся ввиду этого возможности для живого воображения Эмерса приносили ему невыносимые пытки. Не раз под видом командировки он летал ее маршрутами и знал в лицо всех стюардесс, а со многими пилотами не однажды сиживал в аэрофлотовском ресторане. Потом Зайга перешла на международную линию и контроль над ней иссяк подчистую. Даже полегчало как-то на душе - с глаз долой...
   - Часок-другой свободный есть - куда пойдем? - спросил Костя.
   - Сходи лучше женушку свою проведай...
   - Сейчас найдем телефонную будку и позвоню ей. Готов передать от тебя привет.
   - Как всегда, будешь бессовестно врать: мол, дела, да такие неотложные, ну прямо государственной важности, - Зайга от злости даже на глазах подурнела.
   После шашлычной Костя проводил Зайгу на такси, попросив водителя отвезти ее домой.
   Впрочем, "домой" звучало слишком сильно - Зайга снимала комнату у спивающейся буфетчицы, что тоже служило серьезным раздражителем...
   Без десяти шесть он появился в милиции и поднялся на второй этаж, где разместился уголовный розыск.
   Его начальник - бывший "опер", известный тем, что самолично взял вооруженного насильника, на счету которого было 18 задушенных и зарезанных девчонок. Звали начальника Алимом Каскадовым.
   - Честно говоря, не хотелось бы брать тебя на операцию, - сказал он без обиняков. - Насколько известно, стрельба отнюдь не исключена, а я в такой ситуации и за свою безопасность не поручусь, не то что еще за твою целость и сохранность.
   - Я на рожон не полезу, - заверил Костя. - Но репортаж сделать надо, причем достоверный и красивый, сам понимаешь.
   - Боюсь, ничего красивого не получится, - вмешался старший оперуполномоченный Соколов. Он вопросительно посмотрел на своего начальника - дескать, как вы думаете, открывать журналисту все карты или обождать?
   Но Алим в подсказках не нуждался.
   - Суть дела не очень сложна, - он прикурил от газовой зажигалки. - Коллизия заключается в том, что некто вымогает у нашего Маэстро пятьдесят тысяч долларов. В случае отказа грозится уничтожить концертный рояль, изготовленный специально для него зарубежной фирмой. Вымогатели трижды назначали место встречи. Сначала в электричке, затем велели оставить "дипломат" с деньгами на яхте, а в последний раз следовало "забыть" его в автобусе "Рига - Ленинград".
   Все это Маэстро выполнил, но вот "дипломат" так и не был востребован...
   - А что они придумали сейчас?
   - Композитор с деньгами должен идти по правой стороне своей улицы, вплотную к забору. Это район правительственных дач и частных особнячков. Никто не знает точно, когда и где подадут знак бросать портфель. Причем Маэстро предупредили, чтобы он не вздумал тянуть время. Это и понятно - хотят сыграть на внезапности. И определить наверняка - пасем мы его или нет...
   - И если не секрет, как вы думаете их брать?
   - А вот это ты сам увидишь на месте, - Каскадов подошел к сейфу и достал пистолет.
   - Отлично глядишься, - сказал Костя. - Боюсь, что ваш рэкетир просто обожравшийся крутыми детективами молокосос.
   Каскадов прилаживал кобуру под мышкой.
   - Не возражал бы, только вот "примерки" эти на любительство не смахивают. Весьма обстоятельная подготовочка.
   Эмерс сел в "жигули" вместе с Каскадовым и еще одним сотрудником. Раньше встречать того не доводилось, и Костя подумал, что тот, должно быть, откомандирован из МВД республики. Парень был в пиджаке, сосредоточен, неулыбчив. Во второй машине находился Соколов с двумя помощниками.
   Они проехали почти вдоль всей улицы, когда Каскадов указал на идущего впереди человека с "дипломатом", который заметно оттягивал руку.
   - Наш клиент явно волнуется, - сказал Алим, - не лицо, а кусок мокрой газеты.
   Эмерса удивила походка Маэстро - вялая, ноги, видимо, не слушались. Майка на спине в пятнах пота.
   - Жаль Маэстро, - сказал Костя, - идет, словно на заклание... Деньги у него в чемоданчике настоящие или макулатура?
   - С деньгами все в порядке... А как бы ты себя вел, если бы шел по четвертому кругу? Вначале он и слышать не хотел об этой акции, грозился даже пожаловаться в министерство культуры.
   - И чем ты его урезонил?
   - Сказал, что в его положении безнравственно уступать бандитам. Я об этом твержу, а он пальцы разминает, будто за рояль собирается сесть.
   Маэстро, дойдя до конца улицы, повернул назад, видимо, изнемогая от нервотрепки. Одна из машин сопровождения - красный "москвич" - остановилась в тени рябин на обочине, вторая медленно двигалась вслед за асфальтовым катком.
   - Этот тоже ваш? - кивнув на каток, спросил Алима Эмерс.
   - Тут почти все наши... А что, интересно, клиент делает? - Каскадов прильнул к лобовому стеклу.
   Костя увидел, как Маэстро, поставив на землю "дипломат", неуклюже завязывал болтающийся шнурок кроссовки.
   - Неужели и сегодня пустой номер? - Каскадов полез в карман за сигаретами.
   - А может, вас элементарно разыграли?
   - Не исключаю и такой возможности... А если все же нет?
   - Скорее да, чем нет, - Эмерс продолжал наблюдать за Маэстро. - Не кажется ли тебе, что мы слишком медленно движемся - можно вызвать подозрение.
   - Мы сейчас его обгоним и свернем, а нас сменит красный "москвич".
   Каскадов хотел объяснить что-то еще, но в это время его внимание привлекла изменившаяся поза Маэстро, который сделал стойку, словно суслик, и завертел во все стороны головой. Он находился у глухого высокого забора, выкрашенного в веселенький голубоватый цвет. За забором, на возвышении, угадывалось за кронами деревьев старинное здание с башенкой-флигельком.
   - Ты что-нибудь слышал? - почему-то шепотом спросил Каскадов.
   - Нет, движок мешает... Но ты посмотри только, что наш артист вытворяет.
   И тут все сидящие в "жигулях" увидели, как Маэстро, пятидесятилетний с изрядным животиком дядя, подхватив двумя руками чемоданчик, пытался перебросить его через забор. Но это не удалось - то ли от волнения, то ли забор оказался слишком высоким.
   Каскадов велел водителю притормозить и подать немного назад, а сам, взяв микрофон, стал подавать команды. Эмерс между тем не спускал глаз с Маэстро. Две попытки отделаться от денег успехом не увенчались. И вдруг пианист отбежал на несколько шагов от забора и, разогнавшись, упал на него всем туловищем. Две доски, обнажив на изломе белую плоть, с треском разлетелись.
   Красный "москвич", стремительно набирая скорость, направился прочь. Каскадов и Эмерс наблюдали, как Маэстро протискивал "дипломат" в образовавшуюся брешь в заборе, и удивились его неожиданной прыти. Когда же дело было сделано, Маэстро тяжело разогнулся и, достав из кармана носовой платок, стал протирать стекла очков. На лице явственно обозначилось полное удовлетворение.
   - Кажись, клюнули, - громко сказал Каскадов и велел водителю двигаться к ближайшей поперечной улице, что выходит на пляж.
   - А что с Маэстро? - поинтересовался Костя. - Ему, наверное, сейчас не сладко.
   - Его возьмет на свое попечение тот парень, что "работает" на катке.
   Они резко завернули на поперечную улицу и только в последний момент Эмерс успел увидеть, как невесть откуда взявшиеся омоновцы, облаченные в каски и бронежилеты, ловко перемахнули через забор.
   Каскадов уловил взгляд Кости.
   - А ты думал, что мы тут в шашечки играем...
   - Спецназ?
   - Спецназ... - Алиму не терпелось как можно быстрее миновать улицу и вырваться к пляжу. По его прикидкам, те, кто овладел деньгами, обязательно будут уходить пляжем, где легко затеряться среди многочисленных отдыхающих.
   Но когда они свернули в улочку и преодолели первые десятки метров песчаной дороги, из-за поворота выскочил серебристый "форд" и напористо пошел навстречу. Справа, видимо во дворе дома с флигельком, раздались два выстрела.
   - А что я тебе говорил? Стреляют! - Каскадов дотронулся до плеча водителя, - если ты эту вонючую тачку пропустишь, не жди добра.
   Костя увидел, что Алим приоткрыл дверцу и расстегнул пиджак.
   - Клява, когда остановимся, подстрахуй. Заглотнули они, наконец, крючок. Тормози! - приказал Каскадов. И Айвару: - Свяжись по рации с Соколовым, пусть пришлет двух омоновцев.
   Тот, кого Каскадов назвал Клявой, мгновенно открыл дверцу и, взбивая ногами песок, бросился наперерез "форду". Он приостановился и Каскадов в три прыжка оказался у дверцы и рванул ее на себя. И когда та открылась, Алим мгновенно выдернул ключ зажигания. Айвар, водитель, откуда-то из-под ног выгреб короткоствольный автомат и с окаменевшим лицом стал следить за действиями своих товарищей. Из машины показались две пары длинных девичьих ног, затем лениво выдвинулась кроссовка водителя, с другой же стороны вылез блондинистый крепыш в спортивном костюме.
   - Я выйду, - сказал водителю Эмерс. Но тот, покачав головой, взял микрофон, а когда ему ответили, пояснил: "Мы сбоку от вас, у каменной ограды, пришлите двух бойцов..."
   Появление омоновцев несколько оживило пейзаж, главной достопримечательностью которого был "форд". Костя открыл дверцу и вылез из машины. Слышно было, как Каскадов выговаривал:
   - Надеюсь, у вас есть уважительная причина разъезжать по экологически охраняемой зоне?
   - Какая к черту зона?! Я гостей везу из Штатов и объясни им, где тут зона, а где наш бардак... Лучше уберите с дороги свой "жигуленок".
   - Придется повременить, - Алим повысил тон. - Предъявите документы.
   В это время из-за глухого каменного забора раздались еще два выстрела и шум набирающего обороты автомобильного мотора. По солнечной стороне бежал Соколов, весь взмокший и злой.
   - Какого черта вы тут зацепились? Там уже одного нашего уложили.
   Костя видел, как у Каскадова что-то произошло с лицом - оно словно ссыхалось на глазах.
   - Клява, разберитесь с этими, - он указал на задержанную компанию. И обратился к Соколову: - Пошли, а то навалите, придурки, трупов...
   Эмерс не знал, что делать, однако ноги помимо воли сами понесли вслед за Каскадовым. Он уже не видел, как омоновцы лихо принялись за работу. Вскоре вся четверка из "форда", упершись в забор руками, "наслаждалась" щекоткой - один из омоновцев обыскивал их с ног до головы...
   Во дворе, куда забежал Каскадов с Соколовым и вслед за ними Эмерс, у красного "москвича" сгрудилось несколько омоновцев. Они матерились и размахивали своими автоматами-коротышками, словно жестикулируя. В тени развесистого ясеня лежал убитый оперуполномоченный, подчиненный Алима. Это он первым почти достал того, кто схватил чемоданчик с деньгами, и, видимо, скрутил бы, если бы в этот момент из кустов жасмина не шарахнули из обреза. Крупная картечь начисто снесла полголовы. Он уже не слышал, как взревел мотор и откуда-то из-за особняка, продираясь сквозь густые заросли шиповника, выскочила темно-синяя "девятка" и устремилась в сторону пляжа.
   Тот, кому достался "дипломат", успел вскочить в машину, оставив всех с носом.
   Темные глаза Каскадова от волнения сузились, казалось, еще немного и они задымятся от гнева.
   - Почему, черт возьми, вы упустили птичек? - обратился он к Соколову. - Теперь, надеюсь, ни у кого сомнений не осталось, что это самая настоящая банда.
   - Не психуй, Алим, - сказал Соколов. - Не так все просто, как ты думаешь. Между ними и нами оказался наш "опер" Крутов, а он стрелял в воздух... Ребята из ОМОНа еще только выдирались из шиповника, когда отсюда рванула "девятка". Мы палили по ней, но она мигом скрылась за домом.
   - А где твой чертов "москвич" находился, в это время? -
   - Все произошло мгновенно, ты сам прекрасно знаешь, что на этой колченогой тачке дальше первого песка не уйти...
   - Ладно, Сокол, признайся, что прошляпили... Свяжись с постами ГАИ, чтобы ловили темно-синюю "девятку", а пока с артистом поговорю...
   И тут только Эмерс увидел сидящего на крыльце особняка Маэстро. Вид у него был - краше в гроб кладут...
   - Вам придется поехать с нами, - сказал Каскадов. - Кстати, когда освобождались от денег, не видели, кому их передали?
   -Мне мешали кусты, единственное, что я заметил... Кажется, на безымянном пальце левой руки не хватало фаланги, а на среднем пальце правой - огромная печатка...
   - Это уже немало, спасибо...
   Каскадов поискал взглядом Соколова и подозвал.
   - Они наверняка рванули на Кемери, а мы двинем в сторону Меллужи. Через километр-другой они опомнятся и захотят прорваться к переезду, чтобы затем по Валтеру уйти к реке...
   - Почему ты так думаешь? - спросил Эмерс.
   - А что им еще остается? Ведь они, наверное, догадываются, что все выходы из города перекрыты. Остается только переправа через Лиелупе или какая-нибудь местная "малина", где можно отсидеться... Пойдем, посмотрим след "девятки", - сказал Каскадов и вместе с Соколовым направился в сторону примятых машиной кустов.
   Костя прошел двором. Словно дуновение смерти исходило из всех его углов. С чувством облегчения он подошел к калитке, за которой раздавалась перебранка.
   "Форд" был на месте. Один из омоновцев не спускал глаз с поставленных к стенке людей, второй проводил досмотр. На капот "форда" сыпалось все подряд: деньги, сигареты, зажигалки, косметички. Из сумки одной из девчушек - круглолицей смуглянки - вместе с тенями и губной помадой выпала серебристая пачка презервативов.
   - Молодчина, - прокомментировал сей факт высокий омоновец, - береженого Бог бережет.
   Бесцеремонность "черных беретов" выводила из себя задержанных.
   - Если у вас другой работы нет, пошли бы лучше на пляж загорать, - сказал тот, что в спортивном костюме.
   - Им еще надо нам под юбку заглянуть, - поддержала смуглолицая.
   - Что, кстати, мы, возможно, и сделаем, поскольку все вы подозреваетесь в причастности к убийству, - спокойно прореагировал омоновец.
   - Чего-чего? Убийству? - девица потянулась к лежащей на капоте пачке "Уинстона". - Может, вы нам еще изнасилование ваших доблестных коллег припишите?
   Подошел второй омоновец, он только что обыскал машину. В руках у него были два газовых баллончика и целлофановый пакет. Его содержимое тоже оказалось на раскаленном от солнца капоте.
   - А вот и господин Вашингтон, - с оттенком самодовольства произнес омоновец, имея в виду доллары, которые он нашел в машине. - Считать будем?
   - Там четыре с половиной тысячи... во всяком случае столько было, - ответил блондин. - И можете не утруждать зря свои извилины, вся валюта законная.
   Реплика омоновца разозлила.
   - У вас, лавочников, все всегда законное, а копнешь поглубже, выясняется...
   - И выясняется, - перебила все та же круглолицая смуглянка, - что когда имеешь дело с дебилами, лучше всего быть глухонемым.
   Костя, глядя на всю эту бессмыслицу, приуныл. И впрямь - пойти бы на пляж и искупаться. Самым сильным впечатлением странного дня был тот факт, что "черные береты", облаченные в полную боевую экипировку, до сих пор еще не превратились в "домашнее жаркое"... Что будет дальше, он прекрасно знал - придет милицейский "уазик", четверку задержанных отвезут в отдел, в изолятор временного содержания. Три дня будут выяснять - кто есть кто... А может, и сразу отпустят - в зависимости от расклада.
   Ни слова не говоря, Эмерс повернулся и направился в сторону от моря. В кроссовки тут же набрался песок. Не терпелось поскорее переобуться. Его окликнули:
   - Эй, корреспондент, ты куда?
   - Я вам чем-нибудь обязан? - спросил на ходу Костя.
   - Ты главный свидетель, а нам надо составить протокол досмотра...
   - Это ваши проблемы. Я никогда не выступаю свидетелем. Что-то его грызло. Возможно, давал о себе знать внутренний протест против методов работы омоновцев, а может, страх и жалость, связанная с убийством пусть и незнакомого человека. Как легко, оказывается, перекочевать на тот свет...
   Дома встретило гробовое молчание. В такие минуты двухкомнатная квартира превращалась в музей восковых фигур - молчаливых и потусторонне отчужденных.
   Иногда, правда, тишина вдруг взрывалась и начиналось вавилонское столпотворение.
   - Кто-нибудь звонил? - поинтересовался Костя у своей жены со странным именем Нора.
   - Я тебе не секретутка, - ответствовала та и Костя почувствовал - "третий тип погоды". Он хотел проигнорировать выпад, но не тут-то было.
   - Все как молоденький гоняешь по взморью. Сорок лет, а ума не нажил...
   Внутри начала понемногу раскаляться какая-то спираль. Сдержавшись, он отправился к себе в комнату. Сделав несколько приседаний, вытащил из ниши секретера машинку и поставил на свой крохотный стол.
   Открылась дверь и в комнату вошла Нора.
   - Ты, наверное, забыл, что я женщина, - она замешкалась, подыскивая более весомый аргумент, - и нуждаюсь в нормальных человеческих отношениях. Я хочу, чтобы муж был рядом со мной...
   - И желательно на поводке, - перебил Костя.
   - С тобой только дерьмо кушать, норовишь всегда быть первым... Разве многого я хочу - погулять раз в неделю по пляжу, в кино сходить. Я же всегда у тебя словно милостыню выпрашиваю... Будь ты проклят, скотина...
   Он уже заложил в машинку чистый лист бумаги и изготовился печатать. Однако лекция на тему "брак и семья" продолжалась на той же патетической ноте.
   - Может, хватит под руку псалмы петь? - Костя чувствовал, как в нем начинают плавиться какие-то предохранители. - Когда ты пять лет назад уходила со своим Арвидом, я позволил отвести меня в суд и развестись. Конечно, я понимал - кто я, а кто он. Я, по твоей классификации, журналистишка, да и только... А твой Арвид? Восходящая звезда оперетты. А ты сама - звезда демонстрационных подмостков. А ведь я предупреждал: перевалит за тридцать - ни один модельер на тебя не поставит. Им нужны манекенщицы-телки, которых можно и людям показать, и самим между сеансами оприходовать...
   Нора сверкнула своими агатово-черными глазами, но под руку ничего не попадалось.
   - Прошу, кончай-ка ты эту истерику, - Костя поднялся со стула и занял оборонительную позицию. - Я сегодня такого нагляделся, что и в кошмарном сне не привидится...
   - Думаешь, никто не знает, что ты шляешься с молодой девкой? - лицо Норы сморщилось и, казалось, вся ее агрессивность ушла в слезы. Вскоре он услышал, как звякнула на кухне посуда, полилась из крана вода.
   "Кажись, профилактика закончилась, - подумал он, - можно спокойно поработать". Однако руки дрожали, мысли разбегались и пришлось перепечатывать целую страницу - слишком много было ошибок.
   Но не успел он закончить первый абзац, как зазвонил телефон. Это был Васьвась (Василий Васильевич) - бо-о-лышой защитник социальной справедливости. Коротковолновик-любитель и нештатный корреспондент.
   - Ну, что новенького, Васьвась? - Костя чувствовал, что поработать сегодня не суждено.
   - На проспекте Межа автобус сбил молодую женщину. Выскочила из притона, перед этим таблеток наглоталась. А знаешь, кто там живет? Сынок нашего первого секретаря. Курортные утехи...
   - Ой, Васьвась, дай отдышаться, знаю я об этом. Мне завтра в номер отчет сдавать о соревнованиях.
   - Моя половина в санатории "Балтийский янтарь" работает -недавно туда пожаловал сам Тимофей Николаевич Ермак...
   - Ну, допустим, Васьвась, что так оно и есть, но я никак не пойму, чего это все вы так с ним носитесь...
   - Его же из Политбюро выкинули, а как ты думаешь, плохих оттуда выкидывают? Я на твоем месте взял бы у него интервью.
   - Давай, Васьвась, останемся каждый на своем месте. Пока что его подвиги меня не прельщают.
   - А напрасно. Приглядись и, возможно, поймешь, что это тот, кто поставит жирный крест на развитом социализме...
   - С каких это пор ты стал таким радикалом?
   И вдруг телефон замолчал. В комнату снова вошла Нора.
   - Ты для всех "скорая помощь", только не для меня.
   - Прошу тебя, не заводись, - взмолился Эмерс. - Потом поговорим. И ради Бога, когда мне звонят, не злоупотребляй параллельным аппаратом.
   Простенький отчет о теннисе превратился вдруг в неразрешимую проблему. В висках стучало, а сердце билось неровно - то почти замирало, то начинались назойливые толчки. Хроническая синусоидальная аритмия давала о себе знать. Сходил на кухню и принял сорок капель корвалола, запил глотком воды четвертушку анаприлина. Потом долго и бесцельно сидел над машинкой.
   Отложив работу на утро, он открыл томик своего любимого Клода Гельвеция: "Нетерпимость превращает в лицемеров, сумасшедших, идиотов всех тех, кто находится в атмосфере ее влияния".
   Закрыл книгу, задумался. Случись с ним безвозвратное, что станется с тем же Гельвецием, с его соседями по полке - Львом Толстым, Амброзом Бирсом? Попадут ли к друзьям, или будут пылиться у Норы? А может, их ждет обычная участь всего ненужного - мусорная свалка, это кладбище вещей?
   Телефон вновь напомнил о себе. Костя снял трубку. Но на другом конце провода с ответом явно не спешили. Эмерс собрался было уже бросить трубку, когда послышался хорошо артикулированный голос:
   - Простите, я говорю с журналистом Эмерсом?
   - По-моему, я уже назвался, - не без раздражения ответил Костя.
   И снова пауза. .
   - Видите ли, просто я по поручению одного администратора, администратора-руководителя, разумеется, хотел бы обсудить одну тему.
   - В этом смысле у нас предложение превышает спрос. Кто же он, этот администратор?
   - Думается, он достаточно интересен для вас.
   - А до завтрашнего утра подождать он не может? - Костя вытащил из пачки мятую сигарету.
   - К сожалению, завтра я на день уезжаю в Москву, а потом...
   - Хорошо, приходите... Вы знаете, где находится ресторан "Юрас перле"? Прекрасно, там есть уютная аллейка, в конце которой растет изогнутое дерево, около него я и буду вас ждать... Только как мы узнаем друг друга?
   - Это для нас не проблема, - незнакомец как бы что-то подчеркивал, употребив "нас". - Так когда мы можем встретиться?
   Эмерс взглянул на часы - было без двадцати девять.
   - В двадцать один плюс минус пять минут, - сказал он и положил трубку.
   Он задумался, но долго, впрочем, голову не ломал - такие полуанонимные звонки редкостью не были. Иногда они вносили в его жизнь журналиста новые повороты.И он отправился на встречу.
   Ждать долго не довелось. Подошел широкоплечий, коренастый человек, одетый по чиновничьи - в темном костюме, при галстуке, невзирая на жаркий июль. Эмерс узнал его сразу: помощник Ермака, с которым познакомили на кортах.
   - Геннадий Семенович Льдистый, - представился незнакомец, и Костя еще раз ощутил железное рукопожатие.
   Они вышли к самой кромке воды и, не спеша, направились в сторону устья Лиелупе. Несколько минут шли молча, да и потом разговор оставался отрывистым, как бы ни о чем...
   - Прежде у вас не бывал, - сказал Льдистый, - и теперь жалею об этом. Странное море, похоже на застывшую лаву...
   - Впечатление не случайное, - отреагировал Эмерс. - Море-то грязное...
   И вдруг неожиданный вопрос:
   - Скажите, Константин Артурович, ваша газета давно стала такой?
   - В каком смысле?
   - Боевой что ли... Она выходит раз в неделю?
   - По средам. А насчет "боевой" - это кому как. Для одних наш "Курортник" - экстремистский листок, для других - просто макулатура, для третьих - заядлый провинциализм...
   - На всех, естественно, не угодишь, - гость шагал широко, заложив руки за спину. - Но представьте себе, вашу газету знают и в Москве, среди подобных изданий она весьма выделяется. И ваше имя тоже достаточно известно...
   "Льстит товарищ, - подумал Эмерс, - сейчас, наверное, перейдет к главному - ради чего пожаловал". Но гость заговорил о другом.
   - Очевидно, такова судьба всех песчаных пляжей, - Геннадий Семенович кивнул в сторону дюн, основательно подмытых недавним штормом. - Со стихией ничего не поделаешь, верно? И вдруг без перехода спросил:
   - А как вы, Константин Артурович, относитесь к Центру?
   - Пожалуй, так же, как Центр к республике - наплевательски.
   - Откровенно сказано... А кого бы вы хотели проинтервьюировать из тех, кто начал эту... перестройку?
   - В основном меня интересуют люди из других сфер - писатели, деятели культуры, науки... У них, по крайней мере, можно вытянуть живую мысль. А что могут сказать политиканы?
   - Присядем, - предложил Льдистый и свернул в сторону ярко-оранжевой скамейки.
   Они уселись лицом к морю, куда ослепительным диском падало солнце.
   - Что вас привело ко мне? - без обиняков спросил Эмерс.
   - Скажите, что вам известно о Тимофее Николаевиче Ермаке?
   - О вашем шефе, что ли?
   - Ермак один...
   - Не больше того, что и всем. Бывший комвождь, сброшенный с партийного Олимпа, теперь опальный министр. В целом воспринимаю всерьез - хотя бы за то, что он расплевался с номенклатурщиками. Но все это, думается, с его стороны поверхностное, скорее дань эмоциям, нежели принципам.
   - Вы могли бы сделать с ним интервью?
   - Отчего же это предлагается мне? - Эмерсу вдруг стало весело. - Разве в Москве не найдется журналиста, который согласился бы?
   - Вы чего-то боитесь?
   - Кто - я? Если чего-то и боюсь, то разве что своей жены... Дело, как вы понимаете, не в страхе, а, пожалуй, в необычности вашего предложения. Честно говоря, я просто чего-то не улавливаю.
   Льдистый отвел взгляд от закатной дорожки.
   - Вы, должно быть, знаете, за что его убрали? Мой шеф шел против течения. И не просто убрали - его пытаются превратить в политический труп, с чем мы, естественно, согласиться никак не можем.
   - Простите, кто это - мы?
   - Рассказывать об этом можно долго. Тимофея Николаевича прочно заблокировали деятели из Политбюро вкупе с молодцами из ЦентрСПБ. Короче, чтобы не задушили окончательно, ему нужна широкая трибуна.
   - Это вы с ним так думаете или в стране сложилась такая ситуация, что...
   - А как, Константин Артурович, вы считаете сами? В России такого волевого и трезвого политика, политика такого масштаба не появлялось давным-давно, и было бы непростительной ошибкой демократов не сделать ставку на этого человека. Вы ведь сами видите, что творится вокруг.
   - Но почему вы выбрали наш скромный "Курортник" и лично меня, хотя даже здесь на кортах слоняется без дела добрый десяток спецкоров центральных изданий?
   - Они, может, и взяли бы интервью, да их редакторы не позволят опубликовать. АПН и журнал "Огонек" пытались и что же - молчок... Нашли какие-то неубедительные доводы и не публикуют. Вас же выбрали потому, что гласность вы восприняли так, как и подобает. Пишите вы недурственно, остро. Это первое. Второе: ваша газета с помощью отдыхающих разлетается по всей стране, а именно это нам и нужно.
   - И что же мне предстоит? - после некоторого раздумья спросил Костя. - Провести традиционную беседу о том, о сем или изложить некую программу Ермака?
   - Ирония понятна. Однако мы полагаемся на ваш опыт и интуицию. Связь будете поддерживать со мной...
   Льдистый наклонился и, разгладив ладонью песок, написал спичкой номер телефона.
   - Вы сможете завтра, между встречами нашей сборной с Голландией, быть у четвертого корта?
   - Вы думаете, там потише, меньше народа?
   - Не в этом дело, просто упрощаю задачу. Можете сами назначить место...
   - Мне все равно. Думаю о другом: смогу ли выполнить то, о чем вы просите. Учтите, что в политике я невежда, круглый ноль и, честно говоря, от нее меня с души воротит.
   Геннадий Семенович сдержанно улыбнулся.
   - Ну что ж, придется перед встречей принять таблетку аэрона... Кстати, могу одолжить, - Льдистый перестал улыбаться и в его глазах появился стальной оттенок.
   - Ладно, не только в этом дело, - смутился Костя. - Вы должны понять, что ваше предложение для меня то же самое, что для чечеточника станцевать в балете. А я больше всего опасаюсь оказаться не в своей тарелке.
   - Это вы бросьте, Константин Артурович, не скромничайте, не умаляйте своих возможностей. - Льдистый успокаивающим жестом положил руку на колено Кости. - Вы в своих статьях пытаетесь докопаться до сути предмета. Все ваши вопросы, заданные собеседникам, как правило, попадают в самую точку. У вас аналитика преобладает над чувствами, хотя иногда вас и заносит. Но это не беда, поскольку основную линию вы выдерживаете. А главное, что вас выгодно отличает от коллег - отсутствие внутреннего цензора.
   - Вы мне льстите, Геннадий Семенович, - в голосе Эмерса можно было уловить скрытые нотки удовлетворения.
   Они поднялись со скамейки. Наверху, в дюнах, было теплее и меж соснами уже витали вечерние тени. Костя пошел провожать гостя на вокзал в Лиелупе. На подходе к станции Геннадий Семенович прервал молчание неожиданным вопросом:
   - Вы случайно не собираетесь разводиться?
   Эмерс недоуменно огляделся по сторонам, словно его подловили на чем-то неприличном. Накатило раздражение: он терпеть не мог, когда без спросу лезли в его личную жизнь. И, видимо, собеседник понял это.
   - Вы, Костя, пожалуйста, не обижайтесь. Но желательно, чтобы у вас дома не было напряженности. И, кстати, вы зря так откровенно демонстрируете свои отношения с вашей девушкой... - Льдистый остановился и повернулся лицом к Эмерсу. "Ну ни дать ни взять боксер этот Геннадий Семенович", - подумал Костя. - "Нос приплюснут, уши точно раскатанные блины"... - Хорошо, скажу по-другому. Нельзя, чтобы это могли использовать и вы себя чем-нибудь скомпрометировали. Это и вам ни к чему, и в наши планы не входит. Понимаете?
   Справа послышался шум подъезжающей электрички. Чуть ли не бегом они устремились через редкий лесок к перрону. И когда Льдистый уже садился в вагон, Эмерс, запыхавшись, успел крикнуть:
   - Я вас вполне понимаю, но ангелом стать не могу... Уж не обессудьте.
   - Завтра в пятнадцать у четвертого корта... Не забыли? - и двери за гостем с визгом задвинулись.
   Спустившись с перрона, он направился в сторону теннисного стадиона. Сквозь редкие сосны проглядывали оранжевые бока трибун. Подойдя ближе, он услышал удары по мячу. Кто-то, несмотря на поздний час, играл. Костя перелез через сетчатый забор и направился в сторону четвертого корта. Березы, росшие впритык с игровым полем, огладили прохладной листвой лицо. "Здесь мы завтра с ним встретимся, - подумал Эмерс, - только что из этого получится?"
   Подойдя поближе к площадке, он разглядел играющих: первый секретарь горкома партии со своим постоянным партнером -естественно, того же ранга, вторым секретарем ЦК компартии республики. Эмерс мог побиться об заклад, что и на остальных пяти площадках можно увидеть всю городскую знать - от предисполкома и до барменов.
   Дома Костя первым делом позвонил шурину Артему, мужу своей сестры Насти. Это несколько чудаковатый эрудит, рано облысевший бумажный червь, раз и навсегда попавший в тенета домостроя. Она проводила время в косметических кабинетах и за шейпингом, он же читал все, что только под руку подвернется, и занимался своим разлюбезным хобби - интарсией. Несколько работ попало даже на выставки за границей, куда, впрочем, его самого не пускали. Артем ходил в политически неблагонадежных. Однажды позволил себе усомниться в историческом значении Малой Земли в истории Великой Отечественной. Да еще публично, на дне рождения своей Насти, на ее тридцатилетии, где среди людей порядочных затесался и какой-то стукач. Шурина вызвали куда следует, но, к счастью, дело дальше воспитательных мер не пошло. Случился и еще один политический прокол, связанный с Черненко. Когда того чуть ли не в коматозном состоянии приволокли на избирательный участок и показали по ЦТ, столь вопиющего маразма тонкая душа Артема вынести не могла и он отправил гневное послание на телевидение. Вместо ответа из Гостелерадио получил приглашение, правда, устное, в одно компетентное учреждение. И на этот раз он обязательно загремел бы, не отдай вскоре Богу душу сам виновник неприятностей - Черненко.
   - Артем, скажи, что ты знаешь о Ермаке?
   - Так это же мой земляк. У нас в Сибири он был первым секретарем обкома. Все были уверены, что от него рано или поздно избавятся.
   - За что же такая любовь?
   - Чересчур ершистый, независимый. Между прочим, дважды попадал в автомобильные катастрофы. И поговаривали о покушении...
   - Что еще знаешь?
   - Отдал под суд трех секретарей райкомов - за взятки, торговлю шерстил так, что аж пух летел. Заворовались, сволочи...
   - И это все его победы? - Эмерс явно заводил шурина.
   - При чем тут победы? - в голосе Артема послышалась обида. - Дело ведь в принципе. Он ненавидел всю эту партийную нечисть...
   - И кормился из одной с нею миски?
   - Но ты забыл, наверное, что он спортсмен, играл за сборную России по баскету и в отличие от журналистов до сих пор играет на "команду", а не только на самого себя.
   - Ты брось, швагер, трогать мою профессию и лучше скажи такую вещь... Короче, что и где можно о нем прочитать?
   - Если не секрет, зачем это? С каких пор ты начал интересоваться политическими трупами?
   - С тех самых пор, как эти самые трупы стали приезжать к нам на отдых.
   - Ты что - серьезно?
   - Вполне.
   Артем замолчал и причмокнул губами. Такая уж у него привычка. Видно, что-то обдумывал. А думал он пусть не быстро, но зато обстоятельно.
   - Обожди, - сказал Артем, - сейчас посмотрю свои вырезки.
   Пока шурин что-то разузнавал, Костя снова раскрыл наугад томик Гельвеция. Место попалось со значением: "Всякий большой талант является, как правило, предметом ненависти, и этим объясняется готовность покупать пасквили, в которых жестоко критикуют выдающихся людей".
   - Алло,ты слышишь меня? - это Артем нашел искомое. - Записывай: "Правда" за... "Известия" за... Это выступление Ермака на XXYII съезде партии и на партконференции. С тех пор как он слетел, в прессе больше ничего не появлялось.
   - А ты знаешь, почему он слетел?
   - Не хотел в одних оглоблях бежать с мафией.
   - Откуда ты это взял?
   - А то, Кот, ты сам не знаешь, что оттуда добровольно не уходят. Вперед ногами - да, выносят, но только не по собственному желанию. А Ермак отвалил сам, да еще так хлопнул дверью, что империя дала трещину.
   - Не преувеличивай, швагер. Империя крепка и танки наши быстры...
   В микрофоне что-то щелкнуло и Эмерс поймал себя на мысли, что подобные разговоры не для телефона.Но поздно,основные секреты уже не секреты...
   - Завтра постараюсь приехать к тебе и прочесть все, что ты там накопал, а пока не будем помогать всякой мрази тратить и без того дефицитную в стране магнитную пленку. И учти, Артем, я очень люблю Генерального секретаря, согласен с его перестройкой, а советская власть - мне дороже родной мамы. Особенно уважаю наши компетентные органы.
   Долго сидел он над чистым листом, не в силах придумать подходящий заголовок. За все долгие годы в журналистике не было еще случая, чтобы он начинал писать материал, не найдя подходящего названия. Но в голову лезли затертые штампы типа "Быстрые ракетки" или "Победная свеча"... По простенькой траектории его мысль сблизилась с предстоящей встречей с Ермаком и, пройдя по подсознательным дорожкам, выпорхнула, пусть и не фонтан это, но четким заголовком: "В преддверии развязки". И полуфинал турнира, и грядущая встреча вполне отвечали ему. А то, что сам он находился в преддверии чего-то важного, а быть может, и опасного, никаких сомнений не вызывало.
   Около трех ночи он поставил последнюю точку. Перечитывать не стал - отложил до утра. Голова и так уже пухла.
   Костя еще посидел чуток, полистал своего любимого философа и, не отказывая себе в маленьком удовольствии, прочел еще одно место, им же самим отчеркнутое: "Добродетели покидают те места, откуда изгнана истина. Они не встречаются в тех государствах, где рабы называют солнцем справедливости самых несправедливых и жестоких тиранов, где страх диктуют людям панегирики. Какие идеи о добродетели могут составить себе злополучные царедворцы в тех странах, где государей тем более хвалят, чем больше боятся?"
  
   ВСТРЕЧА
  
   Проснулся Костя рано, несмотря на позднюю работу накануне. Включил стоящий у изголовья приемник и взялся за гантели. Лежа на спине. Так было легче для пораженного склерозом сердца. Лет двадцать назад, переболев ангиной и гриппом одновременно, по собственному разгильдяйству поздно обратился к врачам. А они, в свою очередь, проглядели воспаление сердечной мышцы. Миокардит. Результат - аритмия, приступы удушья.
   При заключительном упражнении в комнату ворвалась Нора. Она продолжала злобствовать:
   - Все молодишься? Напрасно, машинка от этого лучше работать не станет.
   Хлопнув дверью, жена пошла кормить кошек. Трех, живущих дома, и с дюжину дворовых, приблудных. Затем еще раз заглянула в комнату и чуть мягче осведомилась:
   - Жрать будешь?
   В редакцию он пришел около десяти, когда в секретариате никого еще не было. Положил на стол материал, заглянул в кабинет редактора, но и тот еще не пожаловал. Вернувшись в свой кабинет, уселся на вертящийся стул. Бездумно глазел за окно, на каштан, и проплывающие над ним кучевые облака - как всегда, когда было скверно на душе или что-то не ладилось.
   На лестнице послышались шаги. Редакция оживала и в легком гомоне он выделил баритон шефа. Однако окончательно решение у него не созрело - говорить ли редактору о предстоящей встрече или рассказать после того, как рандеву состоится.
   Зазвонил телефон. Костя снял трубку, думая, что это Зайга. Но звонил Васьвась. Как всегда очень озабоченный социальными несправедливостями.
   Не успел Костя врубиться, что к чему, как Васьвась стал диктовать адреса дач, принадлежащих партийным иерархам, которые, по его мнению, следовало незамедлительно экспроприировать.
   - Да подожди ты на меня давить, - взъярился Эмерс. - Приходи в редакцию и спокойно поговорим.
   Он набрал номер ГАИ. На другом конце провода прозвучало:
   - Придется обождать результатов экспертизы. Есть основания предполагать, что та девчонка наглоталась наркотиков...
   - Это, конечно, информация стоящая, но ты мне, старик, скажи, откуда она выпорхнула?
   - А ты что сам не знаешь или пытаешь у слепого дорогу? - рассердился гаишник. - Это же дача сыночка нашего "первого". Только пока между нами... Заурядный кутеж с девчонками и водярой, потом в ход пошли "колеса". Я думаю, тебе надо позвонить следователю. У меня все, финита...
   - Насколько я понимаю в таких делах, наркотиками занимается прокуратура?
   - По-моему, да... Однако не думаю, чтобы в этом случае было возбуждено уголовное дело.
   - Посмотрим.
   Эмерс задумался, решая - позвонить сейчас в прокуратуру или же отложить на завтра? Он набрал номер Каскадова.
   - Ну, с чем тебя, Алим, поздравить? Нашел своих рэкетиров?
   - Черта с два! Ушли сволочи и знаешь, по какой дороге?
   - По какой?
   - Как я и предполагал, они рванули на Меллужский переезд, оттуда - по Валтеру. Шли через Дубулты и на скоростях - в Лиелупе. Не постеснялись идти через мост, где их уже ждали и даже перекрыли дорогу переносным шлагбаумом. Но, понимаешь, век живи - век учись. Рванули мерзавцы на встречную полосу и с концами. Один гаишник не растерялся и вдогонку выстрелил, клянется, что угодил в заднее стекло... Ну что делать - связались с Ригой... Словом, ищем ветра в поле и ничем пока тебя не могу обрадовать...
   - Значит, накрылись ваши деньжата?
   - Накрылись и, кажется, надолго.
   - Ладно, Алим, ты лучше скажи, кто по вашей линии занимается наркотиками?
   - Ты имеешь в виду девчонку, попавшую под автобус?
   - Черт, у тебя действительно нюх сыщика... Я имею в виду именно тот эпизод.
   - Забудь о нем. Его просто не было. Еще вчера в прокуратуру позвонил САМ и потребовал все материалы к себе. А значит - с концами...
   - Почему так думаешь?
   - А то ты не понимаешь: вся компра на первых лиц тонет в каком-то омуте, пойдет на дно благополучно и эта...
   Эмерс, выдержав паузу, спросил:
   - Алим, если бы это с твоей сеструхой произошло, ты тоже спустил бы на тормозах это дело?
   - Конечно, я мог бы тебя, Кот, послать куда-нибудь подальше, но так и быть... Во-первых, у меня сестры нет, а во-вторых, еще нужно доказать, что мы имеем дело с наркоманией. Вот когда придет ответ из лаборатории...
   - Тогда поздно будет...
   - Отнюдь... Мои ребята тоже не пальцем деланы. Всю компанию прихватили на вокзале в Булдури и отвезли в медвытрезвитель. Правда, сынка отпустили сразу, но и он тоже вместе с другими был подвергнут тесту на наркотики. Так что процессуально все закреплено.
   - В прокуратуре-то?
   - Не валяй дурака, ты же понимаешь, о чем идет речь.
   - Не кипятись, Алим, я о тебе думаю гораздо лучше, чем ты этого заслуживаешь.
   - И на том спасибо. Будет надобность, заходи - почитаешь протоколы.
   В кабинет вошел ответсек и показал макет полосы.
   - По-моему, заголовок просится покрупнее, - сказал Эмерс. -Впрочем, тебе виднее.
   - Дадим три снимка, - Алдис веером раскинул перед Костей десяток фотографий. Отобрали подинамичнее, с необычным ракурсом.
   Зазвонил телефон. Костя снял трубку и назвался. Тишина. Так всегда, когда звонит Зайга.
   - Редакция. Говорите...
   Послышались отдаленные голоса, затем из них выделился нетрезвый мужской, прерванный всхлипом Зайги.
   - Здравствуй, Котик, это я.
   - Ты где?
   - В Риге, ночью прилетела...
   - Ты где? - повторил Эмерс.
   - Я же сказала - в Риге... У Нинки Петровны.
   - Кто с тобой рядом? Молчание. И снова всхлипы.
   - Подбери сопельки и скажи, кто там еще? - в нем начинала копиться злость. И это, видимо, передалось. В трубке вдруг раздался треск.
   - Не знаю... Когда я пришла, они уже здесь были... - И внезапно, вместо знакомого голоса Зайги раздался другой - грубый, навязчивый.
   - О чем страдаешь, Отелло? - это ему, Эмерсу.
   - Ты лучше, синька, позови-ка девчонку... - Смешки, визг Зайги.
   - Перебьешься, она еще свое не отработала.
   А затем сквозь шум, возню, плач пробилось коронное Зайгино: "Да отвали ты, мразь пузатая!" Когда в трубке вновь послышался ее голос, Костя рявкнул:
   - Сей же миг выметайся оттуда!
   - А они ключ от двери спрятали...
   - Ух, суки, - простонал Костя. - Адрес?
   - Маскавас, 431... Квартира.
   - Скажи своим козлам, чтобы повременили с уходом.
   - Ты драться собираешься, да, Котик? Не надо, они пьяные...
   - Утрись и жди... Кажется, ты сегодня не на том аэродроме приземлилась...
   Молодой вихрастый таксист за двойной тариф согласился "чуток рискнуть" и помчал в сторону лиелупского моста. Газанул с самого начала на всю железку и как ошпаренный несся до самой Риги.
   - Ждите, - сказал он таксисту, а сам с легкостью необыкновенной взбежал на пятый этаж. На лестничной клетке так и шибануло в нос смесью винного перегара и табачного дыма.
   Когда на звонок не ответили, Костя принялся барабанить что есть сил руками и ногами в дверь. Музыка стихла и послышались пьяные голоса, среди которых вдруг пробилось меццо-сопрано Зайги. Ее голос то приближался, то вновь отдалялся. Видно, кто-то ее пытался оттащить от двери и это предположение окончательно вывело из себя Эмерса.
   - Откройте! - орал он на весь этаж, - или я всю вашу шарашку разнесу.
   Он продолжал колотить в дверь, пока за ней не раздался заплетающийся голос:
   - Кто там? У нас вроде бы все дома, - и паскудный смешок шалавы, - Нинка Петровна.
   - Ты крепко ошибаешься, Нинок, еще не все... - он изо всей силы долбанул каблуком по двери. - Или ты, стерва, выпустишь Зайгу, или я тебе все последние мозги повышибаю...
   Звякнула цепочка, поворот ключа и дверь широко распахнулась. Рядом с полуголой Нинкой стоял, покачиваясь, расхристанный, со злыми глазами детина. Они несколько мгновений стояли друг против друга, пока Эмерс не переступил порога. Где-то из глубины квартиры его позвала Зайга.
   - Вы, сударь, наверное, ошиблись адресом, - басовито заявил волосатый детина и мгновенно обвил Костю длинными, жилистыми руками. Дыхание перехватило. Но спустить себя с лестницы он не дал - правой ногой что было силы саданул мужику по колену, выскользнул из захвата и нанес точный удар в челюсть. Волосатый, закатив глаза, плашмя рухнул в темный провал прихожей. Нинка, увидев крушение верзилы, завопила на весь дом, но дорогу уступила, прижавшись к стене.
   - Зайга, ты где? - крикнул Эмерс и тут же понял - в комнате ее нет. Шум и возня раздавались из кухни. Зайга была зажата между газовой плитой и подоконником, по щекам растеклись ручейки туши. Она отталкивала жгучего брюнета, скалившего зубы и ни за что не желавшего расстаться с девчонкой. Костя и не заметил, как тот, схватив с плиты сковородку и размахнувшись, обрушил ее на Костю. Но второпях промазал. Зато Эмерс с разгону угодил красавчику ногой в пах. Но когда Костя, схватив Зайгу за руку, потянул ее к выходу, в спину что-то вонзилось. Он обернулся и увидел, что у брюнета в руке вилка.
   - Эх, парень, - почти дружелюбно сказал Эмерс, - и зачем, интересно, тебе моя кровь?
   Зайга видела, какая неудержимая ярость его охватывает. Она даже зажмурилась и стала про себя считать, как всегда, когда самолет шел на посадку.
   Но все обошлось - тот, с вилкой, явно перебрал и даже не попытался прикрыть лицо, а после подсечки рухнул на пол.
   - Вали отсюда! - Эмерс оттолкнул маячившую в коридоре Нинку. Та пьяно всхлипнула и все никак не могла натянуть на плечо бретельку.
   - Мразь! - неизвестно в чей адрес резюмировал Эмерс.- Он был зол на весь свет, но больше всего на Зайгу. Та бежала следом в своем голубом спортивном костюмчике и все время повторяла:
   - Честное слово, я здесь не при чем... Это Нинка их наприглашала, ей абсолютно все равно, с кем пить...- В руках у нее болталась сумка.
   - Поговорим потом, а пока глянь, что там у меня на спине. - Они остановились на лестничной площадке третьего этажа.
   Зайга задрала ему рубашку и констатировала:
   - Крови только чуточку, четыре малюсенькие дырочки, неглубокие...
   Такси ожидало. Через полчаса они оказались в Дзинтари. Костя нервничал - время поджимало, пора было собираться на встречу с Ермаком.
   Они вышли из машины и пошли вглубь леса. На черничной поляне Зайга расстелила свою складную матерчатую сумку и они уселись.
   - А теперь выкладывай, как все было.
   - Я ужасно устала. Чуть не всю ночь на кухне отсиживалась.
   - А как вообще ты там очутилась?
   - А что - в аэропорту оставаться? Я ведь не предполагала, что у Нинки Петровны такой бордель...
   - Кто эти мужики?
   - Почем я знаю... - Зайга отвела взгляд, явно что-то недоговаривая.
   - Допустим, что так... Поспи, а я пока подумаю. Скоро у меня серьезная встреча, - и тут же ругнул себя за высокомерный тон.
   - С кем? - вяло поинтересовалась уже сонным голосом Зайга.
   - С одним государственным мужем.
   Пощипывая кустики черничника, под посапывание Зайги, он размышлял о превратностях своей жизни. Из чего она, собственно, складывается? - спрашивал он себя. Ну, допустим, появится еще один материал, пусть даже сенсационный. А что дальше? Минет неделя, другая и все мало помалу покроется патиной времени... Что же станется с ней? Эмерс согнал со лба Зайги комара и приложил ладонь к укушенному месту. Голубая жилка на виске трепетно ожила. Он знал, что в детстве Зайгу угораздило удариться об угол стола и пробить височную кость. Едва заметный шрам всегда вызывал у него щемящее чувство жалости.
   Когда солнце приблизилось к широкой кроне старой сосны, он начал будить Зайгу. Спросонья она пробормотала:
   - Кот, что случилось? Где это я?
   - На Канарских островах... Вставай, нам пора.
   Зайга поднялась с земли и принялась отряхивать от хвоинок свой голубой костюмчик.
   - Долго собираешься пробыть у того деятеля?
   - Это не от меня зависит. Возможно только договоримся об интервью и я - свободен.
   - А кто этот твой государственный муж? - Зайга достала из сумочки косметичку.
   - Ермак... Знаешь такого?
   - Фамилия будто знакомая. Что-то, кажется, из русской истории. Какой-то завоеватель...
   - Правильно, -улыбнулся Эмерс, - был такой на Руси. Сибирь покорял. А вот тот Ермак, если я не ошибаюсь в своих прогнозах, покорит всю Россию.
   - Россия сама кого хочешь покорит, - уверенно возразила Зайга, подкрашивая губы.
   -Не в прямом же смысле покорять... Сейчас перестройка и он за демократию. Хотя лично я не представляю, как демократы могут осилить всю эту партийную шатию.
   - А черт их знает! У нас в аэропорту до сих пор секретарь парторганизации главнее начальника управления. Распоряжается, как у себя дома.
   - И тобой? - съязвил Костя.
   - Закидывал удочки... У него на стюардесс вечно зуб горит.
   - Тут я его понимаю. У меня тоже, - он обнял Зайгу за плечи и прижался щекой к ее щеке. Губная помада источала сладковатый аромат земляники.
  
   ПОГОНЯ
  
   Расфранченная публика тянулась в сторону кортов. Мелькнуло лицо киноактеров Олега Янковского и Николая Караченцова - в компании двух молодых женщин и усатого франта. Они стояли у касс и что-то оживленно обсуждали. У ворот знакомые, но уже не по экрану лица: ребята из ОВД, фотокоры, которые прозевали аккредитацию, а теперь уламывали контролеров пропустить на корты.
   - Жди меня здесь, - приказал Эмерс Зайге, - сейчас принесу для тебя пропуск.
   Он вытащил из нагрудного кармана сорочки аккредитационную карточку с белым шнурком и накинул его себе на шею.
   На территории кортов фланировало сотни полторы курортной публики, специально понаехавшей на этот международный турнир. На дорожке, ведущей к пресс-центру, Костя заметил того, кто был нужен - Андриса, бессменного судью всех более или менее крупных соревнований. К нему и направился Эмерс.
   - Привет, пресса! - улыбнулся Андрис. - Финал мой, сегодня сижу на вышке.
   - Привет, Андрис! Жду от тебя прогноза.
   - Как захочу, так и сыграют, - отшутился судья.
   - Ну раз так, - улыбнулся Костя, - то одолжи, пожалуйста, свой пропуск.
   На трибунах для прессы было полно. Родственники и друзья тренеров и судей, родственники и друзья каких-то московских шишек, друзья мальчишек, подающих мячи, друзья и знакомые работников кортов и просто блатная публика.
   Эмерса окликнули, он обернулся и увидел корреспондента "Спортивного вестника". Он сидел с двумя другими журналистами из ТАСС. На пальцах он показал 10, что значило - ставит на каждый сет по червонцу. Эмерс согласно кивнул головой. Зайга нацепила складные солнечные очки. Теперь она смахивала на Бриджит Бордо в лучшие ее годы. Зайга вовсю вертела головой, явно пытаясь очаровать все двенадцать рядов, находящихся на трибуне для прессы. Эта ее привычка всегда раздражала Эмерса.
   - Смотри, только шею себе не сломай, - сказал он.
   - А ты карауль своего Ермака, - отпарировала Зайга. - И покажи, какой он из себя. Может, я его еще забракую...
   - Смотри, чтобы он нас с тобой не забраковал.
   Костя окинул взглядом трибуны, но нигде Ермака не заметил.
   Было без десяти три и Эмерс про себя решил: через пять минут отправится к березе, на рандеву с Ермаком. Там никого еще не было и Эмерс закурил. Слева и справа от него маячили гэбисты и тоже покуривали с непринужденным видом. Косте была видна дорожка и угол офиса, из-за которого выглядывал оранжевый бок второго корта. Именно оттуда и началось неспешное движение Ермака. Его сопровождала моложавого вида блондинка в длинном, свободного покроя платье. На Ермаке - светлые брюки, кремовая сорочка с короткими рукавами. Непослушные волосы зачесаны на левую сторону. Лицо мясистое с несколько приплюснутым носом и подвижными бровями.
   Эмерс увидел, как Ермак наклонился к своей спутнице и что-то сказал. Костя всем своим видом старался выказать, что сейчас он сам к ним обратится и заговорит.
   Так он и сделал, шагнув навстречу.
   - Если не ошибаюсь, - произнес он, - вы Тимофей Николаевич Ермак?
   Великан удивленно поднял бровь и басисто ответил:
   - Он самый... А кто вы? - Эмерс назвался.
   - У вас, конечно, есть визитная карточка?
   Этот вопрос несколько озадачил - визитка была, но старая, со старыми телефонами, переправленными от руки.
   Ермак ждал. И не отводил буравящего взгляда.
   Супруга его тоже пристально смотрела на Костю. И, видимо, поэтому рука дрогнула, он уронил на землю редакционное удостоверение, в котором скопилась порядочная стопка визитных карточек - они веером рассыпались у ног Ермака. Конфуз! Еще пребывая на корточках, Эмерс проговорил:
   - Я бы хотел вас попросить об одном одолжении. Я не знаю, говорил ли вам обо мне... - в растерянности он никак не мог вспомнить имени помощника. - Словом, я хотел бы взять у вас интервью...
   Ермак едва сдерживал улыбку.
   - Вообще-то во время отпуска я стараюсь не работать, хотя все располагает здесь к размышлениям. Надо подумать, молодой человек...
   - А может, Тим, тебе не надо связываться с прессой? - вмешалась в разговор спутница.
   - Моя супруга имеет в виду интервью, которые я дал Си-би-эс и Би-би-си. Они вызвали настоящий переполох и меня вытащили на ковер в ЦК. Но еще раньше со мной беседовали наши издания, однако пока я нигде почему-то не видел результатов этих бесед...
   - К сожалению, гарантии я вам тоже не могу дать, - сказал Эмерс. - Я не редактор, однако, зная положение в газете... И не только в газете, в республике ситуация в целом благоприятствует...
   - Сейчас действительно никто ничего гарантировать не может.-Но о чем мы с вами будем говорить? - отбросив сомнения, спросил Ермак.
   - Наверное, о жизни.
   - Значит, поговорим о жизни? Что ж, не возражаю. - И, подняв голову, стал отстраненно смотреть куда-то поверх головы Кости. - Сможете быть завтра в десять часов на КПП санатория "Балтийский янтарь"?
   - Конечно, смогу! - с готовностью ответил Эмерс. Подошел один из тех аккуратных мальчиков, что в одиночку и группами рассредоточились по всей территории кортов. Он обратился к Эмерсу:
   - Извините, вы не подскажете, кто сейчас будет играть? Корреспондент понял, в чем дело, и вместо ответа повернулся так, чтобы его аккредитационная карточка была на виду. Гэбист чиркнул любопытствующим взглядом и, удостоверившись, что в контакте с опальным Ермаком не "таймсы", а свой родненький и скромный "Курортник", тут же ретировался.
   - Тогда можем считать, Константин Артурович, место встречи определено... Ну мы с Дарьей Осиповной пойдем посмотреть игру... -Он протянул журналисту руку. -Если же вас не захотят пропускать, я буду фланировать поблизости.
   Эмерс направился в пресс-центр, праздничный и светлый после ремонта. Стрекотали машинки. Кто-то у пожилой, в парике, телефонистки заказывал Париж. Коллега из Москвы передавал по междугородному информацию. Эмерс обратил внимание, что он неправильно произносит фамилию голландского спортсмена, и успел подсказать.
   Эмерс подошел к журнальному столику с креслами и телефоном и не утерпел - стал набирать номер. Зайга, присевшая на подлокотник, слышала, как он с кем-то говорил.
   - Ты, наверное, уже знаешь, кто у нас находится на отдыхе? Не в курсе? Ну что ж, тем более тебе будет приятно услышать... Я только что говорил с ним... Думай, старик, думай. Понял? Отлично! Как ты смотришь на то, чтобы твоя газета первой в стране опубликовала с ним интервью? Нет, извини, стопроцентную гарантию дают только в морге, а это зависит еще и от третьего лица... Прекрасно, Алик! Завтра, около полудня позвоню. Нет, фотокора постараюсь взять своего...
   Они вошли в буфет и заказали "пепси". Костю то и дело окликали коллеги, предлагая "чего-нибудь выпить". Он отказывался. Его увидел корреспондент "Спортивного вестника" и, лавируя между столиками, подошел к Эмерсу. Перед Костей легли три десятки - итог пари на исход матча.
   - Представляешь, на сет-боле наш Быстров выронил из рук ракетку. Второго такого олуха поискать надо...
   - Подожди, пожалуйста, меня здесь, я поговорю с Андрисом, - сказал Костя Зайге.
   - Подожди, подожди... Я только и делаю, что жду тебя, а ты еще постоянно дуешься.
   - Это для профилактики, чтобы знала свою взлетную полосу... Так, кажется, ваши говорят?
   - Зануда, - Зайга демонстративно направилась в сторону лавочек.
   Поговорив с рефери Андрисом об его впечатлениях о матче, Эмерс отправился на поиски главного тренера сборной. Тот в окружении журналистов шел к пресс-центру. Невозмутимый, развернув плечи, словно не проиграл престижный матч, а потерял в суматохе двадцать копеек.
   Без встречи с главным "виновником торжества" Эмерс покинуть корты не мог и отправился в раздевалку.
   Быстров сидел на низкой лавочке и расшнуровывал кроссовки. Костя по-свойски поздоровался с ним за руку. Еще пять лет назад он несколько раз писал об игре этого талантливого теннисиста.
   - Старик, - сказал Эмерс, - с твоей подачи я выиграл тридцатник. Если есть желание, можем сходить куда-нибудь посидеть.
   - Желание есть, сил нет. Честно говоря, ухайдакался.
   - Ладно, это мы еще решим, а сейчас скажи - кроме тебя некому было выигрывать этот матч?
   - Отбирал игроков не я, а спорткомитет. Но играть, конечно, не надо бы. У меня ведь мандраж, нервы ни к черту...
   - Что-нибудь со здоровьем?
   - Это личное. Ленку помнишь?
   - Еще бы!
   - Месяц назад утонула в Каспийском море. Я главному тренеру говорил, что ставить меня нельзя. Сейчас я не игрок...
   - А он что?
   - Он все одно талдычит: мол, в игре отвлекусь, забудусь. Чего, разумеется, не произошло.
   - Это сам Горищев настоял?
   - Он.
   - Тогда он молодчага. Это действительно лучший способ не сойти с рельсов. Я подожду тебя, потихоньку куда-нибудь свалим посидеть. Не возражаешь?
   - Я только быстренько приму душ.
   К Зайге уже кто-то присоседился, однако на сей раз это его волновало меньше всего. Он думал о Быстрове и его красавице Ленке. Удачливом Быстрове, фаворите почти всех крупных соревнований последних лет. Неутомимом борце Быстрове. "Черт возьми, - думал Эмерс, - каждого из нас караулит за углом своя роковая минута".
   - Хочешь "Филип моррис" - меня- угостили? - обратилась к нему Зайга.
   - Оставь себе на ночь.
   - У меня целая пачка - хватит, еще и Нинке Петровне останется.
   - Об этой сисястой твари забудь, - Костя смял пальцами сигарету и отправил щелчком в урну. - Заночуешь у моей сеструхи. Примешь ванну и отправишься на боковую. Поняла? А сейчас пойдем куда-нибудь посидеть.
   - Я не одета, в таком виде в кабак не пустят.
   - А кто сказал, что ты пойдешь сегодня в кабак?
   - То есть?
   - Возьмем у Игоря бутылочку и в дюнах посидим.
   - А я танцевать хочу. Кто такой Игорь, почему я о нем ничего не знаю?
   - Он не в твоем вкусе... Швейцар в "Изумруде". Что касается танцев... увы, сегодня не танцевальный день. С нами пойдет Быстров.
   - Тогда я готова посидеть за пеньком, этот парень мне очень нравится.
   - А ты лучше скажи, кто тебе не нравится?
   Из раздевалки появился Быстров с полотенцем на шее.
   - С легким паром, - сказал Эмерс. - Мы ждем тебя... Познакомься: Зайга, моя... - Костя запнулся, не зная, как представить.
   - Кузина, - улыбнулся Быстров.
   - Вот-вот - кузина... Ты готов?
   - Пожалуй, я сегодня плохой компаньон, - он концом полотенца вытер выступившую на лбу испарину. - Может, отложим на выходной?
   - А мы тут уже размечтались, как будем встречать заход солнца, - Зайга явно морочила Быстрову голову.
   -Тогда ждите, - сдался теннисист, - переобуюсь только.
   Проблем со спиртным не было. Стоящий в дверях ресторана Игорь Ройтс быстренько организовал две бутылки коньяка и несколько упакованных в целлофан бутербродов с ветчиной и миногой.В дюнах и впрямь было неплохо.Зайга снова расстелила на земле свою безразмерную торбу и моментально соорудила на ней "стол".
   На Быстрове были светлые брюки и он долго не решался опускаться на грешную землю. Однако после первого тоста - разумеется, во славу "нашего безнадежного тенниса" - он пристроился на торчащем из земли корневище.
   - В принципе, - сказал Эмерс, - сегодня для меня знаменательный день...
   Его перебила Зайга:
   - С каким человеком мы сегодня встретились, ай-яй-яй...
   - Не лепечи, - оборвал ее Костя. И к Быстрову: - Что в Москве говорят о Ермаке?
   - Его партноменклатура здорово кинула. А вообще этот мужик из наших. Я имею в виду спортсменов. Знаешь, как его звали в команде?
   - То есть? - не понял Костя.
   - В сборной по баскету... Колун - его прозвище. Мячи в корзину он буквально вколачивал, как топор в бревно. Незаменимый центровой, хотя, понятно, все это уже в далеком прошлом. И в политике он играет не на себя, а на команду. В Москве завертел такую карусель, что кое у кого поджилки затряслись.Будь на его месте кто-нибудь другой, одно мокрое место осталось бы.
   - Так уж ничего и не осталось бы? - Эмерс явно провоцировал Быстрова.
   - Ну не скажи... Сейчас не то время, чтобы закапывать и дубовый крест ставить. Я несколько раз с ним играл в теннис и знаешь, что любопытно: стоит ему заметить, что играют с ним в поддавки, меняется в лице и ракетку об землю. Азарта и самолюбия на десятерых!
   - А он и в самом деле может отличить ракетку от дуршлага? - продолжал гнуть свое Эмерс.
   - Он не просто умеет играть в теннис, а еще и кандидат в мастера.
   - Говорят, что своеволен до болезненности и властолюбив, - Костя потянулся к пачке с сигаретами.
   - И я люблю власть, - вмешалась Зайга. - Что тут дурного? А ты, Котик, вообще деспот...
   - Да, он - мужик властный, но нашей пиратской шхуне без крутого капитана не выплыть. Кругом море мерзости и крепкая рука нужна. Лично мне Ермак по душе.
   - У нас хватало железных рук и кулаков, - Костя незаметно для самого себя заводился. - Возможно, ты прав - нужна крепкая рука, только желательно, чтобы управляла ею светлая голова.
   - Он, конечно, не Эйнштейн, но слава о нем идет добрая. Во всяком случае мужик знает, чего хочет...
   - Особого впечатления все же он не произвел. Возможно, правда, у меня сегодня плохое настроение благодаря вот этой...- Костя подыскивал подходящее определение.
   - Кузине, кузине, - снова подсказал Быстров. - Давайте за кузину и выпьем, по-моему, она этого вполне заслуживает.
   - Ремня она заслуживает, - Эмерс шлепнул Зайгу по коленке.
   Когда все уже было выпито, а солнце зашло за горизонт, компания снялась с насиженного места и пошла в сторону светящихся огней ресторана. Швейцар и сам был уже навеселе и потому шумно демонстрировал гостеприимство. Быстров, пока ходил в бар за сигаретами, "склеил" какую-то девицу - хорошенькую брюнеточку с белозубой улыбкой. Ярко накрашенные губы не портили ее лица, а пожалуй, даже придавали некоторую пикантность.
   Эмерс подумал, что Быстрову, погрузившемуся в вечную круговерть турниров, очевидно, просто некогда будет обзавестись постоянной подругой.
   Появился Ройтс и, потирая мясистые руки, оповестил, что в баре есть свободные места за большим столом. Костя отправился глянуть и вернулся разочарованный: там гуляла теплая компания пьяных сволочей из молодых да ранних.
   - Есть предложение, - сказал он Быстрову, - возьмем бутылочку и пойдем к моей сестре Насте...
   - Это далеко отсюда?-поинтересовался теннисист. - Мне ведь еще собраться предстоит - завтра рано утром в аэропорт...
   - Почти рядом, на следующей остановке.
   Быстров, придерживая под локоток свою новую знакомую, представил ее:
   - Знакомьтесь... Екатерина... Катя.
   Они пошли берегом. Женщины сняли туфли. Зайга дважды заходила в воду и, дурачась, шлепала по воде. Быстров, скинув с себя одежду, побежал в море и вскоре нырнул в воду. Эмерс кричал ему вдогонку:
   - Женя, возвращайся! - он боялся за подвыпившего приятеля.
   Зайга подбежала к Косте и принялась окатывать его водой. Вдалеке он заметил приближающийся свет фар и вскоре к ним подкатил милицейский "уазик", но не остановился, а лишь, затормозив, медленно проехал мимо. Прожектор высветил смеющееся лицо Зайги, а затем бесцеремонно обдал светом Костю и знакомую Быстрова.
   Миновав узкую полосу сухого песка, они поднялись в дюны. Вскоре присоединился уже одетый Быстров. Он тяжело дышал и на ходу причесывался.
   Дом Артема находился в каких-нибудь двухстах метров от моря. К нему вела уютная аллейка из кустов кашки.
   - Я сейчас... Могу предложить курицу и немного ветчины, -сказала несколько озадаченная Настя и отправилась на кухню.
   В двух небольших комнатах царил музейный порядок. Артем, поправляя очки, поднялся из-за своего рабочего стола - он по обыкновению был в шлепанцах и в застиранной тельняшке.
   Началась легкая суматоха, которая всегда предваряет застолье. Зайга пошла помогать Насте, а Екатерина, устроившись на краешке дивана, подкрашивала губы.
   Зайга, отчего-то погрустневшая, помогала накрывать стол. В неярком свете ее лицо не казалось таким бархатистым и свежим, каким казалось днем, на кортах.
   - Я сегодня - как колобок, - сказала знакомая Быстрова, - я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...
   - Вы имеете в виду ваш побег из ресторана?-поинтересовался Эмерс.
   - Все перепились, как... - она не находила слов. - Слава Богу, что это было всего лишь глупой случайностью.
   - В каком смысле?
   - Шапочное знакомство. Все мы только что приехали в пансионат, а я за столом оказалась единственной женщиной. Решили прописаться...
   Внимание Кости что-то привлекло. То ли шорох в ночи, то ли нечто мелькнуло за окном. Он встал и опустил шторы. Однако какая-то смутная тревога легла на душу.
   После второй рюмки Артем завел громкий, какой-то надрывный разговор на филологические темы. Ухватившись за латышское слово "рока" (рука), он доказывал, что латышский язык произошел от одной из ветвей санскрита, к которой принадлежат и все славянские языки. Он так разгорячился, будто все собравшиеся за столом его кровно обидели. А потом, без видимого перехода, перескочил на интересующий Костю предмет - заговорил как нарочно о Ермаке и всем, что с ним связано. Вино Артему явно было противопоказано. Костю болтовня шурина забавляла и вместе с тем выводила из себя.
   - Ладно, дер швагер, хватит злоупотреблять положением хозяина дома, лучше отдай должное гостям, посмотри, кто у тебя, какие люди: чемпион страны, - Эмерс указал на Быстрова, - стюардесса европейского масштаба...
   - Твоя Зайга, что ли? - пьяно улыбнулся Артем. - У нее сегодня какой-то смурной вид, словно не допила... А кто вы? - обратился он к Екатерине.
   Та удивленно подняла бровки.
   - Просто пьяная отдыхающая. Но приятно, конечно, попасть в столь изысканную компанию.
   - А вы откуда сами? - спросил ее Костя.
   - Питерская. Можно сказать, музейная редкость.
   - Это в каком же смысле?
   - Служу в главном музее страны.
   - В Эрмитаже, что ли? - Артем уже был готов развернуть тему "Музеи в нашей жизни", но его перебила Настя.
   - А хотите, я мясной салат сооружу? Это пять минут...
   - Салат потом, - зажегся Артем, - сейчас непременно выпьем за главную сокровищницу искусства и ее прелестную представительницу. И с пожеланиями... стоп, стоп, дайте договорить... И с пожеланиями, чтобы партийные сволочи, типа вашего Романова, не злоупотребляли народным достоянием в своих... в своих... - Артем задохнулся от негодования и, не закончив горячей тирады, принялся выуживать из банки маринованный гриб.
   Быстров в разговоре не участвовал. Он перебирал поставленные в стопку пластинки. Это был ностальгический хлам, которым Артем дорожил и называл коллекцией.
   - А как вы теперь попадете в свой дом отдыха? - спросила Настя Екатерину.
   - Даже не знаю. Ничего не скажешь, весело начала я свой отпуск, - она вновь улыбнулась, и Артем, не сводивший с нее умильного взгляда, подумал, что в помещении стало по-солнечному светло.
   - Хотите, я вам погадаю? - Настя взяла ее чашку с остатками кофе и перевернула. Через минуту-другую она убрала чашку и стала изучать рисунок, оставленный кофейной гущей.
   - Вас ждет что-то светлое, радостное. Вот видите эти лучи?
   - А что ждет меня? - Зайга пододвинула к Насте свою чашку. Костя услышал, что у его подруги два весьма богатых и солидных поклонника. И один особенно опасен, ибо готов предложить руку и сердце.
   Зайга даже зарделась и все время Настю перебивала.
   - Это неправда, это все чепуха! Как раз сейчас у меня никого нет... До слез обидно, ни одного порядочного кавалера...
   - Как же, Зайга, нет, если есть, - грозил ей пальцем совсем осоловевший Артем. - Такие пташки, как ты, в одиночестве не порхают...
   - Ну, я не могу отвечать за всех... Может, кому-то я действительно нравлюсь.
   - Все! - Эмерс резко поднялся с дивана. На щеках у него заходили желваки.
   - Не будь придурком, - дернула его за рукав Зайга. - Веришь во всякую чепуху...
   - Это не чепуха, - Костя отдернул руку.
   Быстров перестал изучать пластинки.
   - Кажется, подзадержались, - и тоже поднялся с места. Встала и Екатерина - Костя отметил ее стройную фигурку.
   - Вы в каком пансионате отдыхаете? - поинтересовался он.
   - В "Березовой роще". Даже не знаю, как быть теперь, там очень строгие портье.
   - А вы оставайтесь у нас, - предложила Настя. - Артема я заберу с собой, а вы располагайтесь на этом диване.
   - Как-то неудобно, мы ведь почти незнакомы.
   - Это не проблема, - вмешался Артем, - и у нас есть правило: на ночь глядя никого не отпускать.
   - Очень хорошее правило и в соответствии с ним придется приютить еще одну грешную душу... Ты тоже сегодня переночуешь здесь, - обратился Эмерс к Зайге.
   - А как же рейс?
   - Плевать на твой рейс!
   Костя позвал сестру и, когда они оказались на кухне, сказал:
   - Пожалуйста, не отпускай Зайгу, я потом все объясню.
   - Ладно, ладно, малыш, - ласково сказала Настя, взъерошив его шевелюру, - места полно. И ты тоже оставайся.
   - Провожу только Жеку... Посажу в такси и вернусь. Быстров уже ждал у порога. К Эмерсу подошел шурин и, сняв очки, долго неотрывно смотрел на Костю. Его почему-то смутил этот упорный взгляд и захотелось уйти. Но Артем взял его за руку и почти трезвым голосом спросил:
   - Как я понял, у тебя встреча с Ермаком?
   - Возможно.
   - Не темни, Кот, знаю я твои повадки. Но, между прочим, поступаешь правильно. Дело очень серьезное и болтать об этой встрече я не советую... Сегодня у власти Генсек, завтра может подняться из гроба Сталин и все начнется снова. Поверь, швагер, что там, где за политику сажают, жизни нет.
   Эмерс особо не вникал в рассуждения Артема - хотелось подышать свежим воздухом. Однако он ответил:
   - На этот счет никаких иллюзий я не питаю, но отказываться уже поздно. Да и чем я рискую? Такая смелость сейчас недорого стоит.
   - Ошибаешься, родственничек, охота ощипать и сломать таких, как ты, орлов не исчезла. В слишком крупную игру втравили тебя - ни законов, ни этики там не существует.
   - Я знаю и на рожон постараюсь не лезть. Костя вернулся в комнату и подошел к Зайге.
   - Сегодня заночуешь здесь, завтра пойдем искать тебе жилье. У Зайги глаза стали как блюдца.
   - А как же моя работа?
   - Подашь заявление. Хватит болтаться по белу свету.
   - Не значит ли это, что ты делаешь мне официальное предложение?
   - Это значит другое: отныне о Нинке Петровне забудь. Работу подыщем. И вообще, переходишь под мой протекторат.
   - А что это такое?
   - Не хитри, Зайга, иди стели постель, а я провожу Жеку и вернусь.
   Они вышли на улицу и направились в сторону вокзала. Однако не успели дойти до поворота, как из двора соседей Силиней появилось двое в форме и быстрым шагом направились в их сторону. Милиция... Сначала Костя не придал этому значения, но когда один из подошедших, отдав честь, попросил у них документы, он насторожился.
   - Разве в городе объявлен комендантский час? - хотел он свести все к шутке.
   - Предъявите документы! - твердо сказал тот, что отдавал честь.
   - Не вижу оснований, - и Костя хотел двинуться дальше, но второй милиционер преградил дорогу.
   - А если я выскажу такую гениальную мысль, что вы нас с кем-то спутали? - спросил Костя.
   - Вы зря, гражданин, заводитесь. Дело в том, что совершен угон государственной машины и в связи с этим мы вправе проверить документы. Ко всему прочему вы пьяны.
   Это возмутило Эмерса.
   - Тогда покажите, кто трезвее нас. Слышь, Жека, мы, оказывается, с тобой пьяны!
   - Да, пьяны и потому мы обязаны вас доставить в отдел. Костя полез в карман и вытащил редакционное удостоверение.
   - А вы хоть знаете, что это за человек? - он кивнул в сторону Быстрова.
   - Вот там и разберемся, - милиционер подошел ближе к фонарному столбу и открыл удостоверение Кости.
   - Тем более, - сказал блюститель порядка, - не следует по пьяной лавочке ночью бродить по улицам. Изобьют, ограбят, а милиция отвечай.
   - Вы, наверное, ребята, охренели!? - возмутился Костя. - Кто здесь меня может ограбить? Мы вот с этим парнем... кстати, он чемпион СССР по теннису, отмечали встречу и ничего дурного в этом не вижу.
   - Чемпион пусть идет своей дорогой, а вы отправитесь с нами, потому что хамите и в стельку пьяны.
   - Ладно, Жека, топай на вокзал и бери мотор. Эти гаврики, чувствую, от меня просто так не отвяжутся.
   - Оскорбляете, - бросил один из милиционеров.
   - Кот, я пойду с тобой, - сказал Быстров, но твердости в его голосе Эмерс не услышал.
   - Идите, если хотите вместе с ним побывать в медвытрезвителе, - посулил теннисисту второй служака.
   - Завтра из Москвы позвоню, - и Быстров, почти бегом, направился в сторону вокзала.
   - Пойдемте, - Эмерс сделал несколько шагов от фонаря.
   - Не спешите, - услышал он вдруг голос, который до сих пор не участвовал в разговоре. Из кустов жасмина вышли еще двое в форме, с автоматами и с резиновыми дубинками на боку.
   - В чем дело, ребята? - Эмерс ничего не мог понять.
   - Сейчас все объясним, - и тот, что обращался к нему, поднес к губам микрорацию и начал в нее говорить. Буквально через несколько мгновений откуда-то из темного провала кустов вынырнула черная "волга", из которой выскочили еще двое в гражданском. Костя и глазом не успел моргнуть, как его подхватили чьи-то цепкие руки и поволокли к машине. Он понял всю безвыходность своего положения. И тут только прозрел: это абсурдное задержание он связал с предстоящей встречей с Ермаком. И это возмутило до глубины души. Он что есть мочи закричал: "Меня, журналиста Эмерса, хотят похитить люди в милицейской форме... Я журналист Эмерс, черная "волга"... Он рассчитывал, что кто-то вдруг услышит и предаст гласности этот вопиющий произвол. Сзади его чем-то саданули, но сознание не отключили. Несколько торопливых рук пытались укротить Эмерса и сунуть головой вперед на заднее сиденье. Но, видимо, шум, поднятый Костей, заставил действовать поспешно и нерасчетливо. Когда Костю, словно мешок с картошкой, засовывали в салон машины, его руки уже рыскали в поисках кнопки, фиксирующей замок дверцы. И, к счастью, он ее нащупал и отжал. А когда его швырнули на жесткое, покрытое пледом сиденье, он тут же изо всех сил боднул противоположную дверцу и по-змеиному выскользнул из машины. Она была припаркована к густому кустарнику, и Эмерс, не разгибаясь, упал в росистую траву и на четвереньках прополз эти спасительные метр-другой. Перед ним белели ставни частной дачи, и он рванул по-спринтерски в ее сторону - скорее за угол, во мрак.
   Сзади раздалась страшная матерщина и грубый окрик: "Стой, сука, стреляю!"
   И верно, через какое-то мгновение в ночи раздались два выстрела и топот. Погоня! Однако он имел солидную фору: за сорок лет жизни в этом городе Костя знал здесь каждую тропинку. С ходу он перемахнул забор пионерлагеря, едва не споткнувшись об оставленные на ночь шезлонги. Затем вбежал во двор магазина и уже тут почувствовал сильную загрудинную боль. Он остановился посреди двора, и предательская тень от него, прочертив пространство, ушла ввысь. Преодолевая боль и слабость в ногах, Эмерс стал озираться в поисках места, где бы укрыться от преследователей. И вновь отчетливо услышал топот ног. Эмерс решил остаться на месте - все равно силы иссякли. Подошел к старой липе и, ухватившись за свисающий сук, взобрался на дерево. И только успел убраться со света, как во двор вбежали те, от кого он уносил ноги. После бега речь их была невнятной, но Костя несколько фраз все же расслышал:
   - Этот сука водила дверь не закрыл...
   Эмерсу хотелось поправить говорившего - мол, водитель тут не при чем...
   - Да не суетись, никуда он не денется. Все равно нарвется или на Алиева или на Королева.
   - А если все же уйдет, гад? - спросил первый голос.
   - Тогда нам с тобой в СПБ больше не пахать.
   - Боюсь, что тогда придется сойти с трамвая и нашему шефу и шефу нашего шефа. Во всяком случае, в Москве такое не спустят с рук.
   - Из-за этого козла журналиста? Не много ли чести?
   - Дорога ложка к обеду. Насколько я понимаю, он им сейчас важнее самых секретных разведданных... Впрочем, кончаем перекур.
   - Надо дать знать Поплещину, пусть двигает на моторе сюда. Интересно, теннисиста уже определили?
   При этих словах Эмерс едва не рухнул с дерева, ибо понял, что и Женька влип за здорово живешь. Вскоре послышался звук мотора - подъехала та же черная "волга". Открылась передняя дверь и грубый голос спросил:
   - Ну что, сыщики, опростоволосились?
   - Ничего, товарищ майор, и не таких брали за жабры. Весь район окружен.
   Костя понял, что охота за ним идет по гамбургскому счету. И молил Бога не сверзиться ненароком с ветки. Ноги затекли и не терпелось закурить.
   Все расселись по местам, и "волга", словно принюхиваясь к теплой, ароматной ночи, медленно покатила по мокрому от росы асфальту.
   Когда огни машины замаячили уже где-то у вокзала, Эмерс спустился на землю. Он понимал, что путь вперед заказан. Постояв под деревом, вытащил пачку сигарет, закурил и дворами направился в сторону дюн. Там было куда светлее. Звездное небо и рефлектор моря создавали просто театральный эффект. Однако под сенью деревьев казалось надежнее, и Эмерс, перебегая от одного сгустка теней к другому, направился к Яундубулты. У него созрел план: добежать до спасательной станции и там на месте выяснить, кто в эту ночь дежурит. Прислушиваясь к каждому шороху, он наконец добрался до улицы Юглас и, минуя густой ивняк, спустился к станции. На дороге стоял зеленого цвета "жигуль". Он увидел белеющую лодку, запасные буи и лестницу, ведущую в сторону светящегося проема дверей. Поднявшись по ней, он заглянул в окно. За столом двое играли в шахматы. Тот, что сидел к нему спиной, кажется, был давний приятель - Володька, по кличке Летчик, с которым они в свое время гоняли на пляже в футбол. Второго он видел впервые. Выждав несколько мгновений, Эмерс решился войти.
   Володька ничуть не удивился, а только махнул рукой и, бросив: "Погодь!", продолжил игру. Когда партия закончилась, Летчик сгреб фигуры в кучу и пошел с Эмерсом на выход. Закурили.
   - Каким ветром занесло? - спросил Летчик.
   - Северным и очень холодным, - ответил Костя, предполагая, что собеседник уловит в его словах подтекст.
   - Не в футбол же ты пришел погонять... Раз в сто лет зарулил, значит что-то очень нужно.
   - Еще как! Кто этот парень?
   - Мой племянник Эдька, только что пристроил его к себе. Что стряслось, Кот? Извини, у тебя физиономия - краше в гроб кладут....
   - В двух словах не объяснить, а коротко - хотят захомутать московские чекисты.
   - По какому праву и с чего бы это?
   - А они ни у кого разрешения и не спрашивают, да и работают наверняка в контакте с нашей службой. Но дело не в этом, мне нужен портативный магнитофон с несколькими кассетами. И телефон.
   - Магнитофон может достать Эдька, но вот пленки... Придется стереть Дольского, а это четыре кассеты...
   - Мне нужны абсолютно чистые пленки, - Эмерс знал любовь. Володьки к Дольскому и потому его предложение сразу же отклонил. - И хорошо бы небольшой магнитофон, на батарейках.
   - Эдик, подь сюда, - позвал своего племянника Летчик.
   В светлом квадрате дверей появилась мощная фигура парня.
   - У тебя есть какой-нибудь магнитофон? - обратился к нему Володька.
   - Только в машине.
   - А у кого можно на время позаимствовать?
   - Маленький "филипс" есть у моей Марины.
   - Ты можешь за ним слетать?
   - Вроде бы поздновато, но если очень нужно...
   - Давай поезжай и прихвати чистые кассеты.
   - Этого добра у меня и в машине хватает.
   Через несколько мгновений "жигули" Эдика заурчали, мелькнули габаритными огнями и скрылись за соснами.
   - Пойдем-ка в контору, - пригласил Костю Летчик. - Если можешь, обрисуй в двух словах ситуацию.
   И Эмерс поведал свою историю. Володька не стал ни выговаривать, ни призывать к рассудительности. Он и сам не раз попадал в пиковые ситуации и не пасовал перед судьбой. А познакомились они после того, как Володьке на своем Ту-134 пришлось садиться на пузо на картофельное поле, когда шасси перед посадкой не раскрылось. Эмерс написал об этом очерк, затронув в нем массу проблем авиации и неустроенности летного состава. После этой публикации в управлении гражданской авиации поднялся шум, а в ЦК партии пришла телега. Рикошетом удар пришелся по Володьке. Подловив на медосмотре, его отправили на "заслуженный отдых".
   - Если ты, Кот, с переляку что-то перепутал, то я тебе, ей-Богу, не завидую. Но весь смак в том - чего они боятся?
   - Огласки.
   - Ну давай рассуждать логично, - Володька взял со стола ферзя и стал вертеть его в руках. - Допустим, что даст он тебе интервью - и что же?
   - Не знаю... Вариантов может быть очень много. Например, он может рассказать о грязных методах работы Политбюро и самого Генсека. О партийной кассе, например. Это миллиарды рублей - куда они идут? И вообще, если он решится на бунт, то может открыть такое, что все рты пооткрывают. Полетят головы, а ты сам знаешь, с властью, единожды данной партией, никто расставаться не желает. Да и черт его знает, на что этот Ермак замахнулся! Раньше мне он был до лампочки, но раз уж чекисты хотели взять меня на гоп-стоп, жутко захотелось оставить их с носом. Раз эта номенклатурная сволочь не хочет сора выносить из своих хором, значит, за этим что-то кроется. Помнишь, как Ермаку затыкали рот на партконференции?
   - Я не очень-то слежу за этой лабудой.
   - Им только этого и надо, чтобы мы не вмешивались в их делишки. Но на этой конференции Ермак все же прорвался к трибуне и в этом помогли симпатизирующие ему ребята из спецслужбы. Он сидел на галерке и надо было спуститься вниз, миновать с десяток постов... Это при нашей системе не шутка. Значит, раскол уже идет вовсю, раз даже чекисты ослушались Политбюро. И он "выстрелил" своим выступлением.
   - Значит, наделал шороху?
   - Еще и как! Впервые публично было заявлено, что партия не знает, куда дальше идти. Говорил он и о том, на какие деньги содержатся компартии западных стран. Оказывается, на наши с тобой гроши. Впрочем, эту часть его выступления по ТВ вырезали, но стенограмма по рукам ходила.
   - Конечно, они трухают, что в своем интервью Ермак может пойти ва-банк и откроет такое...
   - Они боятся прецедента. Это их страшит больше всего - появись хоть какая-нибудь заметка в официальной печати, все - лавина стронется с места, и никакой силе уже ее не остановить. Но все же мне не верится, что тут замешан сам Генсек.
   - Это почему же? Просто он умнее других. Лучше всех понимает опасность, которую представляет собой Ермак. Я удивился бы даже, узнав, что эта охота на тебя началась без его санкции. Ну скажи, иначе чего им опасаться какой-то провинциальной газеты?
   - Хорошо, Володя, забудем пока об этом. Мне надо кое-куда позвонить.
   - Звони, но не забывай, что все твои номера уже схвачены. Ты сам знаешь, что мое дело не сравнимо с твоим - мизер, а все равно после того, как я отправил жалобу в министерство, меня тут же стали "слушать". А делается это элементарно...
   - Все номера все равно не схватят. Разве что домашний, телефон сестры, рабочий, - Эмерс глядел сквозь широкое окно станции в ночь, где мигали маяки и висели крупные звезды.
   Он пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер Алима Каскадова.
   - Послушай, Алим, мы ведь с тобой никогда еще не цапались, так ведь?
   - А к чему это предисловие? - спросил Каскадов. - Давай по существу.
   - Тогда ответь, что произошло в городе, почему его граждане должны просыпаться от стрельбы? Или это мафиози штурмуют твой любимый угрозыск?
   Молчание.
   - Что, нечего сказать?
   - Почему же нечего, просто обмозговываю, как поточнее выразиться.
   - А ты так прямо и выражайся: в городе, мол, творится сплошная анархия, никто ничего не знает, поскольку за каждым углом идет пальба. Прав я или нет?
   - Ладно, Кот, мы с тобой не первый год живем на этом свете и мозги пудрить друг другу не будем. Из столицы нашей родины прибыли орлы с каким-то особым заданием. Во всяком случае, не по моей линии. Сам я их не видел, но, кажется, один из местных чекистов с ними работает. Откуда они - я тоже толком не знаю. То ли из Службы партийной безопасности, то ли еще откуда. Насколько известно - не из официальных источников - сии гастролеры кого-то здесь ищут и, судя по всему, этот некто нужен им позарез.
   - И что же?
   - А ты о подробностях спроси у них сам, - в голосе Каскада звучала издевка. - Лично мне никто ничего не докладывает.
   - Тогда имей в виду, Алим, что эти орлы, как ты их называешь, вторглись в чужой монастырь со своим уставом и хотят кое-кого прищучить. И еще даю тебе информацию: охотятся они за одним журналистом, который сдуру вознамерился взять интервью у Ермака. Слыхал о таком?
   - Уж не на тебя ли, Кот, облава?
   - Пуля в трех метрах пролетела от сердца и клиент чудом остался жив. А если всерьез, то ты угадал, и я тебя, как представителя власти, предупреждаю, чтобы ты, если уж сам не можешь меня защитить, то хотя бы не охотился на меня.
   - Понял. Ты где сейчас находишься? Ты меня слышишь, Кот? Эмерс мгновение-другое подержал трубку на весу и затем положил на место.
   - Зачем ты ему об этом сказал? - недоумевал Володька.
   - А чтобы знал, какой беспредел творится у нас в городе. Я должен был сделать об этом официальное заявление. И поскольку домашних номеров телефона председателя суда и прокурора я не знаю, позвонил начальнику угрозыска. Так сказать, зафиксировал ситуацию.
   - И ты думаешь, он сейчас бросит теплую постельку и кинется искать твоих обидчиков? Если замешана партийная безопасность, милиции и прокуратуре, как водится, следует воды в рот набрать. Никто тебе не поможет, да и этот твой Алим, возможно, работает на них.
   Летчик стал перематывать кассету.
   - Это абсолютно исключено. Алим прошел в Афганистане такую школу, что шестерить ни перед кем не станет. А насчет помощи... Кто знает, каким боком все это еще повернется. Пока Центр теряет очки.
   - А мы с тобой можем трижды сыграть в ящик за это время. На твоем месте я крепко подумал бы, прежде чем браться за такое дело. Размажут, как тлю по стене... Но я тебя, конечно, понимаю: игра идет по крупному и азарт одолевает риск. Это я и по себе знаю.
   Костя сделал еще один звонок - в монастырь, отцу Егорию, с которым он на прошлогоднюю Пасху делал интервью. Оно тогда было "первой ласточкой" темы, вызвав богатую почту и змеиное шипение ЦК.
   Когда на другом конце провода раздался мягкий, слегка глуховатый голос, Эмерс, волнуясь, сказал:
   - С вами говорит тот журналист, который на прошлую Пасху вас расспрашивал. Помните? Я очень рад. Скажите, отец Егорий, если человека ни за что хотят упечь в кутузку, как ему поступить?
   Пауза.
   - Нужно не отчаиваться и попросить помощь у Господа... Если творится злодейство, наберитесь терпения, брат мой, а я за вас буду молиться. А если Богу угодно и он приведет вас в нашу обитель, - милости просим.
   - Спасибо,отец Егорий. При необходимости я непременно воспользуюсь вашим приглашением.
   Когда Эмерс кончил разговор, Володька подозрительно спросил:
   - Что это еще за отец Егорий? Я попам не верю, все они офицеры ЧК.
   -Этот не из тех...
   - А у тебя все "не из тех", хотя по статистике каждый второй поп - стукач.
   С улицы долетел звук приближающейся машины. Это был Эдик. Он без лишних слов протянул полиэтиленовый пакет Володьке. На стол легли небольшой серебристый диктофон и четыре кассеты, на 90 минут каждая.
   - Там еще шесть штук батареек, - сказал Эдик. - В городе полно омоновцев, меня дважды останавливали. Говорят, из лагеря трое убийц дали деру.
   - Интересно, - Эмерс прикусил ус. - И все они в бронежилетах и с автоматами?
   - Почти все в боевой экипировке. Хамят безбожно! Один частник не так ответил - чуть прикладом не схлопотал. Придурки...
   - Э, нет, Эдик! Это не придурки, они нарочно страху нагоняют. Дешевенький, но сто раз проверенный приемчик, рассчитанный на простаков. Копируют, сволочи, западный спецназ, - Летчик прокомментировал впечатления племянника. И повернул свое простецкое лицо к Эмерсу: - Когда ты должен встретиться с Ермаком? Впрочем, можешь не говорить...
   - Это уже не только мое дело. Он послезавтра ждет к десяти часам. Но вот попаду ли я к нему при таком раскладе?
   - А плюнуть на это ты не можешь?
   - Поздно... Спортивный азарт уже охватил мою грешную душу.
   Костя закурил и вышел из помещения. Было тепло, выброшенные морем водоросли источали запах йода. Присев на ступеньку и покуривая, он стал размышлять. А может, и впрямь бросить все к чертовой матери и лечь на дно и отправиться на недельку в монастырь к отцу Егорию? Или взять, да и пойти на открытый скандал - позвонить утром во все редакции, в том числе в центральные газеты, и объявить себя жертвой заговора СПБ? Но такой вариант он отверг: никто и пальцем не пошевелит, чтобы вмешаться, не говоря уж о публикациях.
   Он чувствовал, что ход событий от него уже не зависит, как не зависит движение зеленеющей на ночном небосводе звездочки.
  
   В МОСКВЕ
  
   Как только чекисты из СПБ засекли, что на кортах Ермак разговаривал с Эмерсом, в Москву сразу же полетела шифровка. Естественно, по принадлежности, в ЦентрСПБ, поскольку оттуда перед приездом Ермака в Юрмалу местное подразделение получило соответствующую инструкцию. Необходимо было подробно докладывать наверх обо всех контактах и передвижениях Ермака. И, само собою разумеется, проводить в отношении его литерные мероприятия. То есть просматривать почту, прослушивать телефонные разговоры и вести постоянное наружное наблюдение.
   В самом ЦентрСПБ было открыто на Ермака так называемое агентурное дело под кодовым названием "Сибиряк". Все умещалось пока в тоненькой зеленой папке, которая хранилась в сейфе майора Королева. Вообще такие дела заводились почти на всех инакомыслящих, рано или поздно они трансформировались в уголовные. И человек, на которого открывалось подобное досье, автоматически оказывался под колпаком СПБ. Туда собиралась вся грязь, какую только удавалось наскрести. Обычно знали об этом два-три сотрудника: начальник отдела, оперативник, которому предписано собрать компромат. И еще кто-нибудь из особо доверенных лиц. Утечка информации из агентурного дела считалась самым страшным грехом в оперативной работе.
   Информация, естественно, собиралась совершенно секретно, и те, кто был к этому подключен, подчас сами не знали, с какой целью это делается. Однако копали основательно, невзирая на чины и регалии. И когда пришло сообщение из Юрмалы, что, де, Сибиряк готов войти в контакт с местным журналистом, в ЦентрСПБ прошел легкий переполох. И Льдистый был совершенно прав, когда говорил, что Эмерса так же хорошо знают в Москве, как здесь, в Латвии. Правда, он мог только догадываться, что все выступления Эмерса (как, впрочем, и других журналистов, придерживающихся демократических взглядов) методично заносились в соответствующую картотеку, находящуюся в ведении аналитиков по социально-политическим вопросам. К тому времени в Прибалтике зарождались Народные фронты, а Эмерс, что бросалось в глаза, своих симпатий к этому движению не скрывал.
   Получив информацию из Латвии, глава ЦентрСПБ Понуров сразу же по "вертушке" связался с помощником Генсека и попросил аудиенции. Ждать пришлось недолго. Партглава, окончив обед, просматривал по диагонали отшифровку зарубежных радиоголосов, изредка задерживая свое внимание на абзацах, где речь непосредственно шла о нем. Он мог ликовать - мировая пресса лишь рукоплескала его политической эквилибристике.
   Он проглядывал страницу за страницей и одновременно маленькими глотками отхлебывал какао с молоком - как внушила супруга, это стимулирует пищеварение и слегка будоражит.
   Помощник - долговязый, в сером костюме детина, доложил о звонке Понурова.
   - Как некстати, - с еле заметной досадой в голосе сказал Генсек.
   Он вдруг вспомнил, что "на проводе" ждет первый секретарь Волгоградского обкома, которому давно уже пора сделать выволочку. Область третий месяц кряду срывала поставку продовольствия в Москву.
   Он отложил бумаги в сторону и, не глядя на помощника, сказал:
   - Вы не в курсе, в чем дело у товарища Понурова?
   - Нет, товарищ Генсек. О цели встречи он ничего не сказал, -помощник смиренно склонил голову и вышел из кабинета.
   Понуров чуть не каждый день был первым посетителем в резиденции Генсека, докладывая текущую обстановку в стране и за рубежом, которую, в свою очередь, ему обрисовали внешние и внутренние службы ЦентрСПБ.
   Это была самая-самая свежая (в том числе спутниковая) стратегическая информация. И главное среди важнейших сообщений касалось ракет потенциального противника. Его радовало, что они покоятся в шахтах и в желудках субмарин, впрочем, как и то, что соперник N1 по Политбюро Е.Л. еще не готовит государственного переворота, не послал танки Кантимировской дивизии к Кремлю.
   Переговорив с первым секретарем Волгоградского обкома и не оставив тому никаких шансов на место в перестроечном процессе, Генсек вызвал помощника.
   - Передайте, пожалуйста, товарищу Понурову, что я жду его ровно в 12.
   Беседа началась с глазу на глаз. Однако береженого Бог бережет - перед ее началом Генсек включил рубильник, замаскированный драпировкой. Тем самым он задействовал контрсистему возможного электронного прослушивания.
   На шефе безопасности ладно сидел генеральский мундир, однако и тот не мог сгладить впечатление от крысиной физиономии с навечно запечатленной на ней недовольной миной.
   Генсек внимательно выслушал лаконичное сообщение Понурова и сам задал вопрос:
   - Что говорят наши аналитики относительно вероятного появления интервью Ермака в средствах массовой информации?
   - Здесь, товарищ Генсек, я должен уточнить один немаловажный момент. "Огонек" и АПН уже имеют в своих портфелях такие интервью. Правда, они организованы не без нашего участия и потому...
   - Я знаю об этом и оба текста мне известны, - Генсек нетерпеливо перебил Понурова. - Это в основном пустые диалоги, более всего рассчитанные на сенсацию, хотя никакой сенсации там и в помине нет. И для общественного мнения они абсолютно не опасны, хотя в данной ситуации нежелательны. Вы, кажется, провели в связи с этим свои мероприятия.
   - Да, после изменения ситуации мы тоже посчитали их появление преждевременным.
   Разумеется, Понуров не стал распространяться о "технологии" мер, принятых его службой. Умолчал, что его сотрудники применили к редактору журнала испытанный метод - "восстановление памяти". Этому крикуну, взявшему самую высокую ноту в хоре гласности, СПБ недвусмысленно напомнила одну любопытную дату - 14 июля 1980 года. Что это была за дата? Редактор-архилиберал, ранее, естественно, сурово критиковавший США, по иронии судьбы в перестроечные годы стал самым желанным гостем этой страны. А в тот день на одном дипломатическом рауте в представительстве СССР в ООН он опрометчиво дал себя "наколоть". Во время разгара гулянки редактор со своей новой знакомой, дочерью советского дипломата, уединился в одной из многочисленных комнат и овладел ею в несколько нетрадиционной позе. И все, что в тот момент можно было записать на магнитофон и заснять на фотопленку, было записано и заснято. Когда ему напомнили тот пикантный эпизод восьмилетней давности, редактор-либерал долго истерично кричал: "Вы хотите мне заткнуть рот этой бессовестной ложью, хотя всему миру известно - кто вы и кто я. Это ваш почерк - подглядывать в замочную скважину, строя из себя девственников..." В ответ на цветастую тираду редактора человек Понурова спокойненько продемонстрировал фотоснимок, на котором красотка занималась с "либералом" "сексуальными безобразиями". Кто знает, что случилось бы, будь в курсе методов работы шефа ЦентрСПБ Генсек. Но он полагался на главу безопасности, считая, что тот наиболее отвечает принципам обновления. Да и своей политической карьерой он во многом обязан был своему главному агенту. На заседании Политбюро, когда решался вопрос о Е. Л., который считался любимцем консервативного крыла в ЦК, именно Понуров своими решительными доводами склонил остальных членов высокого ареопага в пользу Генсека.
   С редактором агентства, где тоже было интервью с Ермаком, департамент Понурова "рассчитался" квартирой в Савельевском переулке. Редактор оказался сговорчивым малым, с тонким нюхом на все ароматы политической кухни.
   - Ни одно слово товарища Ермака не должно быть опубликовано, - как бы размышляя вслух, вымолвил Генсек. - До партконференции это куда бы еще ни шло, но сейчас...
   - Наши аналитики тоже в один голос заверяют, что сам прецедент публикации может иметь буквально непредсказуемые последствия.
   - Ну почему же так, товарищ Понуров? Вполне предсказуемые: пресса и телевидение через месяц-другой, словно псы с цепи сорвутся. А наш народ приучен к вере в печатное слово.
   - Так называемые демократы всегда готовы подхватить любое... неофициозное, что ли, слово и прикрыться им как священным катехизисом.
   - Вот-вот, именно это больше всего меня и тревожит. Мы не можем быть уверены, что Ермак ограничится одними лишь разговорами о своей новой работе и сетованиями по поводу того, что его несправедливо отстранили... Он просто удержу не знает.
   Понуров подметил, что применительно к Ермаку Генсек не употребил столь любимое им "товарищ".
   - Простите, товарищ Генсек, все последние его разговоры так или иначе ведутся вокруг роли партии. По-моему, он уже близок к тому, чтобы все наши беды свалить на одну лишь партию - в этом я вижу впечатляющую опасность. Конечно, пока он витийствует в узком кругу, это не страшно, но представим себе, что может произойти, если весь этот негатив о партии Ермак вынесет на страницы прессы. Произойдет просто обвальный подрыв авторитета КПСС и всего Политбюро. - Понуров поднялся со стула и подошел к большой настенной карте. - Аналитиков очень волнует этот цвет, - он указал на Румынию. - По данным разведки, на этом клочке земли накапливается чрезвычайно опасный потенциал сепаратизма. И если, не дай Бог, появится выступление товарища Ермака с нападками на КПСС, в движение придет вся Восточная Европа. И поверьте, хлопоты с Польшей тогда нам покажутся детской забавой. Мы можем потерять Румынию, Болгарию и что самое неприятное - остаться без ГДР. А многие политиканы в этих странах видят в Ермаке серьезную фигуру.
   И тут Генсек сказал то, во что и сам никогда не верил.
   - Не паникуйте, Вадим Николаевич, ибо пока это колос на глиняных ногах. Но вы абсолютно правы: допускать такого прецедента мы не можем. Просто морального права не имеем. Нам этого не простит наш народ, не простит история.
   Генсек взял в руки машинописные листы, которые недавно просматривал, и переложил их на другой край своего необъятного стола. Словно свершил некий священный ритуал.
   - Поэтому, Вадим Николаевич, сделайте все возможное, чтобы в ближайшие полгода, во всяком случае, до моей поездки в США, ни одной его публикации не появилось. Как этого добиться в условиях гласности - вам виднее. Мы не можем разворошить улей общественного мнения одним неосторожным выступлением этого амбициозного человека. Я ведь ему предлагал компромисс, но товарищ Ермак проигнорировал, чем осложнил не только мою, но и свою жизнь.
   - Товарищ Генсек, хочу вас заверить, что все меры воздействия будут предприняты.
   - Только ради Бога, обойдитесь без крайностей и не делайте ничего такого, за что нас потом могли бы упрекнуть. И знаете... - Генсек поморщился, словно положил в рот дольку лимона, - исчезла одна копия стенограммы пленума, на котором мы... На котором товарищ Ермак выступил со своим "историческим" меморандумом, - Генсек усмехнулся иронично, но не весело. - Возможно, эта копия у него, и не исключено, что он захочет передать ее журналисту. Кстати, товарищ Понуров, что это за человек? Почему у нас с вами должна от него болеть голова? И почему ваши службы упустили его?
   - Здесь нужно учитывать специфику Прибалтики - она идет к сепаратизму и это уже стало тривиальностью. И, к сожалению, эта тенденция не могла не отразиться на работе местных служб СПБ и МВД. Правда, сейчас мы уже принимаем кое-какие превентивные меры, чтобы в органах не произошел раскол. Жаль только, на глазах разрушается наша оперативная сеть.
   - Вы имеете в виду агентуру?
   - Да, все перемешалось, и наши люди, которые раньше занимали хорошие позиции во всех слоях общества, теперь отходят, теряются в хаосе процессов...Все это вызывает беспокойство; мы уже разработали инструкцию об агентурных списках и вывозке из балтийского региона секретных архивов СПБ. Но кое-что придется оставить, сделать, так сказать, своего рода дымовую завесу.
   Генсек молчал и Понуров посчитал разговор исчерпанным.
   - Разрешите идти, товарищ Генсек? - он слегка изогнул туловище, не утратив, однако, военной выправки.
   - Идите, Вадим Николаевич, и еще раз - пожалуйста, без лишнего шума.
   Когда шеф безопасности прошел всю красную дорожку до двери и уже взялся за массивную дверную ручку, его остановил негромкий голос Генсека:
   - Кстати, товарищ Понуров, вы так и не объяснили, что это за журналист? Что же он в конце концов жаждет - сенсаций, как этот бойкий Невзоров, или вы связываете это с чем-то более серьезным? Кто он - этот ваш...
   - Эмерс, товарищ Генсек. Я бы не хотел утомлять вас пересказом его биографии, да и нет в ней ничего примечательного. Разве что кроме одного любопытного факта. Еще задолго до провозглашения гласности он писал фельетоны, в которых почти в открытую критиковал руководство отдельных ведомств, не щадя секретарей парторганизаций, райкомов и горкомов комсомола. У него довольно едкое перо, по данным Рижского СПБ - за ним водятся грешки: женщины и выпивка. Но все это как бы мимоходом, без ущерба для дела. Фантастическая работоспособность; сотрудничал в партийных газетах, отмечен грамотами горкома и даже грамотой ЦК КПСС... И здесь есть некоторое несоответствие: спрашивается, как крепкий, независимый, конечно, в кавычках, журналист мог оставаться в партийной печати, не будучи коммунистом?
   - Ничего противоестественного в этом не вижу. Разве один он такой?
   Понуров чуть замешкался, но по глазам его Генсек видел, что собеседнику есть что добавить.
   - Нет, разумеется, не один он такой, но насколько известно, в латвийской прессе, которую курирует сам Гуго, такого просто быть не может.
   - Однако факты упрямая вещь, - с оттенком неудовольствия произнес Генсек.
   - Я уж грешным делом подумал, что это наш человек, внедренный по известной вам инструкции в средства массовой информации, Но нет, мы проверили картотеку - Эмерса там не оказалось. Тогда у нас появились другие соображения. В 1981 году он съездил в Югославию, кстати, по линии "Спутника". Туристы, как водится, были разбиты на "звездочки", то есть на пятерки, в которых всегда есть старший. Так вот, в одной из пятерок старшим числился Эмерс. Однажды, оторвавшись от своей группы, он зашел в кафе, пробыл там, правда, всего минут десять. И ничего, казалось бы, странного: там многие наши туристы вели незначительный товарообмен - водка, кожгалантерея и всякая мелочевка. Но вот что нас насторожило: в 1986 году владелец того кафе был взят под подозрение югославской контрразведкой. Разрабатывалась даже версия шпионажа в пользу ЦРУ. Однако пока собирали досье, этот субъект исчез. Как сквозь землю провалился.
   - Значит, ничего доказать уже нельзя? - задумчиво сказал Генсек и почему-то поправил на лацкане безукоризненно пошитого костюма депутатский значок. Это был подсознательный жест человека, находящегося под защитой государства и тем не менее все же в какой-то мере зависимого от СПБ. И жест этот не прошел мимо цепкого взгляда Понурова. Он тоже машинально дотронулся до своего значка, как бы давая молчаливое согласие своему патрону на безупречное служение.
   - Доказать пока ничего, разумеется, нельзя, но каким-то образом сие обстоятельство мы использовать постараемся. И в конце концов, поведение этого журналиста, если начинать просчитывать, напоминает известную схему. В чем-то абсолютно скрытен, с неформалами не контактирует, писем за рубеж не пишет и оттуда не получает. А с другой стороны, позволяет себе такие высказывания, за которые при Сталине ставили к стенке. Он мог, например, во всеуслышание заявить о том, что все Политбюро во главе с Брежневым нужно повесить, а Черненко-забальзамировать и вместо Ленина положить в Мавзолей...
   - Этот журналист женат?
   - Да, товарищ Генсек, женат, но, видимо, формально. Встречается с девицей, к слову сказать, стюардессой, летающей в загранрейсы.
   Генсек поднял свои голубые, небесной чистоты глаза и внимательно посмотрел на Понурова.
   - Значит, все же выход за рубеж имеется?
   "Рассуждает как дилетант", - подумал о своем высоком собеседнике генерал, но на его лице, естественно, ничего не отразилось.
   - Практически исключено: в экипаже есть наш человек и все ее заграничные контакты не вызывают сомнений. Эта девица довольно бесхитростное существо.
   Когда Понуров покинул кабинет, Генсек, присев боком со стаканом какао на широкий мягкий подлокотник кресла, задумался. Вождь рассеянно смотрел в окно - на летние облака, плывущие над шпилем неподалеку расположенной гостиницы а ля Иосиф Сталин. Нестерпимо захотелось выбраться из каменной глыбы в свои раздольные степи, в рожь, пройти по ней, чтобы тугие колосья били и кололи лицо. До боли в сердце захотелось растянуться на земле и, как в молодости, бездумно глядеть на коршунов, парящих в знойной голубизне. Даже почудился знакомый запах солярки, который источал трактор, и подлокотник кресла казался замасленным, лоснящимся сидением его ЧТЗ. Когда этот рай был, да и был ли вообще? Истома охватила этого волевого человека. Это состояние хотелось продлить, хоть в стол или в сейф запереть, если бы можно, - он прекрасно знал, что такое чувство приходит редко. Увы, и на сей раз это было мимолетное движение души - через несколько минут рутина снова овладела им. Он почти физически ощутил непосильный груз на своих плечах и не видел, как его облегчить.
   Он думал о Ермаке и последствиях его политического бунта. И, в частности, о том, что может последовать за выступлениями того в какой-нибудь газете. А кто знает, вдруг подумалось, может, и не надо его останавливать? Бог с ним, пусть засветится и тогда станет ясно - кто есть кто. Вместе с ним выкажут себя и те, кто сейчас лизоблюдствует, и те, кто рвется в демократы. Интересно, за кем они пойдут? За Ермаком или отхлынут подальше, оставив в одиночестве? Сейчас ведь огонь направлен на меня, - размышлял Генсек, - и кто знает, с возвращением на политическую арену Ермака, может, возникнет новая отвлекающая цель...
   В его сознании, словно на световом табло, проплыли слова: "свободные выборы на альтернативной основе". Это было заветной мечтой, ибо он понимал собственную весомость для народа и потому сомнений в победе почти не испытывал. Даже в случае введения президентского поста. Но с появлением такого мощного соперника, как Ермак, все могло радикально измениться. Генсек на миг представил расстановку сил: Ермак и его, Генсека, оголтелые сторонники. Между двух жерновов...
   Генсек видел дальше и яснее других. Это просто мать его таким уродила - понимающим распределение ролей на политической арене с ходу, угадывающим расклад карт в этом хитром покере. За крестьянской простотой и сиянием безмятежно голубых глаз крылись такая сила, такая прозорливость, что узнай об этом его шеф безопасности, наверное, сразу же сложил бы свои полномочия.
   Будущее, особенно близкое, Генсеком просчитывалось так же просто, как профессором математики нехитрая школьная задачка. А предвидел он бурю и видел себя в утлой ладье, во власти волн. Он понимал, что разбуженная им гласность породит смерть Системы, и, хочешь - не хочешь, многопартийность неизбежна. И придет время, когда КПСС вынесут вперед ногами. Но вот что делать - нажать на тормоза или дать свободный ход происходящему? И в каком качестве это делать: как Генсек или законный президент? Или на двух постах? Конечно, размышлял он, бури все равно не избежать, поэтому надо сделать так, чтобы она протекала по его сценарию. Эта мысль показалась сначала очень смелой, однако через мгновение-другое обернулась забавной стороной. "Быть сценаристом истории, - усмехнулся он, - экая нелепица"...
   Генсек, чтобы избежать докучливых мыслей, стал гнать их от себя. Предстоял очень насыщенный день, а он еще не просмотрел расшифровку радиоголосов. Он поднялся с подлокотника и постоял несколько мгновений у кресла. Затем открыл папку и неуклюже уселся.
   "Вот оно что, - усмехнулся он, - оказывается, еще и такое принимается в учет". Он быстро пробегал глазами предсказания зарубежного астролога, дающего и политические портреты деятелей страны. "Тимофей Николаевич Ермак, - вчитывался Генсек, - в общем добр, борется за справедливость в политике, в отношениях между людьми. У него прекрасная аналитика, но несдержанность и разбитая нервная система вызывают порой непонимание у его окружения. Давление сверху для него худшее из всех зол..." - Генсек снова задумался и вспомнил пленум, который решил судьбу Ермака. Налитое кровью его лицо и сдвинутые брови. Затем снова принялся за чтение: "В беседе Ермак разнообразнее Генсека. Правда, Генсек за рубежом совсем другой, чем у себя дома, поскольку безошибочно умеет распознавать аудиторию. Но Ермак раскован всегда - и за границей и у себя дома".
   "Да чего уж, раскован, этого не отнять", - подумал Генсек и что-то тревожно застучало в висках.
   "Где-то ведь должно быть и обо мне", - он с нетерпением начал листать страницы. В какой-то момент устыдился этого, усмирив свою гордыню. Он взял со стола ручку с золотым пером и расписал его на полях машинописного текста. Наконец нашел место, где говорилось о его персоне: "Что же касается Генсека... Если он не покинет престол, может погибнуть. Его просто могут убрать". - И тут Генсек разобрался, что астрологов двое и один опровергает другого. - "Это мученик, человек, познавший себя и идущий к большим испытаниям". Возражение второго: "Я не считаю, что Генсека ожидает смертельная опасность. Во всяком случае, в ближайшие три года этого не произойдет. Люди с родимым пятном - мечены самой судьбой". - Генсек повернул кисть левой руки и стал разглядывать большое родимое пятно причудливой формы у указательного пальца. Он продолжал читать: "Лучший для страны вариант - тандем Генсека с Ермаком. Но судя по расположению созвездий, под которыми они родились, такой союз скорее всего невозможен".
   "Это еще почему невозможен?" - спросил себя Генсек. Его взгляд снова покинул пределы кабинета и устремился за Кремлевскую стену.
   Неожиданно быстро он нашел в тексте то место, где говорилось о Понурове: "Этот человек хитер и за его простецкой маской скрывается математическая расчетливость, он, видимо, неплохо играет в шахматы", - Генсек мысленно поддакнул астрологу - шеф СПБ и впрямь играет в шахматы и весьма недурственно. И далее о Понурове: "Человек решительный, в душе циничный, хотя демонстрирует интерес к литературе и театру. Друзей не бросает и только в пиковых ситуациях, в личных интересах может отринуть этические обязательства".
   Генсек посмотрел на большие напольные часы и отложил в сторону расшифровку. Через десять минут должен явиться с конфиденциальным разговором командующий военным округом. Предстоял важный разговор о превентивных мероприятиях на случай государственного переворота. Откуда он сможет быть направлен, Генсек не знал, но слышал, нет, ощущал в воздухе отдаленные перекаты грома. И то, что он прочел о Понурове в служебной расшифровке, - "может отринуть этические обязательства", - психологически оправдывало его рандеву с командующим в обход ЦентрСПБ...
  
   * * *
   ...Когда Понуров возвратился в свою резиденцию, он тут же вызвал к себе начальника 13а отдела, прозванного в СПБ отделом намеков. Начальник отдела полковник Глянец - очень высокий и очень лысый толстяк с цепким взглядом и скупыми, размеренными движениями.
   Он прошел по красной дорожке и остановился у торца Т-образного стола. Понуров сделал жест рукой и полковник без промедления уселся на полумягкий стул.
   Понуров коротко изложил ситуацию с предполагаемым интервью Ермака, дав понять, что имел аудиенцию у Генсека. Глянец, несколько нарочито выпрямившись на стуле, внимательно слушал начальника. Когда тот кончил говорить, полковник понимающе кивнул головой и в его глазах Понуров прочел вопрос: "Когда приступить к операции?" Понуров лишь выразительно пожал плечами и развел руками, что означало: "Надо бы еще вчера". Таким образом, не было произнесено ни вопроса, ни ответа. Последовала только кардинальная констатация факта:
   - Встреча этого журналиста с Ермаком назначена на послезавтра, на десять утра, - генерал пододвинул к себе настольный календарь и что-то на нем начертал.
   - Понятно, товарищ генерал, - Глянец поднялся с места и, одернув китель, ждал разрешения уйти.
   - Идите, полковник, и постарайтесь мероприятие провести без шума.
   - О чем речь, товарищ председатель, - кто сейчас в этом заинтересован?
   - Хорошо, хорошо, идите, - шеф ЦентрСПБ хотел побыстрее остаться наедине со своим недугом.
   Когда за полковником закрылась дверь, Понуров достал из стола лекарство: начались невыносимые боли в заднем проходе - мучила предстательная железа.
   Глянец, придя к себе в кабинет, вызвал майора Королева - 35-летнего службиста, вволю нюхнувшего афганского пороха, жилистого и, видимо, физически очень сильного. Глянец, как до этого и председатель ему, предельно лаконично изложил Королеву суть дела - и только. Потому-то 13а отдел и прозвали отделом намеков - здесь никто никому никаких письменных приказов не отдавал. Никаких протоколов, никаких подписей, все схватывалось на лету и изустно спускалось по служебной лестнице.
   Выслушав полковника, Королев тоже, не вдаваясь в расспросы, коротко спросил:
   -Когда?
   - Надо бы еще вчера, - процитировал Глянец председателя.
   - Ясно. Сейчас же вылетаю с группой.
   - Стоп! - Глянец сделал сдерживающий жест. - Никаких групп, майор. Вы же, надеюсь, понимаете, что это архисекретное мероприятие и знают о нем только председатель, я, вы и САМ, - Глянец решительно прокашлялся, - то есть Генсек. Возьмите кого-нибудь из сопредельного отдела для связи, а исполнители вам уже выделены в латвийском СПБ. Причем посвящать их в тонкости дела отнюдь не обязательно.
   - Ясно, товарищ полковник! Не могу ли я воспользоваться вашим самолетом?
   Глянец нажал на клавишу селектора и вызвал своего помощника.
   - Я думаю, самолет надолго вам не понадобится. Шума не поднимайте, но действуйте жестко, да так, чтобы все выходило набело. Дело, правда, несложное, но Прибалтика не Москва, уж больно там развязная пресса.
   - Ничего, товарищ полковник, придет время, обломаем и ей рога.
   Королев нескончаемым коридором, чтобы миновать ряды переходов с постами, добрался до отдела вынужденных действий, где работал его давнишний приятель Анвар Алиев. Его-то он и решил взять с собой в Прибалтику, как наиболее опытного и надежного сотрудника.
  
   ЭМЕРС В ЛОВУШКЕ
  
   Полюбовавшись звездным небом и немного успокоившись, Костя вернулся на спасательную станцию.
   - Мне необходимо сходить в город, - сказал он Летчику.
   - А если засекут? Раз уж начали охоту, то будь спок, изловят как пить дать. Прыти у них хватает.
   - Представь себе, Володя, и у меня тоже достаточно прыти, чтобы оставить их с носом, - Эмерс посмотрел на часы - шел первый час ночи.
   - Не ходи пешком, племяш подбросит куда надо.
   - Пешедралом, думаю, даже лучше. Мне нужен телефон-автомат...
   - Один около ресторана, другой - на углу, возле книжного магазина... На всякий случай, Кот, запиши мой телефон.
   ...Он пошел гребнем дюн, меж сосен, и через минуту-другую добрался до улочки, примыкающей к летнему ресторану. У развесистой ивы он разглядел желтый отсвет телефонной будки и, зайдя в кабину, набрал номер Артема. Настя, узнав голос брата, всполошилась.
   - Костя, ты где? Куда ты подевался? Мы слышали выстрелы и боялись, что это как-то связано с тобой...
   - Позови быстренько ее, - Эмерс был почти уверен, что телефон шурина уже прослушивается и потому старался не называть имен. Но Настя его не поняла и продолжала нервно расспрашивать.
   - Где же ты, мы все тут чуть с ума не посходили...
   - Меня кто-то пытается спровоцировать и помешать встрече с Ермаком. Можете об этом рассказывать хоть всему свету...
   Он услышал в трубке голос Зайги.
   - Это ты, принцесса из Непала? - спросил он.
   - Кот, ты где? Мы все в отпаде...
   - Ты можешь хоть раз в жизни сначала выслушать?
   - Я вся - внимание. Говори, дорогой...
   Эмерса взбесила непривычная покладистость - наигранная, явно у кого-то заимствованная.
   - Заткнись и постарайся ни сегодня, ни завтра Насти не покидать.
   - А как же рейс? - голос Зайги надломился.
   - Никак! Пусть твой "Аэрофлот" немного от тебя отдохнет, а ты сама хоть немного отдышишься от своих хахалей... Если не хочешь влипнуть в скверную историю, делай так, как я говорю.
   - Костя, ты откуда?
   - Из твоего аэропорта - хочу слетать в Магадан, присмотреть для себя теплое местечко.
   В конце аллеи, идущей от центральной улицы к ресторану, появились яркие огни: Эмерс пригляделся и увидел милицейский "уазик" с направленным в сторону лучом прожектора. Милиция явно что-то вынюхивала.
   - Я тебе позвоню из Москвы, - продолжал он на всякий случай кого-то путать, - но будь умницей и от Насти ни шагу. Не ожидая ответа Зайги, Костя бросил трубку и быстро вышел из кабины. На какое-то мгновение он попал в луч прожектора и невольно заслонился рукой. Ему показалось, что мотор "уазика" стал набирать обороты, и Эмерс, чтобы быстрее уйти от назойливого луча, шагнул за будку и устремился вверх по откосу. "Уазик", действительно прибавив скорость, подъехал к кабине, его сильный прожектор начал шарить между соснами. Одновременно из двух дверей машины выскочили вооруженные люди принялись карманными фонариками высвечивать темные закоулки аллеи. Кто-то из них сказал:
   - Возможно, это и был корреспондент. Надо бы глянуть в кустах.
   - Бесполезно... Тут рядом ресторан и полно пьяной мрази, голос вроде бы Эмерсу был знаком.
   Встав за толстую сосну, он притаился. "Не могут же меня| ловить всем отделом, - подумал Костя, - глупо это". Он, разумеется, не мог и представить себе, что "уазик" отправлен по заданию Каскадова. Голос, который показался знакомым, принадлежал Кляве. Знай он, что в этом "уазике" его спасение, все последующие события развивались бы совсем иначе.
   Машина развернулась и медленно двинулась в сторону огней проспекта Булдури. Эмерс спустился вниз и снова вошел в телефонную будку. Он был уверен, что его домашний телефон прослушивается и решил на это сделать ставку.
   После минимум полусотни гудков трубку соизволили поднять. Кто еще, кроме Норы, любит так испытывать его терпение. Впрочем, ничего иного он и не ожидал, однако словесный цунами, который обрушился, превзошел все ожидания. Слова "козел" и "непросыхающая скотина" были в ее устах самыми сентиментальными.
   Костя, дав себе заранее клятву не вступать в пререкания, все же на миг изменил ей:
   - Закроешь ты, наконец, свой фонтан?
   Наступила желанная пауза. Словно Норе кое-кто нa мгновение и впрямь заткнул рот.
   - Чего ты хочешь от меня? Все не нагуляешься, кобелина проклятый?
   - Нагулялся, а пока помолчи. Когда узнаешь, отчего я тебе звоню, сама замолчишь.
   И действительно в трубке снова стихло.
   - Ну? - с придыхом спросила Нора. - Что же ты скажешь новенького?
   - Ты помнишь номер телефона своего приятеля? Ну который чуть было не окочурился от любви к тебе...
   Нора, конечно же, сразу смекнула, о ком говорит Костя. Пять лет назад, когда она еще работала, у нее был начальник - очень серое существо, 35-летний карьерист, который, прожив в городе двадцать лет, так и не осилил нормальную речь. Он, как закодированный, говорил, например, "магазин". "Магазин" - и хоть ты тресни. Этого начальника звали Русланом Петровичем, а фамилия, тем более для выходца из деревни, вовсе уж чудная Гамлет. Возможно, в силу контраста он весьма рьяно приударял за Норой, что служило поводом для насмешек ее сотрудников. Затем он совершил резкий скачок по служебной лестнице: его, как правоверного большевика, вдруг пригласил к себе референтом первый секретарь ЦК республики. И не прогадал: Гамлет проявил завидную прыть.
   Когда Нору наконец осенило, чего хочет муж, она подозрительно спросила:
   - Затем тебе телефон этого человека? Опять задумал какую-нибудь пакость?
   - Хочу поставить в известность, что вакантное место возле тебя освобождается. Короче, мне позарез нужен его телефон.
   Нора опять умолкла, и Эмерсу показалось, что он видит, как у нее в голове, словно в игральном автомате, быстро-быстро замелькали цифры.
   - Подожди, - она положила трубку и, видимо, пошла за своей записной книжкой.
   - Запомнишь или все свое серое вещество извел на шлюх?
   Он сдержался и только попросил:
   - Прямо телефон не называй, возможно, кому не надо, слушает... Сколько у нас мельхиоровых ложечек - знаешь?
   Вопрос, конечно, риторический, ибо мельхиоровые ложечки У них давно уже были притчей во языцех. Почти на каждый день рождения кто-нибудь из друзей обязательно дарил их набор и потому оба они знали, что в буфете скопилось ни много, ни мало - тридцать шесть чайных ложечек.
   - А что это значит? - не без любопытства в голосе спросила Нора.
   - А то и значит - когда назовешь номер телефона своего воздыхателя, имей в виду наши ложечки, отнимай от них столько, сколько нужно.
   - Поняла, - с откровенным изумлением ответила Нора - запоминай... Тридцать три, тридцать, тридцать четыре... - и он стал запоминать: 362...
   Когда она кончила диктовать, Костя сказал:
   - Спасибо. Сегодня не жди, заночую, видимо, в Москве... Кто будет звонить, скажи, что я там и вернусь через недельку...
   - Катись, куда хочешь, я тебе в секрет утки не нанималась.
   С проспекта стала заворачивать еще какая-то машина, и Эмерс, от греха подальше, положил трубку. В последнее мгновение он все же успел миролюбиво сказать:
   - Не будь ты столь спесивой, с тобой можно бы сварить кашу... Спокойной ночи.
   Он направился к спасалке. Пахло липовым цветом, а над кронами деревьев горели не по-июльски яркие звезды. Увидев Эмерса, Летчик не удивился. Зато был поражен, когда Костя начал подключать к телефонной розетке магнитофон. Подключив, набрал наугад номер и когда получил сигнал, открутил назад пленку. Запись шла нормально.
   Гамлет, став партийным чиновником, сразу же был приобщен к номенклатурной "кормушке", которая включала в себя не только хлеб наш насущный, но и массу других радостей. Например, роскошную дачу в недавно построенном городке для "господ", где жили почти все крупные функционеры, вплоть до председателя СПБ республики.
   Эмерс однажды ходил по делу к редактору партийной газеты обитавшему в таких хоромах.
   Это были двухэтажные кирпично-деревянные домики, с камином, полы и потолки из кедра - практически не гниющие и не вбирающие сырость. Домики были близнецами и даже телефонные аппараты здесь одной модификации и одного цвета - красного. За исключением, разумеется, председателя СПБ, у которого был оборудован настоящий пульт связи с шестью автономными аппаратами.
   И потому, когда Костя набирал номер телефона Гамлета, ему нетрудно было представить, как Руслан Петрович прихрамывая спускается со второго этажа - в пижаме, не очень довольный, но как обычно любопытствующий. Раздражение перемежалось с нетерпением...
   Однако Эмерс был слегка разочарован - ответил не сам Гамлет, а сонный женский голос. Костя назвал себя и извинился за поздний звонок. В трубке щелкнуло и послышался уже мужской голос - видимо, параллельный аппарат.
   Когда Гамлет уразумел, кто звонит, модуляции голоса заметно изменились и Эмерсу показалось даже, что его звонок обрадовал Руслана Петровича. Но тот был мастером мимикрии, о чем, разумеется, Эмерс знал и умел подыгрывать собеседнику. И чем менее важная персона представала перед его очам, тем больше любезности и приветливости сквозило в его обращении.
   - Ничего, мы еще не легли спать, - сказал Гамлет. - Наверное, у тебя бессонница... Или что-нибудь случилось, а?
   - Вы правы, случилось.
   Обычно, когда еще Эмерс встречал Нору с работы или бывал там на сабантуях, они с Гамлетом были на "ты".
   - Я договорился о встрече с Ермаком, но, судя по всему, меня не хотят до него допускать, - Костя старался быть лаконичным.
   Гамлет, разумеется, уже был в курсе всех обстоятельств дела. О том, что Эмерс разговаривал на кортах с Ермаком, Руслан Петрович узнал пятью минутами раньше самого ЦентрСПБ.
   - С чего ты взял это?
   - У меня есть на это веские основания. И звоню с единственной целью - чтобы вы доложили своему патрону, что в республике органы СПБ покушаются на права прессы. Причем делается это совершенно беспардонно... Ваш шеф до недавних пор сам принадлежал к этому ведомству и хотя бы поэтому просто не может ничего не знать.
   - Прошу прощения, - начал свой монолог Гамлет, - но какого черта твоя газетенка лезет не в свои дела?
   "Ну пошло-поехало", - подумал с тоской Костя.
   - Как это какого черта? - Но объясниться не дали.
   - Я твоему редактору сто раз говорил, что линия газеты стала откровенно пронационалистической. На что он надеется? Ну, хорошо, он нацкадр и его еще хоть как-то понять можно. Но вот тебя, Эмерс, я никак не пойму. За одно интервью с так называемым украинским поэтом тебя выпороть мало. Ты по своей дурости опасно раскачиваешь лодку, в которой сидишь сам...
   - В том интервью, о котором вы говорите, ничего националистического нет. Культуру душили всюду и по одному рецепту...
   - Прошу прощения, любезный, а нападки на партию, а все эти разговорчики о национальной символике - по-твоему игрушки? Кстати, на твоем доме еще не висит красно-бело-красный флаг? - В тоне Гамлета послышались уже не нравоучительные, а злорадные нотки. Он явно оседлал своего конька.
   - Руслан Петрович, я же вам звоню совершенно по другому поводу, - пытался он остановить монолог собеседника. Но тщетно.
   - Сегодня ты еще имеешь работу, а завтра, поскольку ты русский, вылетишь из редакции в два счета и, поверь, никакой - Ермак не выручит... А знаешь ли ты, кстати, что этот Ермак ратующий за социальную справедливость, сам разъезжает на правительственной "чайке"? Думать надо, дорогой мой журналист! Вы, пресса, - четвертая власть и потому потрудитесь семь раз отмерить...
   - Да осточертело отмерять. Вы же прекрасно знаете, что никакой гласности не будет, если мы по-прежнему отважимся критиковать одних дворников.
   - Вот и поговори с тобой! - Гамлету не по нутру была строптивость Эмерса. - Ладно, тебя, видать, не переубедишь, но хочу предупредить, что потом ты об этом горько пожалеешь... Тебя, наверное, давно жареный петух в задницу не клевал.
   - Клевал и не раз. И сегодня клевали петухи и, если не ошибаюсь, окраска та же самая - малиновая.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   - Ничего, Руслан Петрович. Кажется, я зря вас побеспокоил.
   - Подожди... - голос Гамлета в трубке умолк. Костя слышал, как звякнуло стекло - возможно, ночной собеседник наливал себе в стакан боржом. Пауза была затяжной. - Судя по всему, мы с тобой, Константин Артурович, общего языка сегодня не найдем. Но дружеский совет все же дать могу: не лезь в большую политику. Там и профессионалы спотыкаются да ноги ломают. Что же касается Ермака... Прошу прощения, это мыльный пузырь. И строго между нами говоря, они с Генсеком два сапога - пара. Попомни мои слова, и тот и другой политические трупы. И если Генсек еще какое-то время продержится на старых заслугах, то твоему Тимофею Николаевичу обратной дороги к власти нет. Поверь на слово, в этих делах я малость осведомленнее.
   - Тем более, тогда нечего и бояться, что он даст кому-то интервью.
   - Прошу прощения, и так земля горит под ногами...
   - Я понимаю, страсти разгораются, но ведь преднамеренно на открытость шли... По-моему, и ваша партия декларировала глубокие демократические перемены...
   - Ох, святая простота! Да младенцу же ясно, что все это временное, открыли клапан, чтобы выпустить пар и не более того. И поверь, придет новый Андропов и наведет железный порядок. Вот тогда... Вот тогда у тебя, наверное, и мысли не возникнет брать интервью у таких авантюристов. Сам будешь знать свое место.
   Терпеть этот вздор у Кости не было больше сил.
   - Извините, Руслан Петрович, я, кажется, злоупотребляю вашим вниманием. Одна только просьба: пусть СПБ оставит меня в покое, иначе будет скандал на всю страну.
   Спать Эмерс устроился на раскладушке, рядом с аквалангами. Наверное, потому и сон приснился по теме. Яркий, солнечный до рези в глазах день, как будто в Крыму, в Гурзуфе. Красота неописуемая, но удивительное дело, вроде бы плыл под водой, а видел ее гладь, где купались далекие белые облака. И точно знал, что где-то поблизости находится его Нора, в сомбреро - точно в таком же, как в то их первое крымское лето.
   Какая-то сладкая боль охватила Эмерса и когда Костя проснулся, то долго не мог понять, где он и что творится вокруг.
   Володька уже был на пляже, гонял с племянником мяч.
   В отличие от сна, погода в реальности оставляла желать лучшего - облака простирались до самого горизонта. Костя спустился вниз и попросил Летчика уделить несколько минут.
   - Мне надо смотаться в одно место, - сказал Эмерс и посмотрел на стоящий в стороне "жигуль". - Я заплачу сколько скажет.
   - Насчет "заплачу" - чепуха. Эдька поедет туда, куда я скажу. Только я тебе не советовал бы высовываться.
   - Это не то, что ты думаешь. Как раз наоборот, хочу подальше из города убраться - километров за сорок отсюда.
   - Эдька, подь-ка сюда! - и когда тот подошел, Летчик сказал: - Отвезешь корреспондента, куда скажет... Это недалеко.
   - Только заправлюсь, ладно?
   Эмерс хлопнул приятеля по плечу и направился по лестнице, ведущей в дюны. Однако на полпути остановился и, обернувшись к Володьке, сказал:
   - Старик, кассету, что вчера я писал, оставляю у тебя.В случае чего передай в "Молодежку".
   - На хрена мне твое "в случае чего"?!Ты ваньку не валяй - чтобы к обеду был как штык. У меня полведра мяса маринованого,шашлыки затеял.
   - Не жди. Вряд ли управлюсь так рано. Надо подготовиться к интервью.
   - На всякий случай, скажи, где тебя искать?
   - В монастыре, у отца Егория. Эдик будет знать, где это. Не беспокойся, старик, все оки-доки.
   Он устроился на заднем сиденье и, как только отъехали, закурил. На душе, наконец, стало спокойно, все тихо было и на улицах. Ночные страхи развеялись, казались бессмыслицей. Он закрыл глаза и стал вспоминать сон. Только там покой. А в жизни... Все вертится, кружится, как какие-то чертовы жернова. И Нора представилась вдруг в ином свете, жалость к ней кольнула сердце.
   Эдька заправился в Бабите около поворота на калнциемскую дорогу. Она была пустынной, а шоссе широкое и потому машина, шла на пределе.
   Эмерс вдруг почувствовал, что клюет носом. Он открыл глаза и увидел впереди милицейский "жигуленок". Рядом - гаишник, указывающий жезлом на дорогу.
   - Скверно, - скрывая волнение, сказал Костя. - Нам это ни к чему.
   - Я, конечно, могу газануть, но у них роторный движок, враз достанут, - Эдька переключил скорость и начал тормозить.
   Подошедший гаишник козырнул, взял протянутые корочки и начал их изучать. Наконец изрек:
   - Превышение скорости... Вон в машине радар, - милиционер указал жезлом в сторону спецмашины. - Пятьдесят рублей штрафа, - сказал гаишник и, нагнувшись, заглянул в салон. Эмерс встретился взглядом с серыми в крапинку глазами блюстителя порядка. "Штраф - пустяки, - подумал Костя, - тем более, мы действительно шли с превышением". Он отстегнул нагрудный карман и извлек деньги.
   - Возьми, - обратился он к Эдику. - В конце концов за быструю езду следует платить.
   Эдьке явно не хотелось расставаться с деньгами, но, повертев купюру, он протянул ее гаишнику. Тот снова козырнул и как-то расхлябанно направился к своей машине.
   Эдька дал по газам и вскоре они снова набрали скорость.
   - Однако нашли неплохое местечко, - стал размышлять Эдик, - за день они здесь нашинкуют неплохую капусту... Как думаешь, есть смысл им тут стоять?
   - Еще бы! - поддакнул Костя.
   Он смотрел на открывшееся поле, с которого сползала густая тень от облака. И снова пошли леса, взявшие в свои зеленые клешни убегающую под колеса дорогу.
   - Смотри-ка! - вдруг воскликнул Эдик. - Никак наши друзья вдруг решили устроить с нами гонку?
   Эмерс обернулся и на макушке только что преодоленного ими подъема увидел милицейский "жигуль". Он шел на приличной скорости.
   - Или поезжай потише или дай газу, - сказал Эмерс.
   - Все равно достанут. У них зверь, а не движок, - и Эдька сбавил скорость.
   Каково же было их удивление, когда вроде бы догоняющий их автомобиль пронесся мимо и скрылся за поворотом.
   - Ну и фраера, - только и сказал Эдька. - А я уже чуть было в штаны не наложил.
   - Ну еще бы - зря потеряли полтинник...
   - И не только. Пришлось бы отдать права, это у меня уже второе нарушение.
   Однако за следующим поворотом ждал сюрприз. Метрах в двухстах, возле густого кустарника они увидели фургон с надписью "Хлеб", стоящий на стыке шоссе с проселочной дорогой. У обочины, в мареве, приткнулся тот самый милицейский "жигуль", который только что промчался мимо. И тот же самый рослый гаишник вышел на проезжую часть шоссе, всем своим видом демонстрируя полную и безоговорочную власть.
   Эмерс начал кое-что с опозданием понимать: "Конечно, не зря верзила заглядывал в окно, он же меня, сволота, опознавал".
   Эдька затормозил, притираясь к обочине.
   Все произошло мгновенно. Откуда-то появились люди, они вломились сразу в четыре двери их машины. Эмерс расставил локти и ухватился за переднее сиденье. Кто-то его сильно ударил по пальцам. Тот, кто насел справа, небритый, явно под хмельком, и это он еще раз чем-то тяжелым саданул Костю по руке. В суматохе он тем не менее заметил, как Эдька мертвой хваткой вцепился в рулевое колесо и отодрать его можно было разве только с помощью автогена. Эдьку тоже били по рукам - все тот же небритый и чернявый, одетый, несмотря на жару, в серый однобортный костюм.
   - Вы что же, паскуды, делаете? - крикнул Эдька и кому-то из нападавших как следует поддал головой. Тот взвыл и захватил Эдьку рукой за шею.
   В машине запахло чем-то солдатским - смесью табака, спиртного и тройного одеколона. Костя локтем ударил того, что справа, уже ставшего ненавистным. И тот ответил тем же: ребром ладони левой руки, наотмашь, саданул Костю по горлу. Он еще успел ощутить холодок острого металла и звук защелкнувшихся наручников.
   Затем под ним мелькала щебенка, ограничительные столбики, росшая в кювете жирная трава. Словно паря над землей, он услышал лязг дверей фургона. Костю стали запихивать в нутро "хлебной" машины и чьи-то твердокаменные руки приняли его в ней. Дверь захлопнулась и наступила темнота. Те же жесткие и сильные руки пытались поставить его на ноги. И поставили-таки, ибо помутневшее было его сознание стало вдруг проясняться. И само тело инстинктивно требовало упора. Внезапно, с двух диагональных углов фургона, потянулись пронзительно яркие лучи карманных фонарей. Он почувствовал себя на лобном месте. Движимый ненавистью к невидимым похитителям и подчиняясь необъяснимому рефлексу, Эмерс послал сильнейший удар ногой в то место, откуда назойливо светил один из фонарей. Он знал, что за это поплатится, но ничего уже не мог с собой поделать. И, видимо, угодил в уязвимое место. Упавший на обитый железом пол фонарик откатился к стене, продолжая светить. Это как бы придало Косте второе дыхание. Он бил уже наугад, с неуловимой быстротой перемещаясь на ограниченном пятачке фургона. И те, кто оставался в тени, захваченные врасплох, хаотично пытались нанести усмиряющий удар, но сделать это, оказывается, было не так-то просто. Машина стронулась с места и сила инерции сволокла всех в одну груду. В какой-то момент он почувствовал на своем горле чьи-то потные пальцы и хотел было их оторвать, но ему на ноги навалилась неподъемная тяжесть, а на грудь обрушились грубые беспощадные сапоги. Грудь заполнило удушье - словно одновременно разорвалась добрая сотня воздушных шаров. Он еще услышал гортанный, со злорадными нотками голос: "Мразь, захотел политики покушать... На, получай ее, сука".
   Он был без сознания. Между прочим, это не так уж муторно, когда тело отключается: душа как бы отлетает в райские кущи, где много солнца, зелени и сладкоголосых птах. Что ни говори, а мать-природа добра к своим бестолковым детям: услаждает их перед тем, как отправить в мир теней...
   ...Но истинной благодатью для Эмерса стало другое: щелочка приоткрывшегося, пусть не сразу, сознания. Прежде всего до слуха донеслась речь, которая перемежалась нецензурной бранью: "Я менту говорю, бля, отстань - я же кроме бутылки пива ничего в рот не брал. Нет же, бля, он меня в тачку и сюда приволок".
   Костя узрел над собой белый потолок, повернул голову - окно с тонкой, узорчатой решеткой, справа - ряд железных кроватей. На одной примостились две скрюченные фигуры в исподнем. Морды мятые, шевелюры - всклокоченные.
   - Где это я, братцы? - спросил он и не услышал собственного голоса. Во рту что-то мешало. Он засунул палец и извлек большой сгусток крови. Стал мучительно вспоминать и кое-что просочилось в сознание. И от этого его повело, навалилась дурнота.
   - Где я, ребята? - повторил он чуть погодя свой вопрос.
   - А то сам не видишь...
   - Значит не вижу, раз спрашиваю.
   Тот, что помоложе, закатил глаза, словно чему-то несказанно удивился.
   - Ну ты и даешь, бля, седой (это к Эмерсу)! Не знает, куда, бля, попал. В сушилке ты и мы тоже - я и мой корешок Витек. Я здесь, бля, дуром - за пивко, а он - за меня вступался больно активно. А ты за что?
   Костя поднялся, но его качнуло - рухнул на кровать. В голове гудел набат. Во рту - неработающие очистные сооружения. Это он так квалифицировал для себя свое состояние.
   - Хорошо, допустим, что мы с вами в медвытрезвителе, но в каком?
   - В обыкновенном, бля! В советском.
   - А в каком, извините, городе?
   Другой, постарше, присвистнул:
   - А не хрена себе, гульнул парень - забыл, на каком свете находится. В Тукумсе все мы сушимся. В районном городе, который, между прочим, держит первое место по бытовому обслуживанию в республике. Вишь, какие тут простыни - хрустят, крахмалу не пожалели.
   - Ясно, - Эмерс, пересилив себя, встал и направился к двери. Заперто. Стукнул в жесть кулаком. Обождал.
   - Дайте закурить, хмыри.
   - Сами палец сосем. Все там, куда ты выйти хочешь.
   Он стукнул еще раз - молчание. Долбанул по двери ногой. Голова пошла кругом, стало подташнивать.
   Дверь открыл сержант с равнодушными глазами, весь опрятненький, словно только что целиком отутюжен.
   - А, это ты, беспашпортный. Прочухался? Выходи, личность будем выяснять.
   Костя переступил незримый порог "комнаты отдыха". Его завели в приемный бокс и стали расспрашивать.
   - А где мой товарищ? - он никак не мог вспомнить имя Эдьки.
   - Какой товарищ? Тут у меня таких, как ты, товарищей целые дивизии проходят.
   - Ладно, - махнул рукой Костя, - мне и так тошно. Такой курчавый блондин, по имени... Эдик, кажется...
   - Был такой, спасатель хренов. Упрямая жердина, еле вытянул из него сведения.
   - А где он сейчас?
   - Наверное, опохмеляется. Итак: фамилия, имя, отчество?
   Эмерс назвался.
   - Корреспондент газеты "Курортник", - он похлопал себя по карманам - пусто.- Документы должны быть у вас.
   Сержант достал из ящика стола протокол осмотра вещей и тела доставленных в медвытрезвитель.
   - Во, читай... Никаких вещей и документов при тебе не было... Зато целый букет телесных повреждений - есть и средней тяжести. Кровоподтеки, ссадины, одна колотая рана, кажется, на правом плече. Ты что, парень, под танком побывал?
   - Почти что, - однако распространяться о своих злоключениях не стал. - Если можете, сержант, позвоните в Юрмалу, в уголовный розыск, капитану Каскадову.
   - И что я ему скажу? Что тебя вместе с дружком Эдиком нашли в кювете в дупль пьяными? И оба со спущенными штанами?
   - А где машина? - Костя от злости чуть не взвыл.
   - А это, извини, дело ГАИ.
   - Откуда нас привезли сюда?
   - Из придорожной канавы, что возле парка культуры и отдыха. Что - не верится?
   - Сержант, я мог бы вам многое рассказать, но сейчас мне больше нужен врач и хороший розыскник.
   - Сначала закончим оформление: я проверю твои показания, составлю протокол и тогда сам позвонишь. Почта тут, за углом.
   - Какая у меня была степень опьянения?
   - Тяжелая. Самая тяжелая, скажи спасибо нашей фельдшерице - целый вечер откачивала.
   - И что же мы вчера пили?
   - Ну, это тебе виднее... Хотя, если судить по амбре, можно подумать, что набрались вы вчера какой-то жуткой сивухи.
   - А если я побожусь, сержант, что вчера ни грамма не пил, - Костя вытер ладонью сухие губы. Понимал, конечно, что ему не поверят, но говорил "для будущего". - Запишите в протокол, что я категорически отрицаю добровольное употребление каких бы то ни было алкогольных напитков. Подчеркиваю: "добровольное".
   - Запишу, конечно, хотя все сюда доставленные клянутся, что кроме пива ничего в рот не брали. Ну просто невинные дети.
   - Угостите, сержант, сигаретой.
   Милиционер, не спеша, достал из ящика стола пачку "Космоса" и протянул Эмерсу.
   - Это еще хорошо, что ты не утверждаешь, будто пропала тысяча рублей плюс к этому серебряный портсигар и золотая печатка, которая еще вчера у тебя была на среднем пальце. У нас таких потерпевших, в кавычках, сколько угодно. До нитки, бродяги, пропьются, а потом нам претензии предъявляют.
   - У меня тоже были деньги, правда, немного, сигареты, магнитофончик, шесть батареек, кассеты, записная книжка, ручка, кстати, подарок Айтматова...
   - Повтори-ка, - не понял или не поверил милиционер.
   - Да, Чингиза Айтматова... У меня также были ключи от квартиры, таблетки валидола и анаприлина от аритмии. Где это все?
   У сержанта лицо стало пунцовым - казалось, еще немного и расплачется.
   - Да ты что несешь, парень? - милиционер привстал со стула.
   - Ладно, не нервничайте, - Костя тоже поднялся со стула, - к вам претензий нет. Я просто констатирую факт, а кому выставлять счет, мне известно.
   - Неужели дружок обчистил, этот ханыга? Честно говоря, он мне сразу не понравился, нахальный до невозможности. Ни в какую не хотел называть своей фамилии.
   - Он здесь ни при чем... Это я ему сам доставил хлопот, не расхлебать теперь.
   Эмерс не стал звонить и сразу поехал в отдел милиции. Электричка шла со всеми остановками и дорога заняла около полутора часов. Он больше ничего не опасался: те, кто с ним расправился, теперь, вероятно, будут ждать - как на него подействовал "урок". "Плетью обуха не перешибешь, - думал он, - а меня самого просто по стенке размазали. Еще немного и начну разваливаться на части".
   Костя понимал, что все сроки встречи с Ермаком ушли и теперь он свободный человек.
   Каскадова на месте не оказалось. Шло совещание у зама начальника отдела по оперативной части. Эмерс прогуливался по длинному коридору, по обеим сторонам которого были небольшие кабинеты сотрудников уголовного розыска! В них входили и из ни выходили молодые ребята. Около одной двери болтался парнишка с фингалом под глазом - видимо, вызванный на допрос.
   - Привет прессе! - послышался позади голос Каскадова. Он открыл свой кабинет и первым зашел в него. Черные, чуть навыкате глаза, быстро растущая на щеках черная щетина. Левое ухо перебито. А вообще-то он заработал два нешуточных ранения. Одна дырка в спине от афганского осколка, другую получил при задержании пьяного громилы.
   - Сейчас я заварю тебе крепкий чай и сделаю один важный звонок. Потом поговорим, - Каскадов поискал под стулом вилку электрочайника и вставил в розетку.
   - А я уже никуда не спешу, - Костя взял со стола сигареты Алима.
   Костя курил и смотрел через окно во двор, где лаяли розыскные собаки, несколько милиционеров мыли свои "уазики" и при этом угощали друг друга порциями воды из шлангов. И хотя специально не прислушивался к разговору Каскадова, отдельные фразы все же долетали до его ушей.
   - Мы, конечно, не боги, Елена Боруховна, но в столь несложной ситуации сделали все, что могли... Нет, минуточку, минуточку, товарищ прокурор, ведь факт употребления наркотиков Карклиней налицо. Также налицо телесные повреждения попытка ее изнасилования. Разумеется, а как же иначе? Я это тоже знаю, не первый день замужем и потому уверен - не то время, чтобы такие дела класть под сукно. - У Алима правая бровь при разговоре нахально лезет вверх и лицо от этого становится свирепым. - Следователь, разумеется, должен иметь свою точку зрения, но позвольте и нам, оперативникам, иметь свою. Если мы будем ловить уголовников, а следователь с помощью прокурора станет их отпускать, то, спрашивается, какой смысл в нашей работе?
   Пауза. Видимо, Алим слушал прокурора. Затем снова заговорил:
   - Я с вами, Елена Боруховна, полностью согласен, но ведь есть и неопровержимые доказательства его вины. Ну что же, теперь мы их выбросим в корзину? Это ничего не значит, что он сын Первого, в конце концов все произошло на государственной даче. Ну, хорошо, на партийной даче... Замять этот инцидент уже невозможно...
   Снова пауза.
   - А хотя бы потому, Елена Боруховна, что корреспондент Эмерс собственными глазами видел под колесами "икаруса" эту Илзе Карклиню. И, естественно, у Него возник ряд вопросов. Нет, товарищ прокурор, нам думать некогда, пусть этим занимается следственный отдел. Тем хуже для него... До свиданья...
   Алим бережно, словно она фарфоровая, положил трубку. Закурил и, не вставая со стула, открыл настежь окно. Стал разливать в керамические чашки кипяток.
   - Эх, навозные жуки! - стукнул он кулаком по столу. -Десятиклассницу упоили, накачали наркотиками и хотели группой трахнуть. Дружки сына Первого, уже познавшие вкус гашиша... Чистой воды уголовщина, и я более чем уверен - заводилой был сынок. Он, разумеется, все отрицает, но двое задержанных показывают на него и даже сказали, откуда он вытащил таблетки и ампулы. - Алим развел руками, - но мы, оказывается, бессильны, и сам прокурор сейчас расписался в собственной беспомощности. Говорят, дело надо передать в Прокуратуру республики... Но я-то знаю, что это значит - концы в воду, партия у нас неприкосновенна... Бери, Кот, сахар...
   - У партии неплохие "рыцари"... Смотри, Алим, сюда, - Костя задрал подол рубашки.
   Каскадов с изумлением уставился и покачал головой.
   - Повернись-ка спиной, - приказал он.
   Костя повиновался.
   - Били профессионалы. Физиономия цела, ребра тоже не поломаны. А вот целость почек и печенки не гарантирую.
   Каскадов подгреб к себе стоящий на столе магнитофон.
   - Рассказывай! Говори все до последней точки.
   И Костя начал повествование. Добрых полтора часа длился рассказ.
   За окном все так же лаяли милицейские собаки, однако "уазики" уже были вымыты и куда-то укатили.
   - То, что с тобой сделали - классика Службы безопасности. Они организовали примитивный компромат и теперь, даже если ты возьмешь интервью, тут же поднимется вой - дескать, пьяница-журналист, морально опустившийся подонок беседовал с Ермаком и, конечно, все исказил и извратил, а потому никакой ему веры нет. Да все это можно так обтяпать, что только держись. Значит, они боятся твоего Ермака, ох как боятся.
   - Но откуда эти мордовороты свалились?
   - Когда ты мне вчера позвонил и сказал, что за тобой охотятся, я тут же кое-что провентилировал. Впрочем, о стрельбе я уже был в курсе, а вот о спецгруппе из ЦентрСПБ узнал позже от... Впрочем, это значения не имеет. Приехали двое, старшие офицеры, а уже здесь им отрядили в помощь еще троих из Рижского СПБ. Версия приезда в Латвию - поимка московского координатора крупных наркомафиозных групп. Конечно, такое объяснение для меня не более чем фуфло. Легенда для мальчишек из хора Маэстро.
   - Любопытно... - Эмерс уже не в силах был дальше сидеть, голова не варила. - Пойдем, Алим, чего-нибудь выпьем покрепче, голова больше не держит.
   - Сейчас сходим, только сперва ответь - у тебя действительно нет больше охоты делать интервью с Ермаком?
   Костя взглянул на настенные часы.
   - Я опоздал на два с лишним часа, а это, извини, непозволительная роскошь. По-моему, они своего добились - интервью не будет.
   Алим встал, подошел к двери. Как бы загородил ее. Затянулся сигаретой так глубоко, что Эмерса вчуже едва не стошнило.
   - И это говорит журналист, которого месяц назад признали лучшим в республике? Не верю, старик, что ты так сдрейфил!
   - Потому что не тебя, а меня футболили по фургону. Но даже не в этом дело. Сейчас я не уверен, что это интервью может быть напечатано. Пока что все газеты под пятой партии.Если уж они пошли на столь откровенную подлянку, то будь спок, настоят на своем до конца. Я уже говорил тебе о Гамлете, а этот тип в любую авантюру не ввязывается.
   - Стоп!- перебил Каскадов. - Ты говоришь, что в разговоре с ним была длинная пауза и ты слышал какой-то звон... Трудно, конечно, в это поверить, но я не исключаю, что он мог нацарапать жене записку, чтобы та по другому телефону связалась с коммутатором СПБ. После этого - наружное наблюдение за спасательной станцией и за каждым твоим шагом.
   - Ну это уже слишком!
   - Возможно. Но я в своей работе научился не пренебрегать даже малейшими деталями, которые на первый взгляд могут показаться случайностью. Не исключено, что кто-то из сотрудников СПБ утром был возле станции и мог слышать, как ты говорил своему Летчику, что направляешься в монастырь. Иначе трудно объяснить все то, что в дальнейшем произошло с тобой и Эдькой.
   - Жаль его...
   -В следующий раз не будь балдой и своих светлых намерений не рекламируй. - И вдруг вопрос в лоб: - Скажи, Кот, эти ребята, я имею в виду Летчика и его племянника, люди надежные? Через них не могла уйти информация?
   - Я видел, как тот чернявый молотил Эдьку пистолетом по рукам. Это не розыгрыш, поверь. Еще неизвестно, что с его машиной...
   - По факту нападения мы возбудим уголовное дело. Ты мог бы опознать кого-нибудь из тех, что вытаскивали вас из "жигуля"?
   - Не всех. Но того хорька я узнаю хоть по запаху. Я ему на роже оставил отметину и, думаю, заживет она не так быстро. И глаза его шакальи определю из пяти миллиардов...
   - Я дам тебе дознователя, с которым мы брали насильника Коколева. Помнишь? Юрис Минтаурс - бьет наповал, думает за троих. Потерпи, сейчас пойдем подкрепимся... А теперь - мораль. Боишься, старик? И мои ребята боятся. Пойми, Кот, я тебя не уговариваю, просто хочу, чтобы ты меня правильно понял. Сегодня ребята из Центр СПБ измордовали тебя, завтра - Ермака, послезавтра изнасилуют всю республику. Это надо придать огласке.
   - Мне не столько страшно, сколько стыдно. Перед этим человеком стыдно - пришел фраер, посулил, а сам в кусты... Как я смогу все это объяснить, даже если доберусь до него?
   - Хорошо, давай исправлять ситуацию. В том санатории, где отдыхает Ермак, работает одна моя хорошая знакомая. Во всяком случае, массаж делает изумительно. Пиши записку, а я гарантирую доставку.
   Каскадов подал Косте чистый лист бумаги.
   - Сам сообразишь или продиктовать?
   - Как-нибудь справлюсь, - кисло улыбнулся Эмерс.
   Он принялся писать. Трижды начинал и трижды зачеркивал. Алим уже держал наготове следующий лист бумаги.
   "Уважаемый т. Ермак!
   К сожалению, прийти к Вам на встречу я никак не мог по независящим от меня причинам. Убедительно прошу Вас перенести время встречи, о чем и прошу ответить на этой же страничке. При встрече расскажу все подробности, они наверняка у Вас не вызовут большого восторга. Могу только сказать, что Вас "охраняют" так же надежно, как сказочный Кащей оберегал яйцо с иголкой.
   С уважением корреспондент газеты "Курортник"
   К. Эмерс".
   Прочитав еще раз текст и поправив одну букву, передал записку Каскадову.
   - Прочти.
   - Конечно, прочту, - Алим принялся читать. - Сразу видно - писал человек с большого похмелья.
   - А что тебе не нравится?
   - Почерк ужасный, дешифровщик потребуется. Хорошо, Костя, сегодня же это историческое послание попадет в руки адресата. Где ты будешь сегодня вечером или завтра утром?
   - Звони домой, - Эмерс встал.
   - Не спеши. Сейчас познакомлю с Минтаурсом. - Каскадов позвонил по телефону.
   Через пару минут дверь отворилась и на пороге появился парень ростом под два метра. Прямой, словно аршин проглотил. Костюмчик прилаженный, лицо загорелое. В небольших серо-зеленых глазах - веселые искорки.
   - Я к вашим услугам, сэр! - сказал вошедший.
   - Садись, Юрис, знакомьтесь.
   - А мы уже как будто знакомы, - сказал Костя. - Если не ошибаюсь, во дворе Маэстро встречались.
   - Верно, - подтвердил Минтаурс.
   - Слушай сюда, - обратился Алим к Минтаурсу, - дознание пока будем проводить неофициальное. Этого парня, - кивок в сторону Эмерса, - прихватили ребята из ЦентрСПБ и, судя по всему, круто. Надо, однако, им показать, кто тут настоящий хозяин. Вот только еще не до конца ясно, где они остановились; или в "своих" номерах в гостинице, или же на одной из агентурных хат. Тут у меня пару адресов есть, но ты сначала провентилируй гостиницы. Они обычно занимают второй этаж - с четвертого по восьмой номер. Когда установишь место лежки, позвони корреспонденту и гони ко мне с ним. Будем вместе решать, что делать с залетными голубями...
   - И сколько вы мне, шеф, даете времени, чтобы наконец добраться до миледи?
   Каскадов, задрав рукав пиджака, взглянул на часы.
   - Сейчас двенадцать тридцать две... Думаю, к концу дня или завтра утром вопрос должен быть решен. Прошу только не забывать, этот народ отличается хамским поведением, а иногда и стреляет.
   - Ну что ж, мне жаль себя, - нарочито посуровел Юрис, - в такую погоду придется облачаться в мой любимый жилет.
   - Все, все, - разбежались, - тоже нарочито засуетился Алим. -Видишь, корреспондент с голоду и похмелья загибается...
  
   ЗАХВАТ
  
   По дороге на вокзал Костя позвонил сестре. С первых секунд на него обрушился словесный град.
   - Котик, милый, я чуть не рехнулась, когда узнала, в какую ситуацию ты попал. Я была у начальника милиции, но он сказал, что не в курсе. Тогда я пошла в СПБ, где меня очень вежливо встретили, выслушали и заверили, что, мол, с их стороны претензий к тебе нет...
   - А с какой стати ты туда побежала? Делать нечего?
   - Мы слышали выстрелы, потом твой звонок... Посоветовались с Артемом и решили - что-то надо делать.
   - Ладно, передай Артему, что он был прав...
   - А его нет дома, поехал в салон сдавать свои деревяшки. Косте не терпелось узнать о Зайге. И он спросил у Насти:
   - Зайга еще у тебя?
   - Я ее не пускала, но эта малохольная и слушать не стала. Видите ли, в рейс ей надо... По заднице ей надо, а не в рейс. Как так можно, ты в опасности, а ей загорелось в рейс.
   - Она уже взрослый человек и знает, что делает.
   - Ой, ради Бога! - в голосе сестры он услышал обидчивые нотки. - Какое мне до этого дело... Кот, а что с тобой приключилось, где был? Я несколько раз звонила домой, да разве от этой бенгальской тигрицы чего-нибудь добьешься.
   - Слышь, сестренка, времени нет, а надо еще к вам забежать за сумкой.
   - Цела твоя сумка. Когда появишься, а то я собираюсь в магазин?
   - Жди, сейчас буду...
   Через час он, наконец, добрался до редакции. Не успел войти в кабинет, как по селектору раздался голос редактора Висвалда Каугурса.
   - Константин, если ты уже на работе, отзовись или спустись вниз.
   - Здравствуйте, шеф! Через минуту буду у вас.
   На лестнице встретилась заведующая отделом писем Галка.
   - Ты, кажется, собираешься делать интервью с самим Ермаком? - поинтересовалась она.
   - Да, а что? - с Галкой были натянутые отношения, хотя оба они не могли толком объяснить взаимную антипатию.
   - Ничего, просто много шума. Можно бы и поскромнее...
   Перед редактором лежала груда писем. У него лысый сократовский череп, нижняя часть лица несколько дрябловатая.И повисшие веки. В его кабинете Эмерсу дозволялось листать новые книжки, слушать пластинки - на сейфе стояла стереофоническая аппаратура.
   Взглянув на вошедшего Эмерса, редактор поморщился:
   - Фи, Константин, тебе такая щетина не к лицу. Пил?
   - Поили... Словом, пили и били.
   Каугурс, видимо, его двусмысленный ответ всерьез не принял.
   - Нас с тобой вызывают к Первому. Горком гудит и, по-моему, собирают бюро. Нам нужна какая-то общая позиция.
   - Если вы имеете в виду интервью с Ермаком, то пока говорить не о чем. Сорвалось. И не по моей вине. А насчет позиции... Послать бы их всех в анальное отверстие...
   - Включи музыку, а потом остри. Какие заслуги перед родиной имеет твой Ермак?
   - Это смотря в каком плане... На мой взгляд, главная заслуга в том, что идет против течения, а мне такие люди всегда импонируют, ибо плыть против течения, это плыть к истокам... А если подходить с обычной меркой, - номенклатурщик и чинуша. Член КПСС, депутат Верховного Совета... Возможно, для многих это и есть главная заслуга перед родиной, а для...
   - Я тебя об этом не спрашиваю. Подумай лучше, как мы будем мотивировать наше намерение опубликовать интервью?
   - А что бы мы в горкоме ни сказали, все равно наложат табу. Тут все от тебя зависит. Но пока что никакого интервью нет и пусть зря не дергают. А будут лезть на рожон, я для них подготовил один аргумент.
   - Какой еще аргумент?
   Эмерс сделал вид, что рассматривает книжную полку. Потом сел в кресло, хотел закурить, но не успел донести до сигареты зажигалку, как веки безвольно закрылись.
   Разбудил Каугурс.
   - Я тебе, Константин, дал немного отдохнуть. Ты спал ровно сорок минут. - Шеф явно был в хорошем настроении. - А теперь выкладывай, какой аргумент заготовил для Первого?
   - Минутку, дай прийти в себя, - Эмерс сделал несколько приседаний. Потом подошел к журнальному столику, где на большом стеклянном блюде стояло несколько бутылок боржома. Налил полный стакан и залпом выпил. - Я приберег контраргумент, который при нынешней гласности должен сыграть. Позавчера возле дачи его сынка автобус совершил наезд на молодую девушку. Со смертельным исходом. Она была в компании отпрыска и его дружков - баловались вином и наркотиками, что уже,кстати, запротоколировано работниками уголовного розыска.
   У редактора от услышанного округлились глаза и лысина покрылась густой испариной.
   - Пожалуйста, Константин,изложи ситуацию в деталях.
   И Эмерс поведал шефу все, что знал.
   - Так-так,- побарабанил тот пальцами по столу, - интересная получается позитура. Кажется, один лишний темп мы с тобой выиграли. - Каугурс - большой любитель шахмат и ему порой казалось, что он и в жизни действительно может рассчитать все на ход-другой вперед. Но подумав, он сказал: - Знаешь, возможно, неплохой аргумент, только использовать его надо грамотно... Что ж,- поедем?
   Первый секретарь горкома - из комсомольских вождей. Короткая стрижка, косая сажень в плечах выдавали "олимпийца". Он встретил их со стальными нотками в голосе.
   - Садитесь, сумасброды.
   Уселись. В кабинете много света и полировки.
   - Мне кажется, газета слишком увлеклась проблемами экологии...
   И далее, все в таком же допотопном духе. И мало материалов на партийную тему, и много нездоровой критики, и отсутствие положительного опыта. У Кости от таких разговоров всегда сводило челюсти, а на этот раз их заклинило намертво; он сидел и только хлопал глазами. Хотелось остановить говорившего, подвести к окну и показать, какой год за окном... Однако вопреки обыкновению, Тренька вдруг довольно быстро перекрыл поток красноречия и перешел к главному.
   - Я думаю, что курортной газете не стоит ввязываться в большую политику, - кирпичи слов ложились размеренно, твердо, и казалось, что Первый секретарь специально тренировался, чтобы походить манерой речи на одного кавказца - большого ученого и вождя народов. Тренька продолжал: - Но мне чисто по-человечески очень хочется узнать, кому из вас первому пришла эта блестящая идея?
   Эмерс слово "блестящая" воспринял правильно - в кавычках.
   - Предложил я, - сказал он, - редактор пока ничего не знает.
   Каугурс дотронулся до руки Кости - как бы сдерживая.
   - То, что Ермак отдыхает у нас, ни для кого не тайна, - сказал редактор. - У нас есть рубрика "Гость города"...
   - Вот и хорошо! Очень интересная, кстати, рубрика, и я помню опубликованные под ней беседы с Леоновым, Айтматовым, Залыгиным... Эти люди, по-моему, любому читателю интересны. А что нового может сказать товарищ Ермак, который не подчиняется партийной дисциплине и развалил в Москве всю работу? То же самое я могу сказать про так называемого украинского поэта, дергающего струны бандуры национализма. Вообще, это позор для нашей газеты и говорит лишь об одном - безответственности и низком профессионализме.
   Эмерс сразу же смекнул, чьими словами говорит Тренька. От него просто исходило биополе Гамлета.
   - Не совсем так, - пытался оправдаться редактор...
   - Именно так, Висвалд Петрович, и вы, как руководитель газеты, должны об этом знать. Не надо бежать впереди лошади. Существуют центральные издания и, если нужно, там всегда могут взять у Ермака интервью. А нам это ни к чему...
   - Но ведь он не просто руководитель одной из важных отраслей, а еще и член ЦК КПСС, депутат...
   - Но вы же взрослые люди и должны понять простую вещь. Есть депутаты и депутаты, есть члены ЦК, а есть просто члены...
   - Да, есть просто члены, - не удержался Эмерс. - Но не надо забывать, что имя Ермака у всех на слуху и пока он ничего плохого народу не сделал.
   Тренька снова поморщился.
   - Он противопоставил свою личность всему Политбюро.
   - Правильно, он противопоставил личность, а таковых, к сожалению, в нашей тьмутаракани остались единицы...
   Словно тектонические толчки вмиг разрушили гладкость лица Первого. Негодование исчезло и появился испуг.
   - Что это за разговоры вы ведете, товарищ Эмерс? Вы, как член партии...
   - К счастью, не являюсь членом партии и свободен в своих мыслях.
   У Первого дернулось веко. Он приложил к нему указательный палец. Но сбрасывать обороты не пожелал.
   - Это обстоятельство ничего не меняет. Ровным счетом ничего. Вы работаете в партийном органе и должны идти со всеми в ногу. И мне кажется странной ваша позиция в отношении товарища Ермака. Это раскольник и партия не зря ограждает народ от его публичных выступлений. Надо иметь голову на плечах...
   И тут редактор с убийственным спокойствием произнес сакраментальную фразу.
   - Тогда пусть Политбюро обнародует факты, которые могли бы быть истолкованы однозначно. Не было гласного разбирательства в ЦК, не опубликована даже стенограмма заседания того пленума. О чем тут говорить! А мы можем в каком-то смысле рассеять туман вокруг этого человека.
   Тренька встал во весь свой гренадерский рост и, как приговор, произнес:
   - Вы оба больны политическим инфантилизмом. И мне ничего другого не остается, как только собрать бюро и поставить вопрос о вашей профессиональной пригодности. Об Эмерсе я вообще не говорю. После того, как он попал в медвытрезвитель, у него должно быть другое место работы.
   - Одну минуточку, товарищ Тренька, - редактор, видимо, почувствовал момент истины. - Значит, без малейших на то оснований вы запрещаете нам свободно выбирать направление работы, даже тему, и угрожаете расправой? Так следует вас понимать? Вы не можете усвоить простой истины: это интервью, которого еще нет и от которого у вас уже так болит голова, может появиться в любой момент и в любой другой газете, которая вам неподвластна.
   - Дело не в моей власти, это точка зрения ЦК КПЛ - ему и определять направление работы средств массовой информации.
   "Ага, вот и проговорился, голубь сизокрылый", - Эмерс мысленно похлопал Первого по плечу.
   - Я вот к чему веду разговор, - продолжал редактор, - что инцидент на проспекте Межа, 91, может свободно стать достоянием любой из газет. Это ведь не политика, а чистейшая уголовщина...
   Тренька, набычившись, смотрел куда-то за окно. И вдруг рявкнул:
   - Вы что - меня шантажируете?!
   - Нет, Виктор Адольфович, это отнюдь не шантаж, просто это реальное видение. Я более чем уверен, что вы сделаете все возможное, чтобы дело о наркотиках и участии в нем вашего сына положить под сукно, но, поверьте, такими методами мы перестройку не осилим...
   Первый растерялся, ибо ничто так не действует на партийных чиновников, как демагогия.
   Он устало уселся в свое удобное кресло и на мгновение закрыл глаза.
   - Хорошо, идите и как следует подумайте - кому выгодно интервью с Ермаком.
   - Виктор Адольфович, можете не беспокоиться, - вмешался в разговор Эмерс. - Безопасность сделала все возможное, чтобы интервью с Ермаком не появилось на страницах нашей газеты.Не далее как вчера сотрудниками этой службы я был задержан и избит. Затем меня в бессознательном состоянии насильственно напоили спиртным и отвезли в медвытрезвитель. В Тукумс.
   Редактора словно поразила молния. Вздрогнули брови и у Первого.
   - Ваша сестра подняла вчера ужасную панику, но я хотел бы, чтобы в этом разобрались компетентные органы...
   - Которые меня и обрабатывали?
   - По-моему, вы заблуждаетесь и преувеличиваете свою роль... Или вы можете представить более веские доказательства? - в глазах секретаря появился мстительный огонек.
   В ответ - как недавно в кабинете Каскадова - Костя рывком сдернул рубашку и обнажил торс.
   - Если вам этого мало, я могу скинуть и штаны. Тренька отвернулся. Опустил голову.
   - Можно еще вопрос? - спросил у него Эмерс. - Что лично вы, Виктор Адольфович, имеете против Ермака?
   - Я лично - ничего! Более того, его речь на партсъезде мне понравилась и я связывал с ним большие надежды.
   - А что с тех пор изменилось? Почему сейчас у вас такой перед ним страх?
   - К сожалению, у меня вышло время. До свиданья.
   Когда Эмерс с редактором покинули кабинет, Тренька долго вышагивал по поскрипывающему паркетному полу и что-то непростое обдумывал. Дважды звонили, но трубку он не снимал. Наконец Первый, прекратив мерить шагами свой кабинет, позвонил в ЦК.
   Ответил Гамлет. Сменив интонацию и пригасив металлические нотки в голосе, Тренька поведал вкратце о только что состоявшемся разговоре с журналистами.
   - Прошу прощения, - ответствовал Гамлет, - у меня на столе лежит официальная справка из медвытрезвителя. Я могу ее вам зачитать... Но суть в общем такова: Эмерс и его приятель были найдены в стельку пьяными и в весьма неприглядном виде... А теперь этот гусь лапчатый ищет виноватых. Кто теперь может что-то доказать или опровергнуть - где он пьянствовал, с кем дрался и т. д.? Наверное, сейчас он и сам ничего толком не может вспомнить. Для него сейчас все виноваты - от Генсека до последнего подметалы. Вы что - его не знаете? Он всегда лез на рожон.
   - Но простите, Руслан Петрович, как же тогда он стал лауреатом Союза журналистов?
   - Прошу прощения, Виктор Адольфович, это наше с вами упущение. Мы слишком либеральны к творческим союзам и там, наверное, решили, что теперь все дозволено. Так и получилось, что смутьян стал лучшим журналистом, а тот же Зивертс из партийной газеты, столько сделавший для пропаганды советского образа жизни, остался при своих интересах.
   Тренька слушал Гамлета, но всецело был погружен в свои проблемы. Решал - сказать об инциденте на даче сына или повременить? Но в какой-то миг все само собой слетело с языка.
   - Руслан Петрович, - нерешительно вякнул Виктор Адольфович, - у меня к вам есть один сугубо личный вопрос...
   - Да говорите же, что замолчали! - бесцеремонно подтолкнул Гамлет. - Впрочем, можете не продолжать, я знаю, о чем пойдет речь. "Вот же гады, уже успели настучать", - с тоской подумал Тренька.
   Гамлет между тем с нравоучительными нотками в голосе продолжал:
   - Товарищ Гуго еще в Москве, а когда вернется, придется поставить его в известность. Насколько я знаю, дело передано в прокуратуру республики. Я туда звонил и попросил передать материалы их кураторам у нас. Но от себя лично могу вам, товарищ Тренька, выразить большое сожаление, поскольку эта история с вашим сыном вас, как первое лицо города, отнюдь не украшает. Скорее всего вам придется предстать перед бюро ЦК.
   - Да я ни на что другое и не рассчитываю, - с ощутимым облегчением промямлил Тренька. - Тут меня уже начинают беспокоить в связи с этой историей.
   - Прошу прощения, Виктор Адольфович, у каждого из нас есть свой доброжелатель, в кавычках, который ждет, когда оступимся.
   Он хотел было попрощаться с Гамлетом, но тот вдруг задал вопрос:
   - Как вы считаете, уместно ли в данной политической ситуации интервью с Ермаком?
   Тренька стал держать паузу, хотя с языка готово было сорваться другое: "Да положил я на все это, оставьте только меня в покое". Но его внезапно осенил новый поворот мысли и он прибег к иносказанию.
   - Понимаете, Руслан Петрович, когда встречаешься с разъяренным медведем, это очень опасно. Но когда рядом два разъяренных медведя, есть шанс, что они, прежде чем содрать с вас шкуру, начнут сводить счеты друг с другом. И тогда можно дать деру или хотя бы хорошенько подготовиться к защите.
   Первый помощник тоже надолго замолчал. Он накручивал на палец телефонный шнур, что выдавало волнение. Мысленно он похвалил Треньку - тот выразил то, что давно брезжило и в его подсознании.
   - А если победит тот медведь, с которым ваша газета собирается сделать интервью?
   - Если он и победит, то не так скоро и у нас будет время, чтобы опомниться от так называемой перестройки.
   - Прошу прощения, у кого это - у нас?
   - Я прежде всего имею в виду партию и поддерживающие ее структуры.
   Гамлет ничем не выдал свой восторг и только неопределенно хмыкнул.
   И все же Тренька уловил еле заметные нотки одобрения. Он продолжил свой экспромт.
   - Может, я ошибаюсь, но то, что сейчас делает наш уважаемый Генсек, долго продолжаться не может. А если продолжится - добром не кончится.
   - Смелая мысль, Виктор Адольфович. Ну хорошо, а если победит другой медведь?
   - Тогда весь вопрос будет заключаться в следующем: с какой командой он пойдет к этой победе?
   - Значит, вы, товарищ Тренька, полагаете, что пока в события вмешиваться не надо и пусть они идут своим чередом?
   - Мне кажется, что не вредно бы узнать из того же интервью точку зрения на происходящее самого товарища Ермака - потенциального оппонента Генсека. Чтобы знать, с кем мы имеем дело.
   Ставя так вопрос, Тренька, разумеется, вел свою игру, помня о разговоре с редактором.
   - Тем более, - вдохновенно подхватил Гамлет, - нам все равно придется собирать бюро и я вас, Виктор Адольфович, очень попросил бы выступить на нем и обосновать то, о чем мы с вами только что говорили.
   - В принципе я не против, хотя наверняка большинство членов бюро отнесутся к этому отрицательно. Да и трудно сейчас предугадать, что обо всем думает сам товарищ Гуго...
   - Он возвращается послезавтра и я сразу же поставлю его в известность. Не думаю, чтобы он не поддержал нашу позицию.
   Оставшись наедине со своим заваленным газетами и всевозможными документами столом, Гамлет предался размышлениям. Он думал о Ермаке - перекрывать или нет кислород? Или лишний раз дать под вздох, показать власть, которую нельзя ни подавить, ни разболтать пустым трепом перестройки. Но с другой стороны, думал первый помощник, это опытный партработник, двадцать лет шел в партийной упряжке, начинал всю эту канитель... Гамлет засуетился, ибо проникновение в тему задело в нем какую-то стерегущую струну. Он как никто другой понимал, что ветры обновления прежде всего сметают на своем пути привилегии, достаток, полное и безоговорочное благополучие. И он знал, что опасность лишиться всего исходит от Генсека, которого пока еще как-то сдерживают старые партийные вожди. Что делать? Как повести себя? Но он не стал особо ломать голову - как бы спохватился, отдав себе отчет, что власти у него через край и если интервью окажется с "загибом", его можно перехватить на пути в типографию и даже - в крайнем случае - изъять газеты прямо из киосков. Но нет, до этого доводить нельзя. Дальше типографии пойти тогда интервью не должно...
   И подчиняясь какому-то неясному импульсу, Гамлет снял трубку правительственного аппарата и связался с председателем республиканского СПБ Янисом Дурбой. У них были свойские отношения и не один вечер на даче они провели в дружеской беседе, иногда сопровождая ее рюмкой-другой армянского коньяку. Однако фамильярности Гамлет не терпел и, услышав в трубке голос Дурбы, обратился по имени-отчеству:
   - Янис Эйженович, вы сейчас очень заняты?
   - Пожалуй, буду ближе к истине, если отвечу отрицательно...Какие вас волнуют проблемы, уважаемый Руслан Петрович?
   Ушлый чекист сразу смекнул, что с ним хотят говорить тет-а-тет. Он и сам не раз таким образом приглашал на беседу своих высокопоставленных агентов. Кстати, имя Гамлета тоже числилось в картотеке СПБ с 1979 года и проходил он под псевдонимом "Филолог".
   - Через полчаса, в крайнем случае минут через сорок я буду у вас, - ответил Дурба.
   Когда он вошел в кабинет Гамлета и увидел его хозяина, понял - разговор предстоит конфиденциальный. И Дурба и Гамлет этого не чурались, ибо оба точно знали, что подслушивающей аппаратуры в здании ЦК нет.
   - Нина Павловна, принесите, пожалуйста, кофе, - сказал в селектор Руслан Петрович.
   Они уселись в мягкие кресла, расположенные у окна. На улице стояла жара, и люди не спеша, словно на прогулке, шли по улицам. Но в кабинете Гамлета было если не прохладно, то во всяком случае, как в тенечке - исправно работали кондиционеры.
   После того как секретарша внесла поднос с кофейником и тминным печеньем, начался разговор.
   - Мы с вами недавно беседовали о Ермаке и журналисте Эмерсе, - исподволь начал Гамлет. - У вас что-нибудь уже предпринято в этом плане?
   - Здесь получилась небольшая накладка, перехлест... Все агентурно-технические мероприятия проводят люди Москвы. Мы немного опоздали... Я получил указание Центр СПБ и лично от товарища Понурова - дать им в помощь своих сотрудников и оказывать всяческую поддержку. Это как раз та акция, которая особых усилий не требует...
   Дурба опустил глаза к кофейной чашке, кроша печенье. Тмина он терпеть не мог.
   Гамлет ждал продолжения разговора.
   - Грязно, черти, сработали... не учитывают нашей специфики. После того, как вы во время своего разговора с Эмерсом позвонили нам, люди Понурова перехватили корреспондента по дороге в Елгаву и провели не совсем чистое мероприятие.
   - Но хотя бы цели своей они добились? - с любопытством, правда, старательно скрываемым, спросил Гамлет.
   - Они сделали то, что делается во всем мире. Может, даже не столько они виноваты, сколько Эмерс оказался скандальным. Он сейчас на всех углах кричит, что на него покушалось СПБ в отместку за Ермака.
   - А привлечь за клевету вы его не можете?
   - Нет, это превышает мои полномочия. Он всецело под колпаком ЦентрСПБ и потому решать им.
   - Но Эмерс, по-видимому, тоже ничего доказать не может?
   - Это исключено на сто процентов. В принципе, пока была достаточно умеренная профилактика, так сказать, первый этап.
   - Хорошо, Янис Эйженович, я не буду влезать в ваши профессиональные дебри. Просто мы посоветовались с товарищами и пришли к выводу, что, может быть, не стоит препятствовать встрече какого бы то ни было журналиста с Ермаком. Из двух зол это, пожалуй, наименьшее. Вот почему я с вами и хотел посоветоваться.
   Дурба про себя уже прикидывал варианты. Он мгновенно ориентировался в дефинициях Гамлета. И в принципе ему было наплевать на разглагольствования этого провинциального Гришки Распутина. "Много на себя берете, товарищ Гамлет", - думал Дурба, тихонечко помешивая ложечкой кофе.
   - Скорее всего рациональное зерно в этом есть, поскольку рано или поздно Ермак все равно получит доступ к средствам массовой информации. И, конечно же, вспомнит о своем визите в Латвию и все такое прочее. Теперь относительно поэтапности прохождения интервью. Я думаю, в этом особой проблемы нет, ведь оно все равно не минует Главлита. Там не поставят на материале свой штамп и ни на какой офсет публикация не попадет. Так что тут, я думаю, никаких проблем нет. Я не припомню случая, чтобы хоть какая-то информация прошла без визы Главлита. Такого в нашей печати еще не было...
   - Вот это-то мне и хотелось услышать. Только вы не подумайте, Янис Эйженович, что я вместо Гуго пытаюсь единолично воздействовать на ситуацию. Отнюдь нет, просто когда он возвратится из Москвы, я должен буду предоставить ему всю необходимую информацию.
   - В этом он недостатка не ощутит - наши сводки о положении в республике ежедневно поступают в вашу канцелярию.
   - Ермак - это особая статья, - улыбнулся Гамлет, - и, честно говоря, о нем в ваших сводках не густо...
   - Я уже вам объяснил, почему это происходит.
   Гамлет смотрел на склоненную голову Дурбы. Седая, старая - скоро на пенсию. Вялый, утративший былую прыть чекист. Пусть и заслуженный...
   Однако Гамлет стал еще приветливее.
   - Мы рассчитываем на вас, Янис Эйженович. В случае чего надо идти на решительное пресечение, а пока не мешайте Эмерсу или кому-то еще контактировать с Ермаком.
   - Со своей стороны это я вам обещаю, но за сотрудников ЦентрСПБ дать гарантии, естественно, не могу. У них свое начальство и свои представления о Ермаке.
   - Хорошо, последнюю точку ставить пока не будем. Посоветуемся с отделом административных органов ЦК, переговорим с членами бюро и тогда, возможно, картина прояснится до конца.
   Озадаченным уходил из ЦК Дурба. Не понравился ему раздевающий взгляд Гамлета. Что-то в этом взгляде было такое...
   ...Дома у Эмерса никого не оказалось. Его объяла прохлада и он поймал себя на мысли, что из всех мест на земле только здесь чувствует себя достаточно надежно. Он залез в холодильник, достал бутылку пива и кусок старого, ссохшегося сыра. Затем взял все тот же любимый томик Гельвеция и открыл, где придется: "Но существует иного рода испорченность нравов, подготавливающая падение государства и предвещающая его погибель, ее называют политической развращенностью". "Вот-вот, именно это происходит и с нами", - согласился с философом Костя.
   Он перелистал книгу и взгляд уперся в ранее им же самим отчеркнутые строки: "Кто бы ты ни был, но если ты любишь свободу, хочешь быть богатым, не обладая имуществом, могущественным, не имея подданных, подданным, не имея господина, дерзай презирать смерть: цари будут дрожать перед тобой, а ты один не будешь ничего бояться". "А я боюсь, - думал он, - хотя чувствую, что страх вроде бы спадает. Смерть - это всего лишь утрата каких-то земных радостей, да и то с точки зрения живого воображения. Так что же такое смерть, если не вечный сон?"
   Он улегся на тахту и, сложив руки на груди, закрыл глаза. Сморил сон - недолгий, с осколками сновидений. Ему привиделась высоченная водонапорная башня, с верхотуры он смотрел вниз, на крошечных людей, и чувствовал, как неудержимо сползает к краю. И зацепиться не за что. От страха закричал беззвучным криком. Он быстро перевернулся на живот и... проснулся. Над ним с удивленным лицом стояла Нора.
   - Ты плакал, как ребенок... Вставай, я приготовила обед, хотя ты моих забот не заслуживаешь.
   От этих слов Костя повеселел - окончательно ощутил, что находится у себя дома. Удивленный "мирной инициативой" Норы, он вскочил на ноги.
   За обедом узнал две вещи. Во-первых, как выразилась Нора, все время тренькал телефон, однако, когда снимала трубку, никто не отвечал. Косте это показалось подозрительным и он подумал, что тот, кто занимался подключением к его номеру, плохо владеет своим ремеслом. И, во-вторых,Норе вдруг понадобились деньги - захотела купить себе джинсовую юбку. И если на первое ее сообщение он отреагировал молчаливым кивком - мол, принято к сведению, то вторая информация вызвала улыбку. Давно уже она ничего себе не покупала, пребывая в каком-то ступоре.
   - Ты же знаешь, где деньги лежат, - сказал Эмерс, - могла бы мне об этом и не говорить.
   - А может, мне хочется с тобой пообщаться.
   Он пожал плечами, но на сей раз в этом жесте не было прежнего беспощадного равнодушия, что выводило из себя Нору. Наверное, поэтому она была так необыкновенно предупредительна.
   Поев, Костя раскрыл свой дневник. Проставил дату и, немного подумав, вывел первую строчку: "Кажется, я попал в непростой. - однако зачеркнул и написал: - жуткий переплет..." Затем позвонил в монастырь отцу Егорию и извинился, что не сдержал слова. Вдаваться в подробности не стал, но, между прочим, намекнул, что поездке в монастырь помешали.
   В какой-то момент захотелось позвонить по "тому" телефону, который при встрече дал Льдистый. Но когда Костя собрался было набрать номер в Москве и наотрез отказаться от договоренности насчет интервью с Ермаком, ему позвонили. Это был Каскадов.
   - Буду говорить на "эсперанто", - сказал он. - Понял?
   Часто, говоря по телефону о служебных делах, они морочили друг другу голову разными обиняками.
   - Понял, говори, - ответил Костя.
   - Долговязый кое-что провентилировал и есть неплохие виды на задушевную беседу с ребятами, которые хохмят в нашем городе. Словом, через пятнадцать минут выгляни из своего терема и поймешь, что синоптики не ошибаются...
   - Яснее не скажешь, сударь. Я полон надежд на милый вечер.
   Костя взял книгу и пошел на кухню, из окна которой хорошо видна проезжая часть улицы. Ровно через семнадцать минут подъехал милицейский "уазик", и Эмерс, захватив сумку, вышел.
   А еще через десять минут был в кабинете у Алима, где находился и дознаватель Минтаурс. Оба были оживлены и чувствовалось - им есть, что рассказать корреспонденту. И действительно Каскадов не стал зря терять времени.
   - Двое сотрудников из ЦентрСПБ, как я и думал, остановились в курортной гостинице и сегодня целый день провалялись на пляже. В листке прибытия записаны как инженеры какого-то номерного завода. Подробности расскажет Юрис.
   - Тебе, - Минтаурс обратился к Косте, - надо будет их опознать. Сегодня же устрою тебя в гостиничном газетном киоске, мимо которого ходят в ресторан ее постояльцы. Эти гуси тоже там харчуются. Во всяком случае, так утверждает горничная на этаже. По одному не ходят никогда. В их распоряжении "волга", выделенная нашим СПБ. Если среди них есть тот, что тебя прихватил и ты его опознаешь, сегодня же будем брать.
   - Смотри, Юрис, только без шума. Если не найдешь к ним верного подхода, отложи до другого раза...
   Минтаурс улыбнулся, открыв ряд белоснежных зубов.
   - Даже если немного пошутим - что из того? Законное задержание человека, обвиняемого в нанесении телесных повреждений гражданину Эмерсу. Кстати, ты, Костя, напиши-ка нам для порядка заявление на сей предмет.
   - И не только, - сказал Каскадов, - надо пройти нашу медэкспертизу. Отложим это на завтра, - Алим перевел взгляд на Минтаурса. - Ты, Юрис, уже определил, куда доставишь клиентов? В отдел повезешь или на агентурную хату?
   - Думаю, все должно быть в рамках закона. Если их прихватим - притараним сюда, в изолятор временного содержания. Там и допросим. Впрочем, это тебе, начальник, решать...
   - Легко сказать - допросим... - Алим почесал затылок. - Их натаскали в молчанку играть. Или же начнут молоть чепуху. Хорошенько придется поработать, чтобы развязать язык.
   - Рано делите шкуру неубитого медведя, - вставил Костя. -Может, эти персонажи из гостиницы - герои другой оперы?
   - Да нет, те самые, - успокоил Минтаурс. - Видна птица по полету. И по описанию горничной, один смахивает на твоего обидчика, того, чернявого.
   - Кого еще возьмешь с собой? - поинтересовался Каскадов у Юриса.
   - Панченко и Кляву - думаю, хватит.
   - Ну уж нет. Если этих ребятишек из Москвы двое, значит, брать их надо как минимум вшестером. И предупреди Кляву, чтобы держал себя в рамках.
   Напомнить стоило - оперуполномоченный Клява несколько лет вел в отделе занятия по восточным единоборствам.
   Все дальнейшее происходило в достаточно быстром темпе. Едва Эмерс докурил сигарету, как очутился в темной подсобке рядом с газетным киоском гостиницы. Там было душно, пахло мышами и старой бумагой. Он устроился у оконца в двери, за тюлевой занавеской. Оттуда Косте были видны все, кто направлялся в ресторан, зато стороннему взгляду его самого не разглядеть.
   Сначала Косте было даже интересно. Шли по одиночке, вдвоем, втроем... Прошли две молодые девицы и Костя вспомнил Зайгу. Потом, весело болтая, прошагали теннисисты - загорелые рослые ребята. Мелькнули двое в шортах, Эмерс напрягся - один из них смахивал на того, из-за которого он сейчас потел и глотал бумажную пыль.
   Донимала жара, в горле пересохло. Но все это как рукой сняло, когда Костя увидел двух мужчин, одетых не по погоде: в пиджаках, при галстуках. Тот, что чуть дальше от Эмерса, повернулся лицом к товарищу и Костя его узнал. Гладко зачесанные назад темные волосы, щетинистая щека и - вот она - возле переносицы свежая, глубокая царапина. У Кости зачесались руки, напомнила о себе аритмия. Однако из подсобки он не вышел и решил дожидаться возвращения "клиентов", чтобы удостовериться окончательно и бесповоротно - это они. Ждать, однако, пришлось долго. Эта пара шла в обратном порядке: тот самый, обидчик, шел справа - поближе и потому был как на ладони. Костя еле сдержался, чтобы не выскочить из своего укрытия и не броситься на него. Он так разволновался, что пришлось нащупать в кармане тюбик валидола и положить под язык таблетку.
   Костя отшпилил один угол занавески, а сам отошел в сторону от окошка. Это был знак Минтаурсу. Отперев дверь, Юрис вошел в подсобку, посмотрел вопросительно на Эмерса.
   - Тот, что с синим в полоску галстуком? - спросил Минтаурс.
   - А как ты вычислил?
   - Несложно, если знаешь предмет исследования... Сейчас, Костя, нацепи темные очки, нахлобучь свою кооперативную кепи и отправляйся в отдел. Жди там. Эти ребята чувствуют себя на курорте слишком привольно, по-моему, настроены уж очень благодушно. Но с ними надо держать ухо востро. Минтаурс подтолкнул Костю к выходу.
   - Иди сразу же налево и, обогнув гостиницу, направляйся на улицу Юрас. Их окна туда не выходят.
   Костя не спешил.
   - Я бы тоже хотел участвовать в задержании, - сказал он, но одобрения на лице дознавателя не увидел.
   - Твое желание понятно, но Алим категорически против. И он прав. Извини. Ты еще свою роль сыграешь, не волнуйся.
   Сотрудники ЦентрСПБ жили в двухместном номере, и Минтаурс вместе с Клявой, Панченко и еще одним оперативником угро решали, как развести клиентов. Но прежде надо было идентифицировать личности. Один из них числился в регистратуре Николаем Королевым, другой - Анваром Алиевым.
   - Чернявый нам нужен, - сказал Минтаурс. - Клява, сходи к дежурной по этажу и без рекламы расспроси ее о жильцах из четвертого номера. Сразу предупреди, чтобы рот на замок.
   - Этот Алиев - мужик накаченный, брать будет нелегко, - сказал Клява и пошел на этаж.
   - Где будем брать? - поинтересовался Панченко.
   - Только не здесь, нечего устраивать бесплатное зрелище для зевак. На стоянке находится их "волга", надо бы использовать это.
   Они вышли из холла на улицу и направились в сторону автостоянки. Обошли ряд машин и остановились неподалеку от черной "волги". Номерной знак - местный.
   Подошел и Клява.
   - "Клиенты" у себя в номере. - На фотографии, которую он предъявил дежурной, та узнала Алиева.
   - Интересно, их автомобиль на сигнале? Может, качнуть? -полюбопытствовал Панченко.
   Минтаурс неопределенно взглянул на товарища.
   - Не стоит. Ты сейчас зайдешь к ним в номер и скажешь, что пригнал из Молдавии рефрижератор с фруктами, а стоянка,мол, занята.
   - Рискованно, - сказал Клява, - если не увидят рефрижератора, поймут, что дело нечисто.
   - Это наша проблема. Свяжись по рации с ГАИ и она тебе через десять минут достанет хоть пяток рефрижераторов. Для правдоподобия водителя можно отвезти в отдел - на проверку документов.
   Но все получилось экспромтом. Когда Клява с Минтаурсом подошли к черной "волге" и Юрис мимоходом слегка надавил на багажник, машина вдруг ожила. Просто взахлеб застонала, словно ей причинили нестерпимую боль. Они переглянулись.
   - Кажется, сам господин случай пришел на помощь, - сказал Минтаурс Кляве. - Ты оставайся здесь, а мы с Панченко будем в кустах.
   Какой-то прохожий мальчуган остановился и стал с интересом взирать на сигналящую "волгу".
   - Панченко, - приказал Минтаурс, - передай нашему водителю, чтобы он с Куликовым рулил сюда. Сейчас будем брать голубчиков.
   Милицейская "волга" находилась рядом у аптеки.
   - Кажется, пожаловали наши гости, - в голосе Панченко послышалось волнение.
   Около черной "волги" стоял Клява и делал вид, что пытается открыть дверцу. К нему подбежали двое высоких плотных мужчин.
   - Эй, парень, ты случаем ничего не перепутал? - крикнул Кляве тот, кто, по расчетам Минтаурса, был Королевым.
   Клява не отреагировал. Королев в два прыжка оказался возле машины.
   - Стой! - и не успел Клява и глазом моргнуть, как ему заломили за спину руку. Он дернулся было, но вырываться не стал.
   Алиев, видя, что опасности нет, открыл ключом дверцу и отключил сигнализацию.
   - Ну что, малый, сдать тебя в милицию или просто за нахальство навешать по шее? - поинтересовался Королев.
   Подошедший в развалочку Алиев размахнулся и врезал Кляве хорошего леща. Тот дернулся, но Королев крутанул руку.
   - Пошли, - шепнул Минтаурс Панченко, - кажись, наших бьют.
   Они вышли из кустов и широким шагом направились к черной "волге".
   - Что тут происходит? - изображая обеспокоенность, спросил Юрис. - Угоном вроде бы пахнет.
   Панченко вторил ему:
   - Мы из уголовного розыска и потому прошу всех оставаться на месте. - Он продемонстрировал служебное удостоверение.
   - Тогда этот парень по вашей линии, - сказал Королев.
   - Кто такой? - обратился Панченко к Кляве, не спуская при этом взгляда с "объектов".
   - Да чего они? Стоял себе и курил, а эти хмыри решили, что я грабитель.
   - Чья "волга"? - поинтересовался дознаватель.
   - Машина-то наша, но шума мы из-за зтого поднимать не собираемся.
   - Что ни день - угоны, а вы хотите спустить все на тормозах, - выговаривал Юрис. - Сожалею, но всем вам придется проехать в отдел. И прежде всего нас интересует этот субъект, - он указал сигаретой на Кляву. - Ведите его в машину.
   Королев даванул плечом на Кляву и тот безропотно сделал несколько шагов в сторону милицейской "волги",
   - Пусти, скот, сам пойду, - сказал он Королеву.
   Алиев пытался ногтем что-то соскрести с ветрового стекла.
   - Вы тоже пойдете с нами, - обратился к нему Юрис. - Будете свидетелем.
   - Это, пожалуй, лишнее. Я приехал на курорт не для того, чтобы выступать в процессах века...
   В это время отпущенный Клява вдруг нанес Королеву отличный удар в челюсть. Тот рухнул на землю. Алиев отреагировал мгновенно: точно такой же удар получил Клява. Прыжок Панченко был тоже внезапным. Но после броска через бедро юрмальский опер полетел в кусты сирени.
   - Надоело мне все это, - как бы оправдываясь, сказал Клява и выбросил левую ногу. Удар был точным - Алиев оказался на четвереньках и что-то невнятно забормотал, мотая головой.
   - Хорошо дерешься, Клява, - сказал Минтаурс и помог товарищу отволочь Алиева - уже в наручниках - в машину.
   Очухался и Панченко. Он подошел к лежащему навзничь Королеву и внимательно всмотрелся в его лицо. И тут же был наказан за свое любопытство: Королев вдруг ожил и Панченко второй раз в течение одной минуты улетел в кусты. Королев с жесткой гримасой на лице встал с земли. В руках у него оказался пистолет.
   - Стоять! - приказал он и вытер с подбородка кровь. - Или вы его отпустите или я...
   Тотчас из-за милицейской машины раздались два выстрела - возле ног чекиста брызнули осколки асфальта. Стрелял из автомата оперативник, находившийся до сих пор в "волге".
   - Как видишь, - сказал Королеву Минтаурс, - у нас возможности шире. Раз уж ты вытащил оружие, мы должны тебя тоже прихватить с собой. - Минтаурс приглашающе взмахнул пистолетом.
   - Что тебе, парень, особое приглашение нужно? - крикнул от машины Клява и шагнул было к Королеву, но его снова остановили.
   - Вы наверняка знаете, кто мы такие, - засовывая в кобуру пистолет, проговорил Королев. - И я не советую вам зря нарываться на скандал. - Он спокойно повернулся и пошел в гостиницу.
   Клява хотел было устремиться за ним, но Юрис остановил:
   - Оставь его в покое. Задерживать пока оснований нет.
   - Как так - а угроза оружием?
   - Это пустая формалистика, нам крепкий криминал нужен...
   Они сели в свою голубую машину, повезли Алиева в отдел.
   Как Каскадов и предполагал, задержанный наотрез отказался давать показания. Он сидел на намертво прихваченном к полу стуле, покусывая от злости губы, пот так и катился по лицу.
   У стены рядом с Алиевым пристроился Минтаурс. Каскадов, ссутулившись, сидел за столом и который час кряду пытался добиться хоть слова от московского гостя.
   - Назовите себя... Кто вы, с какой целью прибыли в Юрмалу? Молчание.
   - Сколько бы вы ни упирались, все равно кое-что придется объяснить. Во-первых, с какой целью оказались в наших краях, почему на вашей машине незарегистрированный номер? И, наконец, главное: откуда пистолет, который у вас изъяли? Обязан предупредить, что ордер на арест вот он, лежит передо мной на столе. Хотите взглянуть?
   Алиев лениво повернул голову и уставился на Каскадова. Сглотнув слюну, попытался слизнуть капельку пота.
   - Снимите наручники, - попросил он. - И дайте закурить.
   - Все это возможно, но только чуть погодя, - Каскадову тоже было жарко и он снял пиджак.
   Алиев увидел портупею с кобурой - точь-в-точь такую, которая еще недавно была на нем самом.
   - Я требую встречи с прокурором, - сказал Алиев.
   - Если у вас есть претензии к нам, можете написать на его имя заявление.
   - Мне необходима личная с ним встреча.
   - Я действую в соответствии с законом и могу только еще раз повторить то, что уже говорил. А будете упорствовать, отправлю в следственный изолятор и, если никогда там бывать не пришлось, могу объяснить, чем ваш визит туда ознаменуется.
   - Не пугайте, и так знаю. Говорить буду только в присутствии прокурора или адвоката.
   - Откуда такая щепетильность?
   Минтаурс встал со стула и подошел к Алиеву. Затем вытащил из кармана пачку сигарет и, вынув одну, вложил в губы задержанного. Поднес огонек.
   - Вы ведь неглупый человек, очевидно имеете элементарное представление о положении вещей. Скажите, пожалуйста, где вы находились позавчера между десятью и одиннадцатью часами утра? До минуты. До секунды.
   - А кто ты такой, чтобы допрашивать? - спросил Алиев.
   - Я - дознаватель Минтаурс и когда ответишь на мой вопрос, расскажу тебе одну интересную историю.
   У Юриса правило - когда к нему обращаются на "ты", он отвечает тем же.
   - Ты ее лучше расскажи ему, - Алиев кивнул на Каскадова. - Сигарета мешала говорить и он языком переместил ее в уголок рта.
   - Нет, парень, я хочу, чтобы между нами установилось полное взаимопонимание. А пока желаю посмотреть на твои руки.
   Минтаурс взял правую руку Анвара и взглянул на кисть. Потом осмотрел левую.
   - Оказывается, ты большой забияка. Костяшки вон как вспухли. С кем и когда последний раз дрался? А может, бил кого-то? Не будешь говорить? Напрасно, речь идет о чрезвычайно серьезном деле. Куда серьезней, чем ты себе представляешь. Сейчас придет эксперт и снимет отпечатки пальцев. И, естественно, сравнит с другими, оставленными, скажем, на наручных часах жертвы, на дверцах автомашины марки "жигули" и кое-где еще. В случае совпадения рисунков, как ты сам понимаешь, в твоей судьбе могут произойти коренные изменения. И поверь, весьма печальные.
   Минтаурс сделал паузу, чтобы в разговор включился Каскадов, а сам вышел из камеры.
   Лицо у Алиева было озабоченным и усталым. Под глазами легли густые тени, щеки ввалились.
   - И судьба ваша будет решена, - сказал Каскадов.
   - Неубедительный блеф, - возразил Алиев. - Разве я похож на молокососа, с которым можно вытворять все, что угодно?
   - Нет, мы вас за такого отнюдь не держим, - успокоил Алим. -Наоборот, есть все основания предполагать, что мы имеем дело с опасным и изворотливым рецидивистом.
   Его прервал Минтаурс, вошедший в камеру.
   - Пришел эксперт. Впускать? - спросил он. Каскадов в ответ кивнул.
   Когда эксперт, выполнив необходимую процедуру, ушел, в помещении наступила тишина. Только из верхнего оконца слышался лай служебных собак.
   - Подождем немного, ваша судьба во многом будет зависеть от этих пальчиков,
   - Не запугивайте, шеф, не страшно. Как бы вы ни старались, ничего на меня не навесите. Абсолютно ничего.
   - Вы так же были уверены в том, что мы вас не возьмем за жабры, - раздраженно ответил Минтаурс.
   - Я повторяю: вы не можете мне ничего припаять...
   И в наступившей тишине раздалась зловещая реплика дознавателя.
   - Ничего, конечно, кроме умышленного убийства журналиста Эмерса.
   Сигарета из губ Алиева выпала на пол. Глаза сощурились, словно кто-то сыпанул горсть песка. Он снова сглотнул несуществующую слюну и провел сцепленными руками по коленям. Это был инстинктивный жест - он подсознательно как бы стремился стереть с пальцев страшную улику. Алим подобное видел не раз и невольный этот жест говорил ему о многом. Наконец Алиев отреагировал.
   - На вашей кухне можно состряпать любую утку...
   - Вы что-то путаете, сударь. Яства подобного рода отлично получаются на вашем пищеблоке, - Каскадов пристально посмотрел на задержанного.
   В свою очередь и тот ответил таким же взглядом.
   - Имя, фамилия, год рождения? - пошел по новому кругу Каскадов. - Откуда пистолет, по какому делу пожаловали? Каковы мотивы совершенного вами преступления?
   Молчание. Его прервал звонок внутренней связи.
   Алим взял трубку.
   - Хорошо, ведите его сюда.
   Это был Эдик. Едва успев переступить порог и мимолетно оглядеться, Каскадов спросил:
   - Кого из присутствующих знаете?
   Поворот курчавой головы влево, вправо. Затем взгляд остановился на Алиеве.
   - Этот, - твердо заявил Эдик. - Вытаскивал нас из моей машины. У него в руке был пистолет и он несколько раз ударил меня им по рукам и по плечу.
   - Что было дальше? - спросил Минтаурс.
   - Костю уволокли в хлебный фургон, а меня избили и силком уложили там же у машины. Приказали молчать, иначе хана.
   - Этот был там? - взяв на вооружение лексику Эдьки, спросил Алим.
   - Да, он ушел с тремя остальными. Больше я их не видел. А вот с...
   Каскадов не дал спасателю произнести имя Эмерса, подняв предостерегающе ладонь.
   - Вы знаете этого парня? - спросил он у Алиева. Тот неопределенно пожал плечами.
   - И знать не хочу.
   - Напрасно торопитесь, можете потом пожалеть.
   - Пожалеете вы, и, надеюсь, очень скоро. Бровь у Каскадова поднялась.
   - Отвечайте: фамилия, имя, отчество... Год рождения. С какой целью...
   Раздался телефонный звонок. Звонил эксперт, речь шла о результатах дактилоскопической экспертизы.
   - Могу вас, Алиев, обрадовать. Отпечатки пальцев на контрольных предметах принадлежат вам. А чтобы не было скучно и лучше вспоминалось, посмотрите на эту фотографию.
   Каскадов извлек из своей папки несколько снимков и самый большой передал арестованному. Что-то заметно изменилось в лице Алиева. Высохший было на лбу пот мгновенно снова выступил мелким бисером.
   - Ну что молчишь?! - привстав со стула, прикрикнул Каскадов. - Говори, это он? - Алим явно давил на психику Анвара.
   - Лица не видно, - тихо произнес Алиев. - Разрешите сделать один звонок в Москву. Потом поговорим более обстоятельно...
   - Все наоборот, согласен? Говори: цель приезда, по чьему заданию работаешь?
   Алиев тяжело откинулся к стене.
   - Будто вы этого сами не знаете, черт бы вас всех побрал! Что тут вы ваньку валяете? - вышел из себя Алиев.
   - Да, знаем, но подтверждение мы все же должны получить от тебя и процессуально оформить. И ты, как человек, имеющий хоть какое-то отношение к юриспруденции, обязан об этом знать.
   - Вы тоже, как человек в погонах, должны знать, что бывают приказы, которые надо выполнять, и бывает степень секретности, когда что-то разглашать преступно.
   - Преступно - говоришь? А не преступно мордовать до крови ни в чем не виновного человека? Грубо сработали, в надежде, что и на этот раз все будет шито-крыто. Как сходило с рук вашему департаменту не раз и не два. Это ваш стиль... Ставлю вас в известность, что против вас возбуждается уголовное дело по факту нанесения телесных повреждений, приведших...
   Каскадов переглянулся с Минтаурсом и тот прочел в его взгляде просьбу-приказ. Юрис поднялся и вышел за дверь.
   Вскоре снаружи послышались голоса и нарочито громкий стук в дверь. Она открылась и появился Эмерс. Он был с какой-то папкой в руках и, не глядя на Алиева, положил ее перед Каскадовым. Алим увидел то, что и хотел. С лица Алиева сползла краска. Он привстал. Эмерс, ни слова не говоря, вышел из камеры и вместо него появился Минтаурс.
   - Вы что же так заволновались, гражданин Алиев? - спросил с усмешкой Каскадов. - Или какие-то приятные ассоциации пришли в голову?
   - Ваш спектакль с потерпевшими поставлен отвратительно. Ни на минуту я не сомневался, что ваш Эмерс жив и ни черта с ним не случилось. Каждый его шаг был нам известен. Вам помог дикий случай и поскольку я, как вы выразились, имею отношение к юриспруденции, то прекрасно отдаю себе отчет, что все козыри у вас.
   - Почему, сделав свое грязное дело, вы в тот же день не убрались в Москву?
   - Погода хорошая стояла, да и недооценили вас...
   - Принято к сведению. Говорите дальше, мне кажется, вы, Алиев, на правильном пути, - Каскадов протянул пачку сигарет. В наручниках делать что-либо трудно, но только не курить...
   - Когда я направлялся в Латвию, - продолжал Алиев, - цель поездки известна мне не была. Просто прикомандировали к сотруднику другого отдела. Поездка на курорт в июле обременительной не кажется, тем более, как мне объяснили по дороге, дело предстояло пустяковое. Мне сказали, что одного дилетанта надо выключить из какой-то намечавшейся политической игры. Ну, естественно, с обязательной профилактикой.
   Каскадов снова пошел на "вы".
   - Что вы подразумеваете под словом "профилактика"?
   - Морально замарать, чтобы в глазах окружающих объект стал потерянным человеком.
   - С какой целью это делалось в данном случае?
   - Моя задача заключалась в организации и проведении самого мероприятия. Тонкости меня не интересовали.
   - Кто вам помогал?
   - Здешние сотрудники, которые, боюсь, знали не больше моего.
   - И как вы считаете, выполнена поставленная задача?
   - По срокам - да... А вообще-то... Об этом не мне судить.
   - А что дальше?
   - Дальше? Вы меня сейчас же отпускаете и я уезжаю в Москву, где, естественно, получу на орехи.
   - На кого конкретно возлагалось руководство этой акцией?
   - За всю Одессу не скажу... Отвечаю только за себя.
   - Какую роль играл Королев?
   - Он специалист по такого рода штукам.
   - Связана ли акция с пребыванием здесь Ермака?
   Алиев заметно замялся.
   - По-моему это из области ваших предположений. Хотя разговор о нем мельком шел. Однако это слишком щепетильный вопрос, чтобы делать какие-то выводы.
   - И все же...
   - Не знаю. Сопровождал нас в аэропорт один коллега и в разговоре с Королевым они действительно разок-другой упомянули имя Ермака. Это, пожалуй, все, что мне известно.
   - Кто предоставил вам хлебный фургон?
   - Не знаю, но, по-моему, такие фургоны есть в каждом СПБ. Их используют для прикрытия еще со сталинских времен.
   - А кто кроме вас находился в фургоне?
   - Я никого не видел, было темно. Возможно, человека четыре-пять. Они сделали свое дело и мы расстались.
   - То есть вы хотите сказать, что они даже не выходили наружу?
   - Нет, конечно. После профилактики Эмерса отвезли в соседний район и там выбросили из машины. Все уехали, а я пересел в "волгу", предоставленную в наше распоряжение здешним СПБ.
   - Каким образом напоили Эмерса?
   - Это не проблема...
   - Согласен, - Каскадов посмотрел на часы. Шел двенадцатый час ночи. - Осталось только прочитать протокол допроса и оставить свой автограф.
   Алиев поднял голову и сквозь зубы проговорил:
   - Напрасно вы это. Я могу все, что угодно, наговорить, но от подписи уж избавьте. И не пытайтесь уговаривать.
   - Хорошо. У вас еще будет время обо всем подумать. И не только о вашей собственной судьбе, но и о судьбах общества, против которого вы пошли.
   Задержанного отвели в соседнюю камеру.
   - Этот не подпишет, - сказал Минтаурс. - Крепкий орешек.
   - Забыл, однако, спросить, в какой провинции Афганистана он воевал...
   - Почему ты думаешь, что он из тех?
   - У всех "афганцев" есть в лице нечто такое, запредельное что ли, нет для них ничего запретного, никаких тормозов. Убийство, так убийство - был бы приказ, да и только.
   - Но ведь и ты там воевал.
   - К сожалению, я тоже не исключение. Порой у самого руки чешутся, хочется взять автомат да посмотреть в глазки этих жирных котов, начальничков наших дорогих.
   - По-моему, Алим, ты заработался, - Минтаурс положил руку на плечо Каскадова. - Пойдем-ка лучше к тебе на этаж, там Эмерс ждет.
   В кабинете действительно ожидал Костя - читал какую-то книгу.
   Вскоре на столе появилась бутылка водки, извлеченная Каскадовым из сейфа, и бутерброды с ветчиной.
  
   ОТВЕТНЫЙ УДАР
  
   Настроение у всех было "разнокалиберное", но в целом сносное. На душе еще тревожно, но день прошел не напрасно, кое-какие виды на торжество справедливости появились.
   - Признаться, я не думал, что Алиев заговорит, - заметил Каскадов. - Обычно эти ребята и рта не раскрывают.
   - А что, собственно, он сказал нового? - спросил Юрис.
   - Ну знаешь, твой пессимизм, по-моему, неуместен. Для начала и это неплохо. Во-первых, теперь мы знаем принадлежность исполнителей, во-вторых, и это очень важно, известен уровень принимаемых решений. По существу, открылись элементы политического заговора. Другое дело, что организован он наспех и проводят его слишком самоуверенные люди.
   - Потому что начисто отвыкли от проведения домашних переворотов. Вот если бы в чужой стране - пожалуйста, с полной отдачей, - Юрис снял пиджак и стал осматривать шов рукава, который разошелся во время драки.
   - Опростоволосились тупаки, - зло сказал Эмерс. - С каким-то паршивым журналистом разделаться не смогли как следует.
   Алим разлил водку в два стакана и один поставил перед ним.
   - По-моему, ты, Кот, неплохо сегодня сыграл свою эпизодическую роль, - он вставил в магнитофон кассету и в кабинете стало веселее. Сизые клубы дыма едва успевали вытягиваться в открытое окно.
   - Алим, забыл тебе сказать - тебя спрашивала по телефону какая-то Аусма и просила срочно позвонить.
   - А ну дай-ка сюда телефон, склеротик.
   - Черт, что-то заело, - ударил по аппарату Каскадов. - Даже гудков нет. Пойду в кабинет Панченко, - сказал и вышел. Однако тут же вернулся и недоуменно сообщил:
   - Новости для прессы - связь отключена и ни один номер... Договорить не успел - со стороны дежурного поста раздались выстрелы. Замолкнув, они сразу же повторились. Все оцепенели. Эмерс слегка побледнел. Минтаурс зачем-то щелкнул зажигалкой. Каскадов механически расстегнул под мышкой кобуру. Выключив свет, он подошел к окну. На крыльце, ведущем в административное крыло, стояли двое в десантной форме. Алим от удивления присвистнул.
   - А ни хрена себе коники... Да нас, кажется, на абордаж берут. Из окна второго этажа потянулась трасса в сторону крыльца. Оттуда в ответ раздались две автоматные очереди.
   - Дай-ка сюда "нутрянку", - крикнул Эмерсу Каскадов. Однако шнур оказался коротким и Алиму пришлось обогнуть стол, чтобы взять трубку внутреннего телефона.
   - Черт возьми, Клява, что там внизу творится? - Каскадов прикрыл трубку рукой и обратился к Минтаурсу.
   - Чекисты штурмуют изолятор и уже блокировали дежурку. Хотят, видимо, Алиева отбить. Попросили бы, падлы, мы его и так отдали бы...
   - Сволочи, ва-банк пошли! - Минтаурс раздавил в пепельнице сигарету. - Ты, Кот, сиди себе здесь и не рыпайся...
   - Клява, - кричал в трубку Каскадов, - у меня в сейфе автомат и мы с Юрисом через низ попытаемся прорваться, а ты из своего окна нас прикрой.
   Открылась дверь и в кабинет, сильно припадая на левую ногу, ввалился Панченко. Эмерс с Минтаурсом едва успели подхватить его на руки.
   - Я хотел было проскочить к питомнику, но меня достали, - из штанины Панченко текла кровь, и Алим, чтобы не наступить на нее, сделал шаг в сторону.
   - Озверели совсем, сволочи, - выругался Каскадов и обратился к Эмерсу: - Кот, перетяни-ка ремнем ему голень, а мы с Юрисом сходим провентилируем ситуацию.
   Алим достал из сейфа короткоствольный автомат с железным откидным прикладом. Синей изолентой к магазину были прикреплены еще две запасные обоймы.
   Миновав коридор третьего этажа, Алим и Юрис спустились вниз - к проходу, ведущему в дежурную часть и изолятор. Двери на ночь обычно закрывались, ключ находился у дежурного по отделу.
   Где-то рядом защелкали пистолетные выстрелы, вслед другие, более громкие - видимо, одиночные из автомата. Они, крадучись, шли по тесному проходу и слышали, как за дверью, что была впереди, неслась отборная брань. До них также долетали какие-то непонятные удары - вроде бы били железом по железу.
   Перед дверью они остановились и Каскадов дал знать Минтаурсу, чтобы тот встал ему на плечи и через верхнее оконце заглянул в дежурную часть. Но получилось чертовски глупо: пока они с трудом ловили равновесие, автомат, висевший на плече Алима, задел прикладом обитую железом дверь и та предательски в ответ зазвенела. И моментально на этот звук ответил автомат изнутри помещения, пули, ударяясь о кирпичный стояк, со звоном рикошетировали. Алим присел на корточки и Минтаурс спрыгнул на пол. Они легли и правильно сделали, ибо тут же над головами снова пропели пули и дверь с расстрелянным замком чуть поддалась. В это время к ним подбежал Эмерс с пистолетом, взятым у Панченко. Каскадов цыкнул на корреспондента.
   В щель они увидели ноги, обутые в тяжелые шнурованные ботинки и заправленные в них пятнистые штанины. Десантники... Каскадов, переведя автомат на одиночные выстрелы, дважды нажал на курок. За дверью раздалась дикая ругань и последовали новые выстрелы. Дверь на глазах превращалась в решето - головы не поднять. Но внезапно наступила тишина.Ее прерывали лишь какая-то возня и тяжелый топот.
   Каскадов рывком поднялся с пола и, пригнувшись, открыл пинком дверь, дав знать жестом, чтобы Эмерс с Минтаурсокм не маячили в проеме.Они переглянулись и бегом устремились в дежурку.Там было пусто,дым от пороха плавал в тусклом свете. Крадучись, они обошли помещение, где еще несколько мгновений назад стоял сильный грохот.
   Каскадов, выключив свет, подошел к зарешеченному окну и в сквере, что находился напротив отдела, увидел людей, волоком тащивших человека в камуфляжной форме. Алим сдерживал себя, чтобы не выстрелить, и вскоре услышал звук заводящейся машины. Из густой тени выехали два "уазика" и устремились в центр города.
   В дежурной комнате все - от стекол на столах до коммутатора и телефонных аппаратов - было разбито вдребезги. Дверь оружейной комнаты открыта настежь. Все десять ячеек для автоматов пусты.
   Подошедший Минтаурс был бледен, как полотно.
   - Пойдем, Алим, взглянешь на дело рук человеческих Они подошли к дверям ИВС. Обмякшее тело дежурного было подвешено за наручники к дверям - решетке, ведущей в изолятор. Под ним разлилась лужа крови, которая еще сочилась из простреленных ног. Дверь камеры, где находился Алиев, отперта, его, конечно, и в помине не было.
   Дежурного и еще двух милиционеров они нашли во внутреннем боксе, где обычно находятся задержанные. Все трое были жестоко избиты. Их вместе с Панченко отправили в больницу.
   Алим сказал Эмерсу:
   - Смотри, корреспондент, и запомни эту ночь. Придет время, в учебнике по истории напишут: силы реакции перешли в контрнаступление.
   Вместе с начальником ОВД прибыл и Кравченко, председатель местного СПБ, невозмутимый краснолицый украинец с замашками директора совхоза. Случившееся его вроде бы и не удивило, словно все шло своим чередом, как положено.
   Собрались все, кто имел хоть какое-то влияние в городе. И, разумеется, приехал первый секретарь Виктор Тренька, который со своими подручными расхаживал посреди всего этого, разора и с важным видом констатировал:
   - Какая жестокость... И цинизм вдвойне - эти субъекты опозорили форму нашей армии.
   Председатель СПБ вбивал в голову начальника милиции свою версию.
   - Точно такое же бандитское нападение с переодеванием было совершено, если мне не изменяет память... Не то в 1981, не то в 1983 году в Бауском районе. Тогда тоже похитили оружие.
   Алим и Эмерс, слышавшие этот бред, с трудом промолчали.
   Прибыли следователи и несколько экспертов из Риги - началась кропотливая работа по фиксации места преступления. В приехавшую труповозку погрузили тело убитого.
   Только под утро Каскадов, Клява и Эмерс ушли из отдела. Юрис остался в милиции помогать рижским следователям.
   - Значит, по мнению Кравченко, сегодня в ОВД поработала банда уголовников? - как бы размышляя вслух, сказал Эмерс.
   - Это наиболее приемлемое для них объяснение. - Каскадов был мрачнее тучи. - И помяни мои слова, шум они подымут страшный и все в конце концов, свалят на мафию или же на националистов...
   - Но мы ведь можем опровергнуть эти измышления.
   - Как? Главное действующее лицо здесь - Алиев, а он исчез. Магнитофонная лента - не доказательство. Но дело даже не в этом - просто никто не даст мне и рта раскрыть.
   - Но у нас есть отпечатки пальцев Алиева, плюс к этому все мы - свидетели.
   - Нас только обвинят в нарушении закона и с волчьим билетом вышвырнут вон, - изрек Клява.
   ...Уже с вокзала Каскадов позвонил массажистке Аусме. Она слышала стрельбу, всю ночь не спала и перепугалась до смерти. Да, она разговаривала с "отдыхающим" и тот просил "прессу" быть завтра около восемнадцати часов в районе выставочного павильона и Дома творчества художников.
   Эмерс потом долго гадал, почему Ермак принял такое решение.
  
   ВЫЛАЗКА
  
   Бессонница одолела Ермака.
   Из спальни, минуя зимний сад, - целый этаж с экзотическими растениями, - он вышел на балкон.
   Ночь стояла превосходная. Легкие летучие облака не скрывали звезд. Он уселся в плетеное кресло и сквозь простенький узор балконного ограждения смотрел на кроны каштана. На душе министра было скверно. Особо угнетала неопределенность в непростых отношениях с Генсеком. Судя по некоторым его поступкам, против Ермака создавался железобетонный блок из членов ЦК. А ведь когда-то начинали вместе... Да, Генсек был в упряжке коренником, но ведь и он, Ермак, тоже сил не щадил, жил, как мог, помогал тащить воз, но чувствовал, что его обложили как волка красными флажками. И день ото дня их становится больше...
   Вдруг он услышал - и не очень-то далеко - автоматные очереди. Затем - отдельные выстрелы и снова очереди.
   Он поднялся с кресла и подошел к краю балкона. Сзади почувствовал чье-то присутствие - это был помощник Льдистый.
   - Геннадий Семенович, стреляют или это мне только кажется? - негромко спросил Ермак.
   - Боюсь, что так оно и есть. Вроде бы "калашников" и пистолет Макарова.
   И как бы в подтверждение за деревьями снова затрещали выстрелы.
   - Дай, Гена, сигарету, - попросил Ермак. - Что-то нервишки сдают.
   - Не могу, Тимофей Николаевич, Дарья Осиповна осерчает.
   - Ничего, переживем как-нибудь...
   Даже по тому, как Ермак держал сигарету, можно было определить, что курит он крайне редко.
   - Геннадий Семенович, завтра, наверное, съездим в одно место... Скажи, сложно номер на машине поменять?
   - Выедем с территории и где-нибудь поменяем. А в общем нет проблем.
   - Надеюсь, встречи с ГАИ не будет?
   Льдистый приобрел опыт вождения при спецподготовке в ЦентрСПБ, да и автоспортом занимался в свое время.
   - Вы же знаете, Тимофей Николаевич, я езжу в пределах дорожных правил.
   - Я не за себя беспокоюсь... Не хотелось бы подставить под удар того парня.
   - Вы говорите об Эмерсе?
   - Да. Судя по записке, которую он передал оказией, у него возникли какие-то чрезвычайные осложнения.
   - Этого следовало ожидать. Я еще на кортах заметил, как нас пасли орлы из СПБ. И более чем уверен, что за Эмерсом тоже установлена слежка.
   - Ты так думаешь?
   - Несомненно... Поэтому я и настаивал, чтобы вы с корреспондентом встретились в другом месте.
   - Это было бы еще хуже. Следует продемонстрировать, что я их не боюсь и уж тем более не скрываюсь... Я сторонник открытой игры. Что же касается этого парня... Не думаю, что СПБ возьмет его в оборот.
   - Это зависит от того, как там наверху на это посмотрят... Слышите, - Льдистый вытянул шею и стал прислушиваться. - Кажется, еще постреливают. Не мешало бы узнать, по какому поводу сей салют.
   Ермак глянул на циферблат часов. Уже два.
   - Здесь, как в Ленинграде, стоят белые ночи. Гена, принеси, пожалуйста, снотворное.
   Помощник помялся, не зная, что делать. Снотворное - это начатая бутылка "Старки", которую Ермак прихватил с собой из Москвы.
   - Может, уже поздно, - для приличия посомневался Льдистый. Он боялся попреков Дарьи Осиповны, но, видимо, ночная пальба действовала гнетуще и на него. Препираться он не стал.
   Света на балконе было достаточно, чтобы не перелить рюмки через край. Они выпили по две, закурили, потом Ермак предложил сыграть в шахматы.
   Сражались при свете карманного фонаря, а когда батарейка стала садиться, Ермак сказал:
   - Знаешь, Гена, мрачные предчувствия не покидают. Зря, верно, но такое впечатление, что эта тревожная ночь вдруг каким-то образом связана со мной... Что ж, попытаюсь уснуть.
   - А я еще побуду здесь, - сказал Льдистый. - Воздух воистину пьянящий...
   Ермак заглянул в спальню жены. Рядом с Дарьей Осиповной посапывала внучка Наташа. В комнатах стояла непоколебимая тишина. Он прошел в свои апартаменты и остановился перед мягкой, широкой кроватью. Он прилег, не укрываясь одеялом, заложив под голову руки. Тревожное чувство не унималось. Он закрыл глаза и принялся считать белых слонов. Но перед мысленным взором все представало лицо Генсека. Он как бы укорял: "Не послушал ты меня, Тимофей, заартачился, а теперь пожинай плоды..."
   ...Разбудила Наташка,белокурая девчушка с синими бантиками.
   - Деда, а деда, пойдем играть в бадминтон.
   В дверях показалась Дарья Осиповна, на лице ее была написана озабоченность.
   - Тим, у тебя со сном сегодня порядок? - спросила она и подошла к окну. Тихонько потянула шнур и шторы на широком окне беззвучно разошлись в стороны.
   - Вроде бы нормально. Правда, заснул поздно и привиделась всякая чушь.
   - Расскажи, - жена присела в изножье.
   - Дед, а деда, - канючила Наташка.
   - Сейчас. Пока дедушка одевается, иди погуляй, - он свесился с кровати и дал внучке легкого шлепка. Та, весело размахивая руками, выбежала в светлый квадрат холла.
   - Вообще-то сон паршивый... Будто сижу у себя в кабинете и вдруг открывается дверь и входит какой-то полковник. Я сначала не обратил внимания на погоны... Впрочем, дело даже не в этом. Заходит и на цыпочках, крадучись, подходит к столу. И палец вот так прикладывает к губам, будто предостерегает от посторонних ушей. Потом наклоняется ко мне и говорит: у них, мол, есть 301 способ... Я эту цифру хорошо запомнил - именно 301 способ, чтобы меня убрать. И стал загибать пальцы. Во-первых, можно использовать высокочастотные генераторы, с помощью которых легко вызвать у человека инфаркт или инсульт. Во-вторых, рентгеновские лучи...или капнуть на ручку двери тысячную долю миллиграмма полония или еще какой чертовщины... Ну, тут у них полно вариантов...
   По мере того как Ермак рассказывал свой сон, на лице у Дарьи Осиповны от утреннего благодушия не осталось и следа.
   - Ну что психуешь? - спросил Ермак. - Не хочешь слушать, не буду говорить...
   - Не обращай внимания...- она запнулась, - прошу тебя, не обращай на меня внимания. Так страшно за тебя, почти перестала спать. Когда ты куда-нибудь уходишь, мне кажется, что это конец...
   - Не боись, Дарьюшка,я пока им нужен.Я для них, как громоотвод - самые сильные удары принимаю на себя.Молнии бьют в них, а попадают в меня. Ну и пусть, будем поддерживать их во мнении, что мне больно и страшно. Что Ермак разложившийся политический труп и более, ни на что не способен.
   - Они тебе просто мстят, - Дарья Осиповна вытерла уголком пододеяльника глаза. - Провоцируют все время, а ты не поддаешься, это-то их и злит.
   "Наивность ты моя святая, - обратился он про себя к супруге, - как тебе хочется, чтобы было именно так, но, увы, все куда сложнее". Он приподнялся и взял ее сухую ладонь в свои руки.
   - Ты абсолютно права, они ждут моей оплошности... и не только во сне угрожают и в реальности почти такая же петрушка. Однажды ко мне в кабинет пришел член ЦК, с производства, и пригрозил расправой со стороны рабочих. Мол, я веду раскольническую деятельность в партии, а народ, видите ли, этого не допустит. Какой, спрашиваю, народ? И не оторвался ли он от него? Пусть бы поехал к нам в Сибирь да походил бы полдня по пустым магазинам, увидел бы народ.
   - Не расстраивайся, пожалуйста, вставай, завтрак скоро...
   - Ты понимаешь, пока они меня держат на информационной диете, я действительно превращаюсь в труп. Меня завалили ненужными бумагами, пустыми проектами... Это и за сто лет не разгребешь. Скоро потребуют отчета о работе. А в чем, извините, отчитываться? Все семьдесят лет отрасль уродовали, делали до такой степени железобетонной, что уже ничего изменить нельзя. Он ведь все точно рассчитал: обвинить меня в бездеятельности, неспособности управлять...
   - Перестань, Тим, не расстраивайся. Ты у меня Геракл и тебе все по силам. Помнишь, когда мы были студентами и как нам нелегко жилось?
   - А кстати, Дарья Осиповна, приближается наша дата... Ты хоть напиши Герке, чтобы не мутил ребят и не вздумал приезжать сюда. Отложим встречу однокурсников до следующего года...
   - Я уже написала и получила от него ответ. Хотела рассказать, да сейчас не до этого... Вставай, Тим, а я пойду Наташу собирать на завтрак. Самой тоже надо привести себя в порядок.
   После завтрака он сидел в зимнем саду и читал газеты. Но заштампованная чепуха в голову не лезла. Однако один не очень крупный заголовок привлек внимание. "Бандитский налет", - прочитал Ермак. -"Сегодня ночью неизвестными лицами совершен бандитский налет на ОВД. Выстрелами из автомата убит милиционер, двое ранены. Возбуждено уголовное дело, начато расследование".
   Он, конечно, не мог знать, что эта информация сорвала график выхода газеты и по прямому указанию ЦК была помещена в уже подписанный в печать номер. Отложив газету в сторону, он принялся размышлять. Ермак почувствовал прилив энергии, она словно рвалась из каждой клеточки могучего тела. Безнадежная надежда - так он определил для себя свое состояние. Как-то в такую минуту он прочел в одной книге: "Жив тот, кто многим приносит пользу; жив тот, кто сам себе полезен. А кто прячется и коснеет в неподвижности, для того дом - словно гроб".
   Как никогда уверенно он провел два часа на корте. И хотя соперник попался не из слабых, обыграл его легко - 6:1 и 6:2. После бассейна вышел с семьей к морю и стал прогуливаться по дюнам. "Какого черта все они прячутся за забором? Боятся людей, что ли? И я, отпетый, туда же, в загородку. Почему не подался в деревню?"
   Неподалеку от ограды он увидел Катю, свою старшую дочь, играющую с Наташкой. Волан живым комочком летал по воздуху, они долго не давали упасть ему на землю. Он, окинул взглядом пляж и пожалел о минуте раздражения: воздух был чистый и мачтовые сосны нежились на солнце, освежая за это весь лес запахом смолы.
   Он не заметил, как из кустов вышел молодой человек в штатском и жестяным голосом предложил Ермаку вернуться.
   - Я более чем уверен - места для прогулок там достаточно, - молодой человек указал рукой на огражденную территорию.
   Бесцеремонность незнакомца вывела из равновесия. Ермак посмотрел на него и пальцем поманил к себе.
   - Подойдите...
   Тот сделал шаг в сторону министра.
   - В чем дело? - сухо спросил молодой человек.
   - Нет, это я у вас хочу спросить - в чем дело?
   - Я работаю здесь и в каком-то смысле отвечаю за ваш покой.
   - А на каком основании и без моего на то согласия вы меня так плотно опекаете?
   Напор Ермака обескуражил.
   - Я выполняю свою работу...
   - А какое-нибудь удостоверение у вас есть? Хоть какой-нибудь документ, свидетельствующий о ваших полномочиях...
   - Есть, конечно, - парень с готовностью полез во внутренний карман пиджака и достал удостоверение. Он поднял его вверх и раскрыл. И тут же поплатился: Ермак молниеносно выхватил "корочки".
   - Вот и замечательно! В следующий раз не будете размахивать своим гербастым...
   - Верните удостоверение или я... Вы не имеете права...
   - Я-то, браток, как раз имею такое право. И давай договоримся: я в ваши дела не лезу и вы, пожалуйста, не суйте нос в мои. Идет? А теперь ступайте с Богом, а удостоверение получите у своего начальства. Если оно, конечно, сочтет нужным вернуть...
   Ермак развернулся и пошел навстречу направляющемуся в его сторону помощнику.
   Он не услышал - да и не должен был - шипящую брань: "Козел пузатый, ты еще у меня попляшешь".
   Льдистый коротко рассказал о ночной стрельбе. Во-первых, то, что опубликовано в партийном органе, и, во-вторых, то, что удалось узнать по своим каналам.
   - Нападение на милицию проводили люди в десантной форме, некоторые в полной экипировке. Приехали на двух "уазиках", которыми обычно пользуется ОМОН. Они явно кого-то вызволяли и, судя по всему, никого и ничего не опасались. Действовали открыто и нагло.
   - Как думаешь, Геннадий Семенович, эта акция - дело рук СПБ?
   - Не обязательно. Не исключаю даже, что это вылазка одной из групп спецназа. Их у нас до черта и больше. Вопрос в другом: по чьему приказу действовали...
   После обеда Ермак с помощником по обыкновению играли на балконе в шахматы.
   Министр проигрывать не любил, но вместе с тем терял интерес к партнеру, готовому подыграть, возвращал "опрометчивые" ходы. Однако играл всегда белыми и свой излюбленный королевский гамбит.
   - Вы что-то, Тимофей Николаевич, часто сегодня ошибаетесь, - подвел итог своим наблюдениям Льдистый. - Уже второй зевок.
   - Ладно, ты давай играй и не делай старшим замечания. Лучше скажи - как подготовился к поездке в город?
   - А тут готовься-не готовься - "хвост" все равно будет.
   - Ты, наверное, хочешь убедить, что мы сегодня устроим по городу гонки с пальбой?
   - Просто хочу просветить вас и делаю это, как профессионал, откровенно...
   - Тогда я перед тобой, как перед профессионалом, ставлю задачу: контакт с корреспондентом должен быть без свидетелей.Ты меня понял?
   - Нет проблем! - с готовностью ответил помощник, не переставая барабанить пальцами по доске.
   - Прекрати стучать, - раздраженно буркнул Ермак.
   - Ну что же вы не ходите, Тимофей Николаевич? Нам скоро в дорогу...
   - Кончим играть, сходишь к старшей сестре и отдашь удостоверение этого мальчишки. Она у них что-то вроде резидента... Вот и ты тоже стучишь... Перестань стучать!
   - А... - поднял голову Льдистый. - Я уж подумал, вы это говорите в другом смысле.
   - Сидел бы ты тогда здесь... Но не обольщайся, что они тебя оставили в покое. Рано или поздно молодчики из ЦентрСПБ начнут через тебя искать ко мне подходы. Как ни крути, а для них ты свой человек. Из одного логова.
   - Отнюдь, Тимофей Николаевич. Я для них отступник. Предатель. Они скорей через вас меня захотят запутать.
   - Не понимаю - то есть как это через меня?
   - Подставят вас, а потом возьмут меня за шкирку. Скажут, мол, смотри, с кем связался. Он же идет против партии и народа.
   - Ну, эти, как и их хозяева - способны на все. Когда понадобилось, с сердечным приступом притащили меня на тот пленум. Знаешь, о чем вели речь? Дескать, нельзя мне, Ермаку, ставить личные интересы выше партийных. И во-о-от такой укол мне засандалили в вену. Я как тряпичная кукла - ни рукой, ни ногой не мог шевельнуть. Да и язык не ворочается... Под руки подхватили и чуть не волоком в машину... Дарья - в рев, но они как истуканы: не беспокойтесь, мол, все нормально, ему уже хорошо, а будет еще лучше... Когда привезли на Старую площадь, чуть не дух вон... Я что-то там вякал, не соображая толком, о чем. Полностью отключили. Струхнули, думали, что я разоблачать начну... Что, собственно, я и собирался...
   - У них правда та, что не разглашается. Изреченная правда - зло, богопротивное дело. И самое пакостное, что народ свыкся с этим.
   - Такой, с позволения сказать, стиль мы сломаем. Затем и пришли.
   - Так-то оно так, только партийная братва об этом не знает.
   - Еще как знает! Просто ручонки у них сейчас коротки. Не те времена... Но клянусь, они еще спохватятся. Пока ведут себя, словно новички на приеме в Политбюро. И все до них с трудом доходит... Между прочим, вы, сударь, над одним ходом думаете полчаса. Точно как стагнат-тугодум. А в итоге сделаете какой-нибудь элементарный зевок...
   - Вы же меня сами все время отвлекаете. Мысли вертятся не вокруг коня на С3, а вокруг того, как бы не вляпаться сегодня в историю...
   Ермак, не поднимая от доски головы:
   - В какую историю? Все истории, дорогой мой, впереди. Так вот,я не договорил.Сейчас коммунисты явно недооценивают ситуацию и потому ведут себя столь опрометчиво.У них и тени сомнений нет,что кто-то всерьез может выйти из повиновения. Но генетически в каждом номенклатурщике живет цербер.Осторожный и чуткий.Как только почувствуют, что кто-то или что-то угрожает, увидишь, что тогда начнется. Головы полетят...
   - И наши в том числе? - спросил Льдистый, найдя наконец подходящее поле для своего коня.
   - Если промешкаем, дадим им опомниться - головы, конечно, полетят. Сейчас важно - кто кого опередит. Все решит общественное мнение.
   Он задумался над ходом. Потянул прохладный ветерок и Геннадий Семенович снял со спинки кресла толстый мохеровый свитер и накинул на плечи Ермака. Тот поблагодарил помощника. Сделав ход, он попросил у Льдистого сигарету. Затяжки делал неглубокие. Подумав о завтрашних процедурах, он вспомнил симпатичную массажистку, которая вступила с ним в "заговор". Вчера, когда он уже собрался слезать с кушетки, Аусма сказала:
   - У меня для вас, Тимофей Николаевич, есть послание. Под валиком...
   После процедуры он достал из конверта письмо и прочел. Что-то там было неладно, исходили какие-то флюиды опасности. Но не для него, а для Эмерса. И когда Льдистый сказал, что СПБ постарается заблокировать корреспондента, Ермак понял - пришла пора вмешаться. Он снова поднялся в процедурную и, вызвав медсестру в коридор, спросил:
   - Какая у вас самая оживленная улица?
   - Йомас... район выставочного зала и Дома творчества художников.
   - Отлично! Передайте журналисту, чтобы завтра в 18 часов он находился там.
   ...Без пятнадцати шесть Геннадий Семенович уже сидел в своем "москвиче", покуривал. Ждал шефа. Тот появился незаметно из-за купы густых туй - в каскетке, темных очках и в старом спортивном костюме. Он быстро миновал открытое пространство и стал устраиваться на заднем сиденье. Однако это было непросто: шедевр советского автостроения явно был не по его росту.
   - Может, я один съезжу? - спросил Льдистый.
   - Нет, я чувствую перед парнем вину. Так ему будет спокойнее. С Богом, - сказал, улыбнувшись, Ермак и насколько возможно сполз с сиденья.
   Через минуту они выехали на улицу с односторонним движением. Вдоль шоссе тянулись бесконечные заборы, за ними - пионерские лагеря.
   У железнодорожного вокзала Ермак велел остановиться и купить вечернюю газету. "Ригас Балсс" вышла с жирным заголовком: "Разгромлен ОВД". Подзаголовок вопрошал:"Чьих рук дело - мафия или националисты?"
   - Видал, Гена, какая альтернатива... Как все просто получается.
   - Не верю газетам. Чтобы в таком городе, как Юрмала, который на виду, кто-то без особых на то причин пошел на это... Пусть кому-нибудь другому голову морочат. Да и форма десантников никогда в чужие руки не попадет.
   - Ну, тут, парень, ты малость загибаешь. У нас пропадает все и с концами. Я не удивлюсь, если завтра прочту в газетах, что, мол, с боевого дежурства исчезла межконтинентальная ракета.
   Льдистый, не доезжая до горисполкома, завернул в большие ворота бывшего военного санатория ДКБФ, за которыми на возвышении шло строительство дома. Поблизости никого не было, и он, упрятав машину за кустами жасмина, пошел менять номерной знак. Затем обнаружил в заборе дырку и очутился на тротуаре проходящей рядом улицы. Присмотрелся - "пейзаж" вроде бы свободный. Тем же путем вернулся к машине и они отправились дальше.
   Проехав по Лиенес, свернули на Конкордияс и припарковались неподалеку от радиомагазина. Льдистый снова покинул машину и вышел на шумную Йомас. По этой пешеходной улице обычно фланируют стайки отдыхающих и кооператоры со своими семьями.Это своего рода массовый помост демонстрации последних мод.
   Встретились они возле парфюмерного магазина. Льдистому бросились в глаза бежевая через плечо сумка и синяя жокейка. Он пропустил Эмерса мимо себя и пошел за ним. Поравнявшись, негромко сказал:
   - Во-первых, здравствуйте. Сразу за углом, направо, синий "москвич" - там вас ждут. Я куплю сигареты и буду через минуту.
   Дверца открылась, и Ермак, шурша газетами, отодвинулся, давая Эмерсу место.
   - Вы, молодой человек, всегда столь пунктуальны? - насмешливо спросил Ермак.
   - Вы имеете в виду тот день, когда я не пришел?
   - И тот - и вообще... - Ермак нарочито сердито уставился в окно, наблюдая за приближающимся помощником.
   Эмерсу не понравилось начало беседы.
   - Это от меня не зависело, но все равно я готов просить прощения.
   - А я вот не прощаю и накладываю на вас штраф. В какой форме? А вот сейчас мы это решим.
   Геннадий Семенович сел за руль, и машина, сделав у пивного ресторана разворот, по Конкордияс устремилась к улице Лиенес.
   - Какой штраф мы на этого молодого человека налагаем, а, Гена?
   - Пусть сделает так, чтобы лето никогда не кончалось, - продолжал в том же духе Льдистый.
   - Пошутили и будет, - сказал Ермак. - Так где мы сможем с вами спокойно поговорить?
   - Вам сегодня придется меня штрафовать без конца... Нигде не мог купить батареек для магнитофона, - злясь на себя, объяснил Костя. - Закон падающего бутерброда в последние дни преследует меня...
   - А из этого следует, что наша беседа отменяется? Так я вас понял, Константин Артурович?
   - Нет, Тимофей Николаевич, я лишь хотел сказать, что для нормальной работы мне нужна обыкновенная розетка.
   - Это не проблема, - живо откликнулся Ермак и улыбнулся, - вы долго добирались и теперь ничего не остается, как только пригласить вас к себе в гости. Как, согласны?
   - Конечно.
   - Тогда, Геннадий Семенович, поедем к нам, но прежде завернем в какую-нибудь лавчонку... Купим пару флаконов микстуры...
   Льдистый спорить не стал, ибо знал по опыту - дело это безнадежное. Он свернул на улицу Блауманя и остановился возле бара "Изумруд".Вернулся с оттопыренными карманами и двумя пачками сигарет "Элиты"...
   До санатория добрались без происшествий. На КПП вышедший из помещения охранник, увидев за рулем Льдистого, без лишних вопросов открыл ворота.
   Длинная, обсаженная китайскими яблонями аллея вела вглубь территории. Не останавливаясь, въехали в подземный гараж, где было светло и в нос шибал застоявшийся сухой воздух.
   Эмерс, несмотря на радушие хозяев, не знал как себя вести.
   Из гаража пошли по бесконечному переходу со множеством дверей, в которые никто не входил и откуда никто не выходил. Вел Льдистый, за ним следовал Ермак, который шагал шумно и размашисто. На каком-то отрезке пути Геннадий Семенович свернул в одну из боковых дверей, а Ермак, поманив Костю, повел его наверх. Вскоре они оказались на просторной застекленной, вымощенной мрамором террасе. Светло-серый камень вызывал какие-то нерадостные ассоциации. Это ощущение не изменил и огромный веер желтых роз, лежащих в одном из углов. Журналист знал, что ежедневно, невзирая на время года, в комнатах немногочисленных посетителей санатория появлялись цветы. На это тратили бешеные деньги, впрочем, финансы никогда не были предметом озабоченности руководства здравницы.
   Шедший впереди Ермак повернул направо и пошел вдоль стен террасы, к чему-то внимательно приглядываясь.
   В конце периметра он с досадой сказал:
   - Просто чудеса, здесь нет ни одной розетки.
   - А в ваших апартаментах? - спросил Эмерс.
   - Это мне не подходит, - Ермак скривил полные губы в невеселой усмешке и указательным пальцем дотронулся до уха. - Там без свидетелей вряд ли обойдемся...
   Костя понял и тоже начал вглядываться в светло-серый глянец стен.
   Они покинули террасу. Моросил дождь. В дверях, ведущих в спальный корпус, повстречалась молодая женщина. Она спросила:
   - Папа, играть сегодня будем?
   В руках она держала волан и ракетку. Костя отметил сходство с Ермаком - большие синие глаза, обрамленные темными ресницами. Васильки в потухших угольках...
   - Конечно, сыграем, а пока сходи, пожалуйста, за магнитофоном - он лежит в моей тумбочке. И кассеты не забудь...
   - Магнитофон у меня с собой, - сказал Эмерс, тряхнув сумкой на плече.
   - Ничего, оба пригодятся. Пойдем, поищем место. Огромный холл блистал полировкой, зеркалами, гасил в пушистых коврах шаги. Ермак проделал ту же процедуру, что и на террасе. Розетка обнаружилась у самого пола, и министр, взяв одну из тяжелых скамеек, стоящих у стен, перенес поближе. Здесь было уютно и, главное, никто не мешал.
   Эмерс достал свой старенький "филипс" и стал разматывать шнур. Ермак, наблюдая за действиями корреспондента, собирался с мыслями, хотя много раз обдумал все, что хотел сказать.
   Дочь Ермака Катя положила рядом с "Филипсом" крохотный японский магнитофончик с двумя кассетами.
   - Я побегу, там меня ждут Наташка с мамой.
   - Сходите на море, а мы немного с Константином Артуровичем поработаем.
   Он явно демонстрировал свою хорошую память и уважительное отношение к корреспонденту. И как бы невзначай спросил у Кости:
   - Вы случаем не в курсе, кто там у вас вечером стрелял? Если верить газетам...
   Костя замялся, он не был уверен, что должен обо всем рассказать этому человеку. Но ситуация требовала откровенности.
   - Да кто сейчас газетам верит? Суммируя свои впечатления, могу сказать, что тот салют был дан в ващу честь...
   Внимательный, цепкий взгляд в сторону Кости.
   - Вы так думаете? - Ермак стал настраивать свой магнитофончик. - Мне нужны только факты и больше ничего.
   - Я сделал небольшой отчет о том, что за эти два дня произошло, - корреспондент извлек из сумки конверт и отдал собеседнику. - Тут как раз одни только факты, каждый из которых можно легко проверить.
   - Тогда вам, Константин Артурович, придется немного подождать, пока я это прочту...
   По мере того, как он углублялся в чтение, его лицо багровело, и Костя пожалел, что отдал свои записи до, а не после разговора.
   Капельки пота покрыли нижнюю губу Ермака, и он, не сдерживаясь, сцепив зубы, шарахнул кулачищем по краю скамейки.
   - В это почти невозможно поверить. Настоящий заговор, - он потряс бумагой, - и я от души сожалею, что невольно подверг вас такому испытанию. Эх, мать моя в саже... - На глаза министра навернулись слезы гнева...
   - Это, Тимофей Николаевич, не беда - просто хороший урок. Я ведь тоже витал в эмпиреях и думал, что такое возможно только в американских триллерах.
   - Отнюдь нет, это наша советская реальность, только я не думал, что начнется так скоро. Быстрехонько отмобилизовалась гвардия Генсека, времени зря не теряли... Что ж, Константин Артурович, раз уж так повернулось, то усугублять ситуацию и подвергать вас дальнейшим испытаниям я просто не имею морального права.
   - Оставим эту тему. Я достаточно взрослый человек, чтобы разобраться, что к чему. И если уж откровенно, только рад, что судьба свела с вами. Я как бы в новом ракурсе взглянул на свою жизнь и теперь отступать не намерен. - Эмерс сам почувствовал в своем голосе излишние эмоции и попытался снять неуместный пафос. - Да, я сейчас знаю, с кем мы имеем дело, но это ровным счетом ничего не меняет. Другого оружия, кроме гласности, у нас нет. Если смолчать, последуют другие акции, но уже тогда крови не оберешься....
   - Вы абсолютно правы, но дело в том, что всеми силами постараются публикации не допустить.
   - Конечно, хотя и они не всесильны. Кое-что есть и у нас в запасе.
   Долго молчал Ермак. Кровь понемногу отливала от лица, глаза становились спокойнее.
   - Сегодня же свяжусь с Генсеком, он обязан сказать правду. Не верю, чтобы на подобный вандализм решились без его ведома.
   - Но ведь он может и не знать, - предположил Эмерс. - СПБ иногда превышает свои полномочия. Впрочем, Панченко, которому прострелили ногу, от этого не легче, не говоря уж о погибшем милиционере.
   Большая теплая ладонь Ермака легла на руку Кости.
   - Включайте магнитофон, Константин, и я свой тоже включу... - Ермак нажал клавишу на своем "японце" и обе пленки начали свой неслышный бег.
   ...Это было не единодушие, - говорил министр, - а настоящее единоудушение.
   ...Я убежден, что мы к перестройке подошли без окончательно отработанной стратегии.
   ...Тактика должна быть такова, что перестройку следовало начинать с самой партии, с ее ядра - Политбюро. Я обладаю фактами, свидетельствующими, что все зарубежные компартии были на подсосе КПСС. Миллиарды долларов перетекали в их кассы, а там - с концами. Вожди так называемых братских партий строили на наши нефтедоллары роскошные виллы, покупали яхты, содержали гнусные газетенки и через них прославляли нашу гнилую систему. Это преступление против народа, цинизм, равного которому нет нигде в мире. Начинать следовало с ломки существующей политической системы. Да, взрыв не был бы исключен, но половинчатость все равно не спасет. Если продолжится вялотекущий демонтаж, под обломками империи может остаться половина Европы...
   Он говорил рублеными фразами, пожалуй, даже готовыми блоками, из чего Эмерс сделал вывод, что его собеседник все давно и досконально продумал.
   - Вы говорите такие вещи, за которые еще не так давно давали срок, - сказал Эмерс.
   - Многие члены ЦК думают точно так же, но вещают совсем другое. Рано или поздно, вопрос о партии встанет во весь рост. А иные ее лидеры понесут суровую ответственность.За одну только 6-ю статью впихнутую ими в Конституцию...
   - Но народу это может не понравиться... Он в силу привитой неразрывности с партией способен отвергнуть демократические перемены.
   - Нет, за ошибки и преступления перед народом должны нести ответственность конкретные лица.
   - Кого вы прежде всего имеете в виду?
   - Все Политбюро и многих из ЦК партии. И ныне действующих и тех, кто сейчас на так называемом заслуженном отдыхе... У Громыко, например, две "волги" и два подсменных шофера. Государственная дача, все прежние привилегии...
   - Но простите, Тимофей Николаевич, вы ведь тоже член ЦК...
   - И я должен ответить...
   - Вы лукавите, ибо никто ни за что отвечать не желает.Это противно человеческой природе...
   - Есть вина абстрактная, а есть конкретная, например решение о вводе войск в Афганистан. За то, что сотворили с нашим крестьянством, тоже должен кто-то отвечать.
   - Но вы сами в партии, которую во всем обвиняете... Вас не мучает этическая сторона дела?..
   - Но кто-то ведь должен начать... Партия и ее железная десница - СПБ занимаются самоедством, а чтобы это не бросалось в глаза, всюду ищут врагов. Так было с Кронштадтским восстанием и тогда, когда в Новочеркасске стреляли в беззащитных людей...
   - Что вы имеете в виду?
   Ермак рассказал вкратце о событиях июня 1962 года, когда поднялись рабочие этого южного города.
   - Я ничего об этом не знал, - сказал Эмерс.
   - Вы многого не знаете. Например, что на Урале были две страшные катастрофы - ядерная и биологическая. А газеты и радио молчали и создавалась видимость порядка и общественного согласия. По существу, мы уже пережили ядерную войну, и Чернобыль - только повторение того, что уже 15 лет назад было на двух других АЭС.
   - Простите, Тимофей Николаевич, можете ли вы, положа руку на сердце, утверждать, что вам известен рецепт справедливого общественного устройства?
   - Нам нужна парламентская система, как в цивилизованных странах. Или же президентская республика, как во Франции времен де Голля. Но прежде нам нужны истинно свободные выборы.
   - А как тогда быть с цифрами 99,9 процента?
   - Это издевательство над народом. Одурачивание.
   Эмерс, разумеется, понимал, в какую заварушку угодил. Вроде бы ему почти все было уже известно, но говорилось об этом в негромких беседах с друзьями на кухне.
   - А если вы проиграете?
   - Я, конечно, проиграть могу, если останусь один на один с этой страшной машиной. Поверьте мне, Константин Артурович, через года два то, что сейчас я говорю, станет банальностью. Конечно, многие еще находятся во власти страха и я их прекрасно понимаю. Героями по заказу не становятся, жертвовать собой - это значит прежде всего быть до конца убежденным...
   Косте в этих словах послышались нотки упрека. Во всяком случае, так показалось. И он отреагировал:
   - Вы думаете, я чего-то боюсь или не до конца решителен? Не знаю, что будет потом, но сегодня меня могут остановить разве что танки на улице, - сказал Костя и сам смутился из-за своей горячности.
   - Для меня важно, чтобы хоть что-то из того, что я вам сказал, появилось на газетной полосе. Потом можно сделать сколько угодно копий и разослать в другие регионы страны. Словом, нужен прецедент.
   Больше двух с половиной часов длился их разговор. К концу его на лице Ермака появилась усталость. Он слегка побледнел, голос стал глуше.
   Вышли на улицу, чтобы сделать несколько снимков. Подошли дочь с подружкой и тоже пристроились рядом с Ермаком. Дождь еще накрапывал, и Эмерс, оберегая свой "Зенит" от сырости, укрывал его газетой.
   Сделав несколько "семейных" кадров, он попросил Ермака встать таким образом, чтобы можно было сфотографировать его в полный рост. Ермак встал в полуоборот, держа свернутую в трубочку газету. Синие глаза твердо смотрели в объектив. Потом этот кадр заживет самостоятельной жизнью - у него сложится своя судьба и многие газеты мира напечатают его на первых полосах.
   После съемки они вновь зашли в холл и стали ждать прихода Льдистого.
   - Геннадий Семенович вас отвезет, куда укажете, - сказал Ермак.- Если возникнут какие-нибудь непредвиденные осложнения, помните - пленки с нашей беседой находятся и у меня.
   - Нужно ли вам показывать готовый материал? - поинтересовался Костя.
   - Было бы неплохо... Обычно я доверяю журналистам, но, согласитесь, тут другой расклад. Впрочем, решайте сами...
   Когда Эмерс собрался уходить, Ермак его остановил. Он участливо сказал:
   - Меня до глубины души возмущает и волнует история, которая произошла с вами. Поверьте, я не хотел бы стать причиной ваших неприятностей. Вы должны четко понимать, что политика - это действительно грязное дело. Победит демократия - тогда все будет по-другому, а если же все вернется на круги своя, то я не поручусь, что обойдется без новых застенков... И все же, Константин, держите меня в курсе и при малейшей угрозе - отходите от политики. Со своей стороны я тоже предприму кое-какие шаги. Хорошо? А сейчас минутку обождите, я схожу за одним документом.
   Вернулся он с большим конвертом, в котором, как потом выяснилось, была копия стенограммы того памятного пленума.
   Появился Льдистый и они с Эмерсом направились к машине. Когда выезжали из ворот, Костя увидел в 100 - 150 метрах от КПП "жигули" цвета спелой вишни. Только стронулись с места, начали движение и "жигули", проведя несложный маневр. Льдистый, взглянув в зеркало заднего вида, усмехнулся и нажал на газ. Он свернул не в ближайший переулок, ведущий на одностороннюю улицу, а круто въехал в проходной двор и, минуя неширокую лужайку, вырвался на дорогу.
   - Посмотрим, что это за попутчики увязались следом, - сказал Геннадий Семенович.
   - Скорее всего случайные.
   - Я бы не сказал. Смотрите, как суетятся.
   И действительно, красные "жигули" во что бы то ни стало пытались обогнать две идущие впереди машины. Но те не пожелали уступать дорогу.
   - А теперь вот, что мы сейчас с вами сделаем, - сказал Льдистый и переключил скорость.
   Их "москвич" вдруг резко ускорил свой бег. Стрелка спидометра секунд за десять добежала до отметки 120 км. Но ускорение продолжалось. Льдистый взглянул на Эмерса.
   - Это мы только внешне похожи на Золушку, а на дороге равных нам нет.
   - Наверное, двигатель Винкеля? - предположил Костя.
   - Нет, но нечто похожее, из последних достижений американской технологии... Красиво идем, Константин Артурович? А теперь посмотрите, где сейчас наши преследователи.
   - Не вижу, - сказал Эмерс, - по-моему, другим путем пошли. И верно, проезжая виадук, что над железной дорогой, они заметили тот же красный "жигуль", мчащийся на приличной скорости по велосипедной дорожке, проходящей вдоль железнодорожного полотна.
   - Сейчас прямо, а возле указателя сверните налево и после светофора еще раз налево, - подсказал Костя.
   Спустя минуту-другую они оказались в районе Булдури.
   - Стоп! - воскликнул Эмерс, - кажется, наш эскорт тоже здесь.
   Возле обувного магазина, что в нескольких десятках метрах от его дома, стояли "жигули" цвета спелой вишни. Льдистый на малой скорости проехал мимо, и Эмерс, к своему облегчению, увидел за рулем Алима Каскадова. Тот успел подмигнуть Косте.
   - Пожалуйста, остановите, - попросил он Льдистого, - я, кажется, встретил одного своего хорошего знакомого. Кстати, он тоже участвовал в перестрелке, о которой я рассказал Тимофею Николаевичу.
   Льдистый нахмурился.
   - Мне велено доставить вас домой. До дверей.
   - Я уже почти дома, а в "жигулях" - шеф нашего уголовного розыска.
   - Свой человек?
   - Более чем... С такими ребятами можно пойти в разведку... Вам, Геннадий Семенович, огромное спасибо и теперь вы можете с чистой совестью возвращаться в санаторий.
   Эмерс подошел к "жигулям".
   - Ну что, Алим, думаешь, моя жизнь теперь вечно будет на твоей совести? - спросил он через форточку.
   - Ты сегодняшние газеты читал? Видал, какая ахинея напечатана?
   - Знаю, - ответил Костя. - Ничего другого я и не ожидал. Так всегда было.
   - Но мы ведь решили с тобой, что так быть не должно. Панченко умер в больнице... Истек кровью. Две смерти, и я не хотел бы, чтобы их стало больше. А судя по всему, те, что нас сегодня брали, на полдороге не останавливаются... Садись, Кот, подброшу до дому.
   - Я уже дома... Будь ты не за рулем, могли бы малость расслабиться. У меня в холодильнике водочка и бутылка твоего любимого рислинга.
   - С удовольствием дернул бы сейчас, но не с руки. Мои уже где-то в районе ресторана "Кабур". Будем шерстить, может, прихватим потрошителя Маэстро. Кстати, своему спасателю Летчику передай, что его информация относительно того типа, что садился на пляже в синюю "девятку", нам пригодилась.
   - Алим, разреши поехать с тобой, - Костя обошел машину и уселся рядом с Каскадовым.
   - Исключено. У меня нет для тебя личной охраны, - закуривая, сказал Каскадов. - И я думаю, не повредит, если ты какое-то время поработаешь в моем кабинете.
   - Да ты что, смеешься, Алим?! Какая еще к черту охрана! У меня Нора надежнее любого Скотленд-ярда... Я за ней, как за каменной стеной.
   - Но предупреждаю, дело в "Кабуре" долгое, да и результатов может не дать. И вообще, вся эта чертовщина со стрельбой в собственной конторе выбила меня из колеи... Надо заехать за Минтаурсом - я ему дал часок отдохнуть. Да и сам еле на ногах держусь.
   - Хорошо, Алим, давай сделаем так: я действительно отправлюсь домой и буду расшифровывать пленки, а ты мне в случае хорошего улова в "Кабуре" позвони. Хоккей?
   - Хоккей, журналист! Только постарайся никуда не высовываться. Особенно будь внимателен к ночным визитам. На стук в окно сразу не беги очертя голову. Сначала погаси свет, подойди к другому окну. На стук в дверь реагируй тоже с осторожностью. Не стой в проеме, отойди в сторонку, присядь и только тогда спрашивай. В случае штурма - звони сразу по трем номерам - 02. 01 и в "скорую". Вызывай все службы сразу. Стучи к соседям, кричи "пожар", словом, поднимай шум. Плохо, что у тебя первый этаж.
   - Конечно, Алим, я тронут твоей заботой, но если те хмыри решат что-то еще провернуть, то все равно своего добьются.
   - Не скажи, они уверены только с нахрапу. Я бы на твоем месте хоть на какое-то время сменил бы обстановку. Безусловно, мы им все же немного хвост прищемили... А если у них другие планы?
   Костя увидел Нору у - она что-то горячо объясняла соседке.
   - Мне кажется, что сюда не сунутся - слишком большой риск, всюду люди, - сказал он.
   - Дал бы Бог нашему теляти волка съесть, - Алим включил зажигание. - Держи в курсе, да и я тебе буду названивать. В дежурной части твой номер на контроле. - Алим открыл "бардачок" и извлек оттуда пистолет. - Держи, газовый, вчера у шпаны изъяли...
   - Я не умею им пользоваться. Это ведь не "макаров".
   - Направишь ствол в морду и нажмешь вот сюда.
   - Разберусь. Только вы потом не шейте превышение пределов обороны, - Эмерс понянчил в руках тяжелый пистолет, зачем-то заглянул в дуло, даже понюхал. - Если СПБ так резко среагировала на такой, в общем-то неопасный для нее факт, то что будет в случае реальной угрозы?
   - А тут и гадать нечего. В ход пойдут отработанные десятилетиями приемы. Центр тяжести переместится в подвалы, где выстрелы надежно глохнут. Партия - камикадзе: если надо, пойдет на все. Вплоть до захвата АЭС и ракетных шахт... Это тебе не рэкетиры...
   Каскадов взглянул на часы.
   - Извини, Кот, я опаздываю. Давай показывай, где высадить.
   - Все в порядке, я почти дома.
   Он открыл двойные двери и вошел в прихожую. Тесная, словно купе пассажирского - справа на стене небольшая интарсия Артема, слева - красочный гном из папье-маше. Любимец Норы. Она, по-видимому, находилась в своей комнате - оттуда доносился монотонный голос Генсека. С экрана он как всегда общими фразами вещал народу, как правильно жить.
   Вытащив из сумки магнитофон и кассеты, он приступил к расшифровке - муторному занятию, отнимавшему каждый раз как минимум три-четыре часа. Правда, затраченное время оборачивалось потом выигрышем: перемотка пленки и бесконечные повторения беседы позволяли выделить главное, накопить нужную информацию. Да и позже, при написании самого интервью, работа пойдет гораздо быстрее. И сюжет и композиция выстраиваются сами собой. Слушая кассеты, он лучше понимал собеседника, как бы открывая для себя заново глубинные слои его натуры. Порой, когда уставала рука, выключал магнитофон и менял кассету. Слушал романсы и исподволь обдумывал ходы будущего материала. В один из таких перерывов он достал из сумки стенограмму пленума и не без некоторого волнения принялся ее читать. Сколько на эту тему было разговоров и всевозможных домыслов! И вот она - правда о том пресловутом, историческом пленуме.
   Ермак: "Партия все семьдесят лет бессовестно лгала своему народу. Она грабила его, прикрываясь светлыми идеалами. Один культ сменялся другим и сейчас у нас в партии властвует один человек. А мы все пляшем под его дудку. Такое впечатление, что на каждом пленуме собираются одни подхалимы и состязаются в комплементарности к Генсеку..."
   Генсек: "Тимофей Николаевич, вы переходите все границы благоразумия. Вы явно нездоровы и, надеюсь, товарищи по ЦК дадут вашему поведению объективную оценку".
   Ермак: "Вы мне дали слово и я хочу, в рамках регламента, высказаться... (Шум в зале. Крики: "Хватит, это поклеп на партию... Клевета... Где факты?") Я могу документально подтвердить, сколько миллионов долларов с личного разрешения Генсека ушло за рубеж... Компартии США - 200 тысяч за год, в Италию - 150 тысяч, во Францию - миллион 350 тысяч... За всю историю КПСС это составляет..."
   Е. Л.: "Прошу выключить микрофон. Этот человек не ведает, что говорит. Пусть сядет..." Крики и шум в зале. Генсек: "Нет уж, у нас демократия, пусть выговорится. Пусть все товарищи посмотрят, какого популиста мы сами взростили..."
   Ермак: "Дайте договорить... У нас в составе Политбюро нет еще надлежащей обстановки, в последнее время обозначился рост, я бы сказал, славословия в адрес Генсека от некоторых членов Политбюро. Сегодня всей прессой руководит не партия и даже не Политбюро, а его супруга... Она может позвонить любому секретарю райкома и дать нагоняй... Это не демократия, это матриархат в псевдоперестроечном варианте..."
   Эмерс просто кожей ощущал волнение, которое тогда испытывал Ермак. Речь не совсем складная, скорее всего говорил без бумажки. На первый взгляд "внутренняя", а потому и не столь опасная для Политбюро. Но с опасным подтекстом, концентрированным и уже открытым в концовке выступления: "Власть партийная отдана в одни единственные руки".
   По мере того, как Эмерс углублялся в чтение стенограммы, он все отчетливей осознавал весь маразм "коллективного разума", именуемого Политбюро. Как только Генсек прервал Ермака, не дав ему высказаться до конца, тут же услужливые царедворцы пустили в ход испытанное оружие - огульное охаивание смутьяна. И столь же огульную лесть в адрес Генсека.
   "Какой бесподобный стриптиз", - изумлялся Костя и уже не мог без усмешки дальше читать стенограмму.
   Председатель ВЦСПС: "О Генеральном секретаре... Я его знаю более 20 лет... Мы должны радоваться, что у руководства ЦК партии находится имярек".
   Член Секретариата: "А что касается до всего остального, то за Генсека народ говорит, мир говорит, история скажет".
   Одна шишка из российского парламента, чуть не плача от умиления: "И именно, ведя заседание, своими действиями Генсек создает условия для свободного обмена мнениями".
   Представитель гегемона: "Я хочу сказать, уважаемый Генсек, рабочий класс вас любит, он вам верит и вы можете быть спокойны - рабочий класс всегда таким и останется".
   Читать дальше этот бред у Эмерса не было ни малейшего желания. Вернулся к столу для очищения души, по обыкновению он снял с полки томик Гельвеция. Книга открылась, как всегда это бывает в таких случаях, в том месте, которое звучало знаменательно, к месту: "Неужели народы, наученные своими прошлыми бедствиями, никогда не поймут необходимости наложить на фанатизм оковы и изгнать из всякой религии чудовищный догмат нетерпимости?" И снова: "На должность следует назначать не в зависимости от силы веры, а в зависимости от силы талантов".
   Пока Эмерс излагал свою беседу с Ермаком, неоднократно раздавались телефонные звонки. Но трубка молчала. И уже на четвертом или пятом часу работы, далеко за полночь, позвонили еще раз. Раздался энергичный и, как показалось Косте, даже радостный голос Каскадова:
   - Мы, Кот, словили золотую рыбку... Вооружен и очень опасен. Правда, точнее таковым уже только был. С твоей легкой руки, у нас шла такая стрельба... Не "Кабур", а скорее "Кабул", того и гляди еще из миномета долбанут.
   - А ты чего, Алим, такой взбудораженный?
   - После захвата нервишкам выход нужен. Так всегда после переделки. Но если честно, мы с Юрисом немного помянули Панченко. Мать его то и дело в обморок падает, а с отцом похуже - подозревают инсульт...
   Костя услышал разговор - видимо, кто-то зашел к Алиму в кабинет.
   - Жаль, не дали договорить. Надо бежать в изолятор - этот тип, что прихватили, начал зубами рвать себе вены...
   Сон не шел. Попил еще холодного чая и снова включил магнитофон, чтобы продолжить расшифровку. Но поработать так и не довелось: снова замяукал телефон. Предчувствие не обмануло: то была ее пауза, после которой послышались всхлипы.
   - В самый раз позвонила... Ты где?
   - Мне плохо.
   - Когда ты прилетела? - повысил голос Эмерс. - И откуда так поздно?
   - Мне ночевать негде. .
   - Бери такси и приезжай сюда, что-нибудь придумаем. Где ты сейчас?
   - У дома Нинки Петровны. Меня туда не пускают.
   - Послушай, Зайга, из какого района земного шара ты мне звонишь? И что это за шум и кто хлопает дверью.
   - Никто. Это рядом с заводом "Красный квадрат".
   Костя взглянул на часы - без четверти два. Как некстати, -думал он, прижав трубку к щеке.
   - Оставайся там и жди. Нет, лучше иди к Нинке на этаж, -поскучай на лестничной площадке. И ни шагу оттуда. Поняла?
   - Да.
   Он нервно стал собирать со стола бумаги и вместе с кассетами завернул в газету. Подойдя к двери, ведущей в комнату Норы, услышал ее богатырский храп. Затем со свертком вышел в коридор и, осмотревшись, положил его в почтовый ящик соседа, обыкновенный, без замка, какие обычно бывают в многоквартирных домах.
   На улице было относительно светло, уличные фонари исправно несли службу. Он не пошел обычным путем, а обогнув угол своего трехэтажного дома, по тропинке, вьющейся среди кустов сирени, вышел на проспект Виестура. Эта достаточно оживленная улица к ночи замирала, лишь редкие машины проезжали в сторону Риги. Он не стал ждать их и бегом, минуя березовую аллею, направился на вокзал, в надежде поймать на стоянке такси. Но и там ни одной машины, лишь ночной ветерок гонял по площадке обрывки газет. Раздражение из-за того, что пришлось отложить работу, схлынуло, осталось одно лишь беспокойство за Зайгу. Чтобы скоротать время, он зашел в телефонную будку и набрал номер Каскадова. Никто не ответил. Позвонил в дежурную часть и попросил дежурного передать Каскадову, что он, Эмерс, в два часа отправляется с вокзала Лиелупе в Ригу, на улицу Маскавас, в район "Красного квадрата".
   Минут через десять подошло такси, но Костя и не подумал в него, садиться. Жизнь отучила доверять первым таксомоторам. Покинув стоянку, он вышел к переезду, шлагбаум которого только что закрылся. В это время всегда идут в направлении Вентспилса товарняки с бензином. Костя смотрел на проплывающие огни автострады и невольно нервничал, поглядывая то и дело на часы. Ждать, к счастью, не пришлось: хозяин запоздалого "запорожца" согласился подбросить до центрального вокзала...
   На привокзальной площади хозяйничали омоновцы: двое "черных беретов" распоряжались на стоянке, а еще трое - у милицейского "уазика" наблюдали за своими товарищами.
   Костя, выстояв небольшую очередь, сел в частное такси и попросил отвезти в район "Красного квадрата". Однако Зайги не было ни возле указанного ею дома, ни на лестничной площадке. За дверью Нинкиной квартиры было тихо, но Эмерс все же позвонил. Послышались шаркающие шаги и дверь безбоязненно открыла старая женщина с болезненным лицом.
   - Нинка в больнице, - сказала она, но дверь не закрывала, словно ждала, что незнакомец поведает что-нибудь о дочери.
   Он снова сел в такси и сделал круг вокруг квартала. Ни одной живой души. Остановился возле телефонной будки - той, что возле завода "Красный квадрат". Он вошел в кабину и сразу же ощутил запах духов, которыми пользуется Зайга. Он взял трубку и приложил к уху - телефон работал, а от микрофона тоже исходил тонкий аромат духов "Агата Кристи". Он не сомневался теперь, что Зайга звонила именно из этой будки.
   И снова езда по ночному городу. Он закурил и ощутил какое-то спокойное отчаяние, граничащее с отупением. Не было ни малейшей зацепки, которая могла бы навести на след Зайги. Костя сказал шоферу, чтобы отвез назад в Юрмалу.
   Когда Эмерс открыл двери своей квартиры, легкий сквознячок хлопнул рамой. Что-то сразу же насторожило. Более того, мгновенно возникла уверенность - за время его отсутствия в доме что-то стряслось. Крадучись он подошел к двери. Толкнул ее, включил свет. Занавеси на окнах пузырились парусами. В окне, возле ручки чернел правильный полуовал - видимо вырезанный алмазом. Когда же Костя бросил взгляд в сторону письменного стола, его едва не хватил удар. В углу, между стеной и секретером, он не обнаружил своего сейфа. Впрочем, "сейф" - слишком громко сказано, это был обыкновенный жестяной ящик, где хранились дневники, разная архивная писанина и множество кассет. Изо всей силы Костя стукнул кулаком в стену. Он ринулся в комнату Норы. Уже одно то, что до сих пор не раздался ее голос, говорило о многом. Эмерс застал жену запеленутой, в неестественной позе - ноги на диване, голова на полу - и вдобавок с кляпом во рту. Глаза выпучены, лицо налилось кровью. И в дурном сне он не смел увидеть свою всегда громогласную и самоуверенную Нору в столь беспомощном состоянии.
   Вытащив из ее рта скрученный кусок простыни, он стал распеленывать ее из пододеяльника. И примечательно - не успела Нора обрести дар речи, как в его адрес посыпались самые отборные эпитеты, за употребление которых в общественном месте дают пятнадцать суток. Потом она громко зарыдала.
   - Кто был? Что они с тобой сделали?
   Но она не могла сдержать слез, теперь из издаваемых ею звуков нельзя было сложить хоть одно внятное слово, не говоря уж о вразумительном ответе.
   - Успокойся, сейчас принесу капелек и все будет хорошо. Костя налил в стакан пятьдесят капель корвалола и дал жене.
   Она попросила и таблетку тазепама.
   - Я уже спала, когда почувствовала, что кто-то ходит no квартире. Сначала думала, что это ты образумился и пришел... Темно... Включаю лампу, а рядом со мной два мужика с карманными фонариками. Шкаф открыт, вся одежда на полу. Я как закричу... Но ничего не слышно, спазмом горло перехватило.
   - Они что-нибудь спрашивали?
   - Да нет, только заткнули рот, а я сопротивлялась и звала тебя. А тебя снова куда-то черт унес. - И Нора опять разрыдалась. - Никогда нет рядом, когда мне плохо.
   - Ты их запомнила?
   - А как? Они были в масках и в пятнистой форме. Один очень широкоплечий, другой - наоборот, высокий с басистым голосом. Тот, что пониже, бил меня по щекам и велел заткнуться, иначе грозил размозжить голову. Потом кто-то позвонил в дверь и они удалились. Сразу же.
   - Как ушли?
   - Не видела. Стало плохо, я, кажется, потеряла сознание...
   - Сейчас станет легче, забудь обо всем, отдохни. Плохо, что они унесли мои кассеты...
   Он пошел на кухню и достал из холодильника початую бутылку рислинга. Приложился к горлышку и допил до дна. Только потом огляделся, но никаких следов пребывания "пятнистых" на кухне не обнаружил. Взяв с холодильника смежный аппарат, позвонил в ОВД. Каскадов был на допросе и Костя сказал дежурному, что на квартиру совершен налет.
   Он вышел в коридор и открыл почтовый ящик соседа. Сверток был на месте, что несколько исправило настроение.Но он не стал его брать с собой...
   Милиция появилась довольно быстро. Вместе со следователем и экспертом приехал Каскадов. Вид у него был измученный - скулы и нос обострились, как у тяжелобольного. Уединившись на кухне, Костя рассказал Алиму обо всем, что произошло за эти часы.
   - Ясно, что Зайга послужила приманкой, - сказал Каскадов.- Когда она должна была прилететь?
   - Этого я не знаю. График у нее какой-то ненормальный, даже и представить не могу, где находится.
   - Сегодня же начнем ее поиск. Но вот что, Кот, характерно: видно, не судьба им заполучить то, что больше всего интересует. А что еще, кроме кассет, их могло привести сюда? Или ты от меня что-то скрываешь?
   Эмерс вытащил из розетки телефонную вилку.
   - Вернее, не договариваю. Когда я был у него, он передал копию стенограммы того самого пленума. И я понял, что публикация этой стенограммы для них хуже горькой редьки.
   - Значит, с помощью Зайги они тебя вытащили из дома, а ее куда-то на время определили.
   - Это какая-то фантасмагория, тебе, Алим, не кажется?
   - Слишком долго ты спокойно жил, а теперь твое коромысло потеряло равновесие. Скажи, Кот, на чем твою Зайгу могли подловить?
   - На чем угодно! Стюардесса... На шмотках, на валюте, хотя раньше она никогда с этим не связывалась... В конце концов просто пригрозили.
   - И ты ничего необычного в ее голосе не почувствовал?
   - В том-то и дело, что почувствовал - какие-то посторонние звуки. Такое впечатление, словно кто-то рядом. Я уверен, что побывал именно в той будке, откуда она звонила. Зря не заехал в ближайший райотдел милиции.
   - Это поправимо. Скажи, твой сейф очень тяжелый?
   - Да какой там сейф - одно название. Унести и открыть не проблема.
   - Знаешь, теперь у меня нет уверенности, что они так просто от тебя отвяжутся. Раз им нужен документ партийного значения, они землю рыть носом будут. Но скорее всего, им не сама стенограмма нужна, боятся, что она появится в газетах... А что в сейфе было?
   -Десятка три кассет и среди них мои беседы со знаменитыми людьми..писателями, артистами, спортсменами. Для меня это всего дороже. Единственное утешение - потеряют кучу времени, пока все прослушают.
   - Там ничего нет такого, чтобы могло бы тебя скомпрометировать?
   - Как сказать... Запись разговора с Гамлетом. Правда, разговора телефонного.
   - Ее можно при желании повернуть против тебя?
   Костя на мгновение замялся и это не ускользнуло от внимания Каскадова.
   - Что ты еще хотел сказать? - спросил он.
   - Там была запись рассказа Зайги. Однажды она присутствовала при встрече воротил из потребсоюза и минторга. При ней передавали друг другу крупные суммы и разговор шел о протекции, то есть попросту о покупке для какого-то чекиста очередного звания.
   - Вот это да! - присвистнул Алим. - И что же ты с этой пленкой хотел сделать?
   - Сначала намеревался вам отдать, да потом пожалел эту дуреху.
   - А может, к лучшему, что эта кассета попала в их руки?
   - Возможно, - неуверенно произнес Костя. - Там еще был один полковник по фамилии Назаренко Олег Петрович, и Зайга думала, что он из ЦентрСПБ или московского МВД. И еще один фрукт с Кавказа. Он сам вроде бы хвастал, что находится в бегах после расстрельного приговора. Зовут его Каримом, живет в Москве. И вот этот Карим загружался здесь японской радиоаппаратурой и с помощью стюардес перевозил добро на московские рынки,
   - А кто здесь помогал?
   - Начальник торга и полковник. Разговор шел в черной "волге", а Зайгу в счет они не брали.
   - Когда это было?
   - Год или полтора назад... Тогда она мне еще все рассказывала... Но об этом эпизоде сообщила не по своей воле... Ну, словом, попалась на вранье и я ее прижал...
   - Не понимаю тебя, Кот, ты взрослый мужик и такие фортели... Лучше уж выпить лишнюю бутылку, чем бояться получить лишние рога. По-моему, для нашего с тобой положения это глупое занятие.
   Эмерс отвернулся к окну и не проронил ни слова. Однако, почувствовав неловкость, сказал после паузы:
   - Возможно, ты, Алим, прав, но к делу это не относится.
   - Согласен, но твоя игра в благородство может печально кончиться не только для тебя, но и для самой Зайги. Скажи только, ты предпринимал какие-нибудь шаги, чтобы самому что-нибудь узнать об этих... - Каскадов не находил подходящего выражения.
   Костя молчал.
   На кухню вошел Минтаурс, в руках держал объяснительную Норы.
   - Любопытная деталь, - обратился Юрис к своему начальнику, - супруга Кости утверждает, что от ночных гостей разило казармой.
   - Вот те раз! - удивленно вскинул брови Каскадов. - Ей-то откуда известен этот запашок?
   - У нее отец был командиром полка, нанюхалась в свое время, - объяснил Эмерс. - И все равно это ни о чем не говорит...
   - Не скажи, - покачал головой Алим. - Запах кирзы, портянок и гуталина воистину неистребим. Кто хоть раз побывал в казарме, запомнит на всю жизнь этот "шинель".
   - А что из этого вытекает? - поинтересовался Костя.
   - Очень даже многое. Можно, например, предположить, что в этой акции участвовал ОМОН или другие спецподразделения, которых у нас хоть пруд пруди.
   Когда осмотр квартиры закончился и Каскадов со своими людьми собирался уходить, Эмерс сказал:
   - Если можешь, пришли такси, я не хочу вызывать по телефону. Пусть встанет за домом ровно в три тридцать.
   - А куда ты, интересно, навострился в такую рань? Может, поделишься?
   - Надо же, наконец, приняться за работу. А то шуму много, а дела мало. Поеду в монастырь, хотя бы на несколько часов спокойно поработать.
   - Ты однажды уже туда направлялся... Нет уж, туда ты не поедешь, - резко возразил Каскадов. - Куда угодно, только не туда.
   - Я действительно не туда... Я хочу Зайгу поискать...
   - Оставь это нам...
   В дверь ввалился запыхавшийся оперативник с прибором ночного видения.
   - В чем дело, Сергей? - шагнул навстречу вошедшему Каскадов.
   - За домом слежка. Они были вдвоем возле тех гаражей, что напротив окон. Темно, и если бы не Джигит, мы бы их не обнаружили. Собака вдруг завертела головой и стала рваться с поводка. И привела к этим... Мы еле Джигита оттащили, еще немного и загрыз бы...
   - Вы кого-нибудь взяли?
   - Куда там! Нас хоть и трое, а эти амбалы под два метра. Раскидали, как котят. Джигита тоже припечатали ногой к стенке.
   - А ты говоришь - такси, - обратился Каскадов к Косте. - Да ты не успеешь выйти за порог, как поводыря приставят.
   - У меня был свой план...
   - Собирайся! - приказал вдруг Каскадов. - Забирай свои монатки, поработаешь в отделе.
   - А куда Нору девать?
   - Забирай и ее, на моем топчане доспит.
   - Нет, - задумался Костя, - она никуда не поедет, да и я должен остаться. Я тебе отдам стенограмму, пленки и то, что успел с них снять, а завтра приду и поработаю.
   - Решай сам, - ответил Каскадов. - На всякий случай, своих людей оставлю возле твоего дома... Давай кассеты.
   - Они не здесь... Пошли.
   Каскадов с удивлением наблюдал за Эмерсом, достающим; сверток из соседского почтового ящика.
   - Ну чего вылупился? - спросил тот у Алима, - у меня своя система защиты.
   - М-да, - только и нашелся, что сказать начальник угро. Системка, конечно, аховая, но сработала... Ладно, иди спать, утром жду в отделе. Только не очень рано, тоже хочется немного покимарить.
   Нора сидела на своей разобранной тахте, среди раскиданных вещей и, упрятав лицо в подушку, тихо плакала. Он сел с ней рядом и положил руку на плечо.
   - Поспи, - сказал он, - ничего страшного в конце концов не произошло.
   - Тебе все игрушки, - беззлобно всхлипывала Нора, - а я от страха чуть не умерла. Вот, смотри, как руки трясутся...
   - Да и я напуган, не каждый день гости к нам в окно входят. Унесли сейф, а в нем пленки, документы, немного деньжат.
   - Я тебя предупреждала, что твои таскания с бабами до добра не доведут.
   - Прошу тебя, успокойся. Бабы какие-то здесь уж вовсе не при чем. Никто тут не виноват, просто жизнь такой стала. Все вверх дном, всеобщая перетряска, а меня этой мутной волной случайно зацепило. Да невзначай и тебе досталось. Но потерпи немного... И поверь, все может быть гораздо хуже, если сидеть сложа руки.
   ...Долго он не мог уснуть. Сердце саднило. Все виделась Зайга, голубая жилка, бьющаяся на виске под его рукой. Самые страшные мысли лезли в голову, но, как ни странно, особенно жаль было Нору. Она-то вообще ничего не понимала в этой страшной жизни, даже того, как та страшна, и жила прежними мифами. А жизнь, наверное, и есть череда преодоленных мифов.
   Уснул в шестом часу мертвым сном. В девять разбудил звонок. Вскочил так быстро, что сердце дало опасный сбой, и, почувствовав во всем теле страшную вялость, он упал навзничь на тахту. Телефон продолжал звонить, а в затуманенном сознании этот звук трансформировался в трамвайный звон. Он словно лежал между рельсами, нестерпимо ярких и острых, как ножи. Но на душе было благостно и легко, приближающийся трамвай не пугал...
   Открыв глаза, он увидел над собой искаженное страхом лицо Норы.
   - На - выпей... Котик, миленький, не умирай только. Умоляю, не умирай, - Нора хлопала его по щекам, крупные слезы катились по ее лицу. - Я уже вызвала "скорую", а ты выпей пока капелек, прошу тебя, потерпи...
   Он слышал все, но язык не повиновался.
   Почувствовав на губах холодный край кружки, он заставил себя пить.
   - Не надо "скорой", - еле слышно проговорил Костя и в подтверждение своих слов вяло пошевелил рукой, словно отстраняя что-то.
   - Нет, надо, - перестав паниковать, стояла на своем Нора. - Лежи, прошу тебя. Котик, милый, я так напугалась. Никогда не думала, что такое может с тобой стрястись.
   Он взял ее руку в свою и тихонечко пожал. Не хотелось ни говорить, ни слушать. Казалось, что во всем мире наступило примирение. И в комнате, обычно сумеречной, как будто прибавилось света. Из-за плеча Норы он видел кромку трюмо и играющие в нем разноцветные блики.
   Дышать стало легче и он попытался сесть.
   - Это ты меня перевернула? - спросил он.
   - Без умолку звонил телефон, я зашла в комнату и вижу - ты в какой-то неестественной позе... Ты ушибся головой о тумбочку для белья. Легче теперь? Сейчас послушают сердце, сделают укол.
   - Прошу тебя, позвони в "скорую" и отмени вызов. Мне уже лучше, а плохо стало оттого, что я резко вскочил с кровати.
   Однако "скорая помощь" все же приехала и неправдоподобно быстро. Врач, усатенький паренек, долго его выслушивал и щупал пульс.
   - Абсолютно ничего опасного. Наверное, переусердствовали на работе.
   Померил давление.
   - Очень низкое, как обычно бывает у людей, много курящих. Произошел своеобразный коллапс, что в вашем возрасте весьма нежелательно и непростительно.
   Эмерс получил изрядную порцию советов насчет отдыха, размеренного ритма жизни - чувствовалось, что парень только со студенческой скамьи.
   Нора напоила крепким чаем и к двум часам он смог подняться и почувствовал себя настолько хорошо, что позвонил Каскадову. Ответил, однако, Минтаурс.
   - Алим у шефа. Дает объяснения относительно Алиева. Кто такой да почему задержали... А у тебя, Кот, что-нибудь новенькое есть?
   - Слава Богу, пока ничего. Надо бы где-нибудь устроиться на насест и кукарекать дальше. Мне нужно то, что отдал вам вчера.
   - Все у Алима в сейфе. Приходи, я думаю, скоро он освободится.
   В ОВД стоял переполох. Его начальник, сделав вид, что крайне озабочен случившимся, распекал Каскадова за самоуправство и превышение власти. И за то, что тот не поставил в известность, требовал от начальника угро протоколы допроса, магнитофонные кассеты допроса и прочую документацию. Алим, не будь дураком, разводил руками и божился, что все исчезло вместе с Алиевым, когда разгромили отдел. Шеф милиции - лучший друг шефа СПБ - прекрасно понимал, какая идет игра. Подталкиваемый "сверху", он вел все к тому, чтобы пришить Каскадову "профнепригодность".
   Но вернулся Алим от своего начальника в веселом настроении. Он открыл сейф и, отдавая Косте сверток, пошутил:
   - На свои игрушки и мы с тобой больше не водимся... У нас идет служебное расследование и дежуривший тогда милиционер рассказал, с кем мы в камере изолятора работали. Юриса тоже хотят взять за бока...
   - Ничего, скоро им самим придется объяснять, кого прикрывают, - сказал Юрис.
   - Боюсь, что это будет не так быстро, - сказал Каскадов и обратился к Косте: - Где ты думаешь бросить якорь?
   - Да я, думаю, не пропаду. Друзей хватает.
   - Да и врагов немало, чтобы не заскучал, - усмехнулся Юрис. Из тех, что лучшая часть человечества - ум, честь и совесть нашей эпохи.
   - А раз так, забирай свое вдохновение и пойдем, - Каскадов поиграл связкой ключей.
   Они спустились с этажа и прошли тем коридором, где недавно их обстреливали, минуя дежурку, оказались на лестнице, ведущей на второй этаж. А там - налево, в узкий коридорчик с обитой жестью дверью. На ней краснела под стеклом табличка: "Музей милиции".
   Он вернулся из магазина с двумя бутылками минеральной воды. Карманы распирали пачки сигарет. Приняться за работу, однако, не спешил, словно накапливал необходимый резерв сил. Какое-то время оглядывал разнообразные экспонаты музея - фотографии, милицейскую форму пятидесятых годов, холодное оружие, удостоверения тех, кто был первым. В памяти заворошилось прошлое: холодные послевоенные зимы, когда обед заменяли подобранные на улице чинарики. На одной из фотографий увидел знакомое лицо - грозу юрмальских хулиганов первого начальника уголовного розыска Иосифа Чиркова. Бывший циркач, въедливый, бесстрашный, а главное, никогда не унывающий человек...
   И началась многочасовая морока. Читая и перечитывая снятый с пленки материал, Эмерс стал понимать, какой мощности у него в руках взрывчатка.
   "Партия, по идее, должна сама застрелиться, - читал Костя. - То, что совершено с ее благославления, не имеет аналога в мировой истории. Такое злодейство было только в трагедиях Софокла. Да нет, меркнет оно перед делами компартии, а значит, не должно быть прощено".
   Однако сколько самоуверенности, думал Эмерс. А что, если это удар плетью по обуху - и не более того? А может, так и надо: кто-нибудь увидит, что плеть здесь бесполезна, и саданет потом кувалдой? Значит, нужна цель, план сноса старья?
   Несколько часов работы прошли почти незаметно. Шестнадцать исписанных страниц буднично лежали на стареньком столике, но в каждой из них для Эмерса стучал пульс времени.
   Он отложил в сторону свою тридцатикопеечную ручку и начал перечитывать текст. Пусть вчерне, но все готово. Он принялся за правку. Вписывал пропущенные буквы, зачеркавал повторы, переставлял абзацы - словом, забавлялся первой вычиткой. А затем вторая, третья, но уже после машинки.
   Костя запер кабинет и пошел наверх, к Каскадову. Дежурный предупредил, что опергруппа на задании и возвратится неизвестно когда. Он заметил, что в отделе появилась специальная охрана - милиционеры с автоматами стояли чуть ли не у всех дверей.
   В коридоры ввалились работники угро во главе с начальником.
   - Ну что, сотворил? - спросил на ходу Каскадов. - Иди на мой этаж, скоро приду.
   Интервью печатал в кабинете Алима. На разболтанной машинке, на которой тот сочинял протоколы допросов, стуча двумя пальцами, но с пулеметной быстротой.
   Прежде чем начать печатать, Костя долго поправлял в каретке тройную закладку бумаги и примерялся к незнакомой клавиатуре. Как ни странно, подумал он и о том, что машинка чужая, что она "переваривала" сухие казенные словеса. Но с первых же строчек понял, что вдохновение не такое уж второстепенное дело, как внушал всей пишущей братии дедушка Толстой.
   На втором часу работы он положил под язык первую таблетку валидола, на четвертом - прилег на диван и попытался расслабиться. Часовая стрелка приближалась к четырем утра, когда он принялся за пятнадцатую страницу. Сердце, набрякшее никотиновой кровью, ныло от напряжения. И сигареты уже не выручали, а валидол казался мятной конфеткой. В четверть шестого на семнадцатой странице была поставлена последняя точка.
   В висках и груди стучали молоточки, руки била дрожь, а мозг отказывался думать. Он открыл вторую раму и несколько минут постоял у окна. Собаки спали в будках, "уазики", отдав дневное тепло ночи, поблескивали капельками росы.
   Две копии рукописи и магнитофонные кассеты он оставил в сейфе у Каскадова. Прощаясь, Алим спросил:
   - А может, Кот, тебя оформить к нам в розыск? Ты вполне вписываешься в наш ритм жизни.
   - В принципе я не против, если только мы оба не загремим по профнепригодности...
   Выйдя из ОВД, он не пошел на вокзал, а зеленой улочкой направился к морю. Восход был великолепный. Зеленовато-малиновые тона неба сливались с перламутровой гладью моря. Пляж почти пуст. Лишь несколько энтузиастов у санатория "Майори" делали зарядку. У Дома творчества писателей какой-то замшелый чудак с бородкой танцевал сам с собой вальс - под музыку радиоприемничка.
   Эмерс дошел до спасательной станции и наверху - на огороженной железными перилами площадке увидел Эдика, играющего гирями. Заметив Костю, тот побежал навстречу.
   - Привет, Костя! - радостно приветствовал он раннего гостя и пригласил на "спасалку" пить нервоукрепляющий чай.
   - Пока сидим, подойдет Володька, - Эдька улыбался и шустрил с чаем.
   - Поговорим... Конечно, поговорим, - Костя улыбался в ответ и смотрел на просыпающееся море. Он благодарил судьбу, начавшую одаривать простыми радостями жизни.
  
   РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО...
   РЕШЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ
   Помощник Генсека натужно раздумывал - что ответить Ермаку, когда тот по правительственной связи позвонил в Кремль. Но просчитав варианты, все же решил соединить с самим.
   Войдя в кабинет и ссутулив несколько плечи, сказал:
   - Товарищ Генсек, на проводе товарищ Ермак. Настоятельно просит связи.
   На холеном лице первого человека страны осталось то же выражение, с которым он читал длинный, нудный доклад, подготовленный референтурой. Раздражение даже возобладало над равнодушием и скукой, всегда сопровождающих чтение бездарного официоза.
   - По какому вопросу? - глядя куда-то мимо помощника, спросил Генсек.
   - Это уже третий звонок и он хочет говорить только с вами.
   - Я занят... Передайте товарищу Ермаку, что я очень занят, - акцент на слове "очень".
   - Хорошо, - плечи помощника распрямились и он вышел в приемную. Он знал, что шеф отличался своеобразным подходом к подчиненным, особенно к тем, кто добивался аудиенции. Или, как в случае с Ермаком, намертво "повисшим" на том конце провода. Неуступчивость была характерна особенно по отношению к тем, кто уже выпал из колоды.
   - Тимофей Николаевич, к сожалению, вам придется позвонить еще раз. Товарищ Генсек чрезвычайно занят. Намечен государственный прием.
   В трубке послышалось тяжелое сопение Ермака, перешедшее в гудение колокола.
   - Как бы он ни был занят, ему следовало бы меня выслушать. Передайте, что дело, о котором я хочу говорить, касается государственной безопасности.
   - Хорошо, Тимофей Николаевич, я передам, но вам все равно придется еще раз побеспокоиться.
   - Когда?
   Помощник взглянул на настенные часы.
   - Через два часа. А точнее - в шестнадцать.
   В приемную вышел САМ. Без пиджака, в белой с короткими рукавами рубашке. Его сократовский лоб покрывали бисеринки пота.
   - Что вы ему ответили? - спросил он помощника.
   - Чтобы позвонил в шестнадцать часов.
   - Не рано ли? У меня, кажется, в это время встреча в Георгиевском зале...
   - Только что звонили из посольства ФРГ и предупредили - выезд несколько задерживается. Очень извинялись. Сейчас еще раз свяжусь.
   - Ничего страшного, - неопределенно ответил Генсек. -Любопытно, о чем это с курорта он хочет со мной говорить?
   Помощник включил магнитофон и в приемной послышался голос Ермака: "Мне необходимо с ним говорить... касается государственной безопасности..."
   - Интересные дела - как это на отдыхе в Прибалтике можно судить о государственной безопасности?
   Слегка встревоженным он вернулся в кабинет и принялся за свой доклад, составленный высохшими перьями царедворцев.
   Его паркеровская ручка с зелеными чернилами, казалось, вонзилась в плоть текста и стала безжалостно кромсать ее. "Штамп на штампе и штампом погоняет", - брезгливо поморщился Генсек и еще свирепее начал расправляться с текстом. Какое-то подспудное ощущение опасности все же не оставляло. Он подумывал даже связаться с председателем ЦентрСПБ, но, подавив себя, попытался собраться с мыслями. Ермак для него был как бельмо в глазу. Растущая популярность Сибиряка лишала Генсека полнокровного ощущения безраздельной власти. Почти безграничной. Но внутренний суфлер подсказывал, что Ермак по пустякам звонить не станет и, следовательно, ему есть, что сказать... Не исключено, что речь пойдет о "прибалтийском синдроме". Так, по крайней мере, он окрестил для себя историю с журналистом. И по мере того, как стрелка часов приближалась к шестнадцати, нервы у Генсека тоже начали накручиваться на невидимую, но явно вращающуюся где-то под сердцем шестеренку. И потому, наверное, когда помощник доложил о звонке из Прибалтики, он сразу же взял трубку.
   - Тимофей Николаевич? Я вас слушаю.
   Ермак басисто прокашлялся, прочищая горло - видимо, тоже волновался.
   - Я хотел бы, товарищ Генсек, узнать от вас одну простую вещь... Кому надо в столь непростой политический момент давить на прессу?
   Слушая, Генсек на чистом листе бумаги своим паркером машинально рисовал глобус, а на нем - абрис США. При этом лихорадочно гадал, что Ермаку известно и стоит ли перед ним валять ваньку. Поэтому он задал выжидательный вопрос:
   - Что вы конкретно имеете в виду?
   - Имеется более чем достоверная информация о физической расправе с местным журналистом, который собирался взять у меня интервью...
   - Не горячитесь, Тимофей Николаевич, говорите спокойнее, - сквозь зубы процедил Генсек. Но, видимо, почувствовав, что взял не тот тон, моментально изменил модуляцию голоса. - А вы что, Тимофей Николаевич, все никак не можете успокоиться? Мы же с вами вроде бы уже договорились - не лить друг на друга грязь.
   - Дать интервью городской газете - это еще не значит поливать кого-то грязью.
   - Но прошу прощения, товарищ Ермак, кому сейчас интересно писать о вас без скандальных акцентов? Наша пресса стала... как бы это точнее выразиться... У журналистов весьма превратные представления о гласности. Некоторые органы печати возомнили себя чуть ли не оракулами. И чем меньше формат, тем больше безответственности. Вы знаете, когда я учился в университете, один паренек очень любил писать в стенгазету... Остро, я бы сказал, лихо писал, но все как-то желчно. Такое было впечатление, что на мир он смотрел через черные очки...
   "Ну пошло-поехало", - подумал Ермак и постарался, прервав Генсека, вложить в свою реплику побольше твердости.
   - Товарищ Генсек, то, что произошло здесь, никоим образом не связано со стенгазетой. Совершено уголовное преступление с политической окраской...
   - Ну, Тимофей Николаевич, если вы считаете, что щупальца Москвы в состоянии охватить все многотиражки страны и как-то на них воздействовать, то это значит, что вы о нас думаете лучше, чем мы есть на самом деле.
   Генсек решил, что остроумно парировал выпад собеседника.
   Ермак понял другое: разговор в принципе свернут и можно его дальше не продолжать. Но он решил договорить до конца все, что наметил заранее.
   - Заверяю, что это намного серьезнее, чем вы можете себе это представить. Сегодня блокировали меня, а завтра, не дай Бог, намордник накинут на радио и телевидение... С чем тогда останется ваша перестройка и вы сами?
   - Ну, не сгущайте краски, Тимофей Николаевич! Все не так страшно... Конечно, в вашем сигнале нужно разобраться, хотя сделать это можно было там на месте.
   - Нельзя! - резко отреагировал Ермак. - Тут все шито-крыто, полный произвол, а все должностные лица, между прочим, ссылаются на Москву.
   - Хорошо, не будем терять времени. Скажите, как эта ваша газета называется?
   У Ермака от возмущения, видимо, вдруг напрочь вылетело из головы название газеты.
   Однако Генсек терпеливо ждал и мысленно подсказывал своему собеседнику: "Да "Курортник" же это, "Курортник"...
   - Простите, товарищ Генсек, запамятовал. Городская газета, орган горкома партии...
   - Вот ему и все карты в руки, - ухватился за соломинку Генсек. - Вы лично обращались к первому секретарю?
   - Нет, не обращался - он сам здесь замешен в некрасивой истории.
   - Странное у вас видение мира... Мне кажется, вы склоняетесь к негативу, а ведь нам, коммунистам, приличествует более оптимистический взгляд на вещи. Людям надо доверять.
   - До свидания, товарищ Генсек. Надеюсь на вашу помощь. Дело идет не обо мне... Я-то стерплю все, а вот стерпит ли реформа, выдержит ли...
   - Разберемся. Тим, отдыхай спокойно. У тебя был чрезвычайно трудный год, а всем нам будет, наверное, еще труднее. До свиданья.
   Гудки в трубке отдалили говорящих. Надо же: "А ты, Тим, отдыхай спокойно". Переход Генсека на "ты" и это дружеское "Тим" удивили Ермака, но не обманули. Он слишком хорошо знал повадки собеседника, чтобы поддаться соблазну поверить в его искренность. Но отчего же тогда этот словесный маскарад?
   ...Вконец взбешенный Генсек вызвал помощника.
   - Найдите, пожалуйста, в ближайшие часы свободное "окно" и вызовите Понурова. И еще: пока не соединяйте с товарищем Ермаком. Пусть не отвлекается, отдыхает в свое удовольствие...
   Помощник, однако, чуть ли не сразу возвратился, чтобы сообщить о времени приема в Георгиевском зале. Положив перед Генсеком красную папку с документами, помощник заметил на столе лист бумаги с изображением США. Он удивленно поднял брови и, не говоря ни слова, удалился. Между тем Генсек склонился над бумагой и начал наносить контуры штатов - Вирджинии, Иллинойса, Техаса, Колумбии... Он помнил их не хуже, чем расположение комнат в своей роскошной вилле, где он искал и находил уединение. На его карте США стали появляться военные мишени в виде аэродромов, портов и ракетных шахт, дислокацию которых он также знал назубок, ибо не раз разглядывал карты генштаба. Затем из центра Америки провел траекторию, которая другим концом упиралась в точку, возле которой он написал слово "Москва". Посидел, поизобретал и провел еще одну линию, но уже западнее Москвы. И эту новую точку на самодельной карте он обозначил словом "Рига". Так, подсознательно, он графически отразил то, что его больше всего сейчас волновало - ракетное противостояние и противостояние с национальными окраинами.
   Он вдруг резким движением руки перечеркнул контур США, а сам листок с рисунком отправил в "крокодил" - механический ящик для уничтожения секретных бумаг.
   Прием в Георгиевском зале был, как водится, скучен. Церемониал не носил смысловой нагрузки. Его внимание привлек только покрой костюма посла ФРГ - столь элегантной модели он давно не встречал, да и ткань впечатлела - легкая, с металлическим блеском. При этом он вспомнил своего главного "тайного советника" - жену, которая заботилась не только о внешнем имидже Генсека, но и тактично, вовремя направляла его размышления в нужное русло. Пусть и звучали из ее уст трюизмы - "Я всего лишь жена великого человека, но по-женски интуитивно чувствую главное", но он, действительно, не раз убеждался в справедливости этих слов. После партконференции именно она предостерегала своего супруга: "Ты с этим громилой (имея в виду Ермака) еще не раз горя хлебнешь. Он не знает меры и потому опасен".
   Ермак тоже в долгу не оставался: на одном дипломатическом приеме, когда произошла заминка из-за опоздания жены Генсека, Ермак бросил в своем окружении реплику, вроде того, что "первая леди" не успела вовремя снять бигуди и теперь заставляет ждать главу Европарламента. Конечно, бдительный охранник Генсека доложил своему начальнику, а тот - в ежедневном рапорте насексотил Генсеку. А когда на грешную землю с небес обетованных был низвержен громовержец Ермак, первая леди тихо торжествовала...
   ...Понурова известие, что его "вне расписания" желает видеть Генсек, не обрадовало. Он плохо себя чувствовал и потому выслушивать пространные монологи первого лица ему особенно не хотелось. Однако встретили его в Кремле радушно. Помощник пожал руку и, улыбаясь, предложил чашечку кофе - Генсек разговаривал по телефону. Кофе был горячий и Понуров сидел за гостевым столом и почти ни о чем не думал, а лишь прислушивался к набирающей силу боли. Ныло и сверлило где-то ниже поясницы. Внутренняя, изматывающая боль.
   В какой-то момент дверь открылась и вошел Генсек.
   - Ну как, жарко сегодня? - спросил он председателя ЦентрСПБ.
   - Душно, товарищ Генсек, кажется магнитная буря.
   Когда дверь за ними закрылась и они уже шли по красной дорожке, Понурову вдруг примерещилось сумасшедшее видение: широкая, с покатыми плечами спина Генсека на миг показалась мишенью, в которую он с наслаждением всаживает пулю за пулей. И когда он мысленно поражал эту мишень, Генсек заговорил:
   - В Прибалтике, между прочим, тоже магнитная буря. Председатель молчал в надежде, что его патрон продолжит.
   Но тот, усевшись поплотнее в свое кресло и положив руки на край стола, невозмутимо взирал на Понурова. В минуты раздражения глаза Генсека темнеют и обидчиво сужаются.
   - Что же ты, Вадим Николаевич, молчишь? Или еще и сам не в курсе?
   - В Прибалтике, действительно, назревает буря, только не магнитная, а этнического происхождения. Справка готова и сейчас ею занимаются региональные аналитики. Но вот, что скверно, товарищ Генсек, наши оперативные позиции в Прибалтике стали выглядеть намного хуже... Впрочем, об этом мы уже с вами говорили.
   - Ну что ж, это неизбежно: националистические настроения имеют одно постоянное свойство - все разрушать. - Генсек пожевал губами и что-то снял мизинцем с зуба. По этому жесту Председатель определил, что Первый еще не кончил говорить.
   - Как у вас дела с прессой? - спросил он.
   Сначала в этом вопросе Понуров не заметил никакого подвоха. Но то ли по глазам Генсека, то ли интуитивно до него стал доходить смысл отнюдь не общего свойства слов собеседника. В последние дни на ЦентрСПБ обрушилась настоящая лавина разоблачений советской агентурной сети в Западной Европе. Само разведуправление и сопредельные с ним службы буквально лихорадило, не оставляя надежд на стабилизацию. Несколько резидентов ушли к другим "хозяевам", оставив на съедение контрразведкам десятки агентов-нелегалов. Собственно, другой, более важной и неотложной проблемы для Председателя в тот момент не было. Вот почему, направляясь на встречу с Генсеком, он взял с собой именно ту малиновую папку, где находилась сводная опись провалов. Но когда понял, что вызван не за тем, быстро сориентировался.
   - Виноват, товарищ Генсек, - не проследил, понадеялся на 13а отдел. - Председатель посмотрел на часы. - Сегодня к восемнадцати часам подробный отчет о ходе акции в Прибалтике будет лежать у вас на столе.
   Генсек не проронил ни слова. Он сидел в своем кресле и, наклонив голову, что-то рассматривал на среднем пальце левой руки. Пауза грозила конфузом. Не смотря на генерала, Генсек, наконец, изрек:
   - Вадим Николаевич, мы ведь договорились с тобой, чтобы никакого шума... - он потянулся к стакану со своим питьем. -Неосмотрительно... Скверно...
   Сказал как отрезал. После этого остается только уходить. Председатель помнил, как вслед за этим "скверно" трамвай власти покинуло одно весьма высокопоставленное лицо.
   Решив, что аудиенция закончена, Председатель развернулся и направился к двери, чтобы оставить этот кабинет, может быть, и навсегда. Однако Генсек, не поборов искушения, взглянул на худую спину уходящего. То ли сутуловатость, то ли седина на худом затылке ощутимо напомнили отца.
   - Не спеши, Вадим Николаевич, я еще не закончил...
   Понуров приостановился, но поникшие плечи не выпрямились. В этот миг он не хотел возвращения. Но повернулся лицом к Генсеку.
   - Не стой пограничным столбом, садись. Председатель присел на самый краешек стула - не отпускали сильные боли.
   - За то, что плохо исполняешь указания руководства, тебя надо гнать. Но я тебя уважаю, как старого партийного товарища, и потому никакого хамства в твой адрес никому не позволю... У нас, кажется, двадцатого собирается Политбюро, - Генсек пролистал настольный календарь, - и к этому дню ты должен написать заявление об... об...
   - Я все понимаю, товарищ Генсек, - с готовностью произнес Понуров. - Я давно уже хотел подать в отставку, да дела за границей не позволяли... Мне ведь уже шестьдесят восьмой пошел...
   - А ты думаешь, почему я на это иду? - с улыбкой спросил Генсек. - Ты думаешь, я тебя не жалею или не ценю твой вклад в наше общее дело? ЦК поставит вопрос перед Совмином, чтобы дача осталась за тобой, "чайка", два шофера, охрана... Десяток сорванцов - хватит? Ты у меня будешь почетным пенсионером и займешься мемуарами... А в самом деле, напиши, как ты после войны поднимал целый край. Это поучительно для молодежи...
   У них была общая давняя тайна. Когда-то они ездили на рыбалку на Кубань, а когда возвращались, застала непогода. Дороги развезло и, не доезжая до села Крутое, их машина в тумане сбила пьяного велосипедиста. Этого могло бы и не произойти, сиди за рулем водитель, а не будущий Генсек. Водитель пьяный лежал на заднем сиденье и ругался матом. А ругался потому, что не стеснялся - все свои. Дело, разумеется, замяли, да и криминала в общем-то особого не было, если не считать, что и водительских прав будущий Генсек не имел. Об этой истории давно забыли все, кто и знал, только не он сам...
   ...Слова Генсека тем не менее у Понурова энтузиазма не вызвали. Ноги стали ватными, под сердцем похолодело.
   - Все верно, молодым надо уступать дорогу, - деланно бодрым голосом проговорил генерал. - Жаль, много времени займет сдача дел...
   - А ты не спеши. Еще мы с тобой хорошенько обсудим одну кандидатуру. На твое место... Кстати, как ты смотришь на Гуго - Первого секретаря ЦК из Латвии?
   - Я его мало знаю, это человек Андропова. Но кажется, в преданности и порядочности ему не откажешь.
   -А может, нам назначить какого-нибудь краснолампасника? - вдруг спросил Генсек.
   "Издевается он что ли напоследок? - подумал Понуров. -Краснолампасники... Даже не скрывает, что хочет заменить на профессионала".
   - Я согласен и с этим, - сказал Понуров. Про себя же констатировал: "Вот и причалила баржа к берегу на вечный прикол". -Разрешите идти?
   -Иди, Вадим Николаевич... Я думаю, ты покидаешь меня без камня за пазухой?
   - Что вы, товарищ Генсек, - Председатель помимо своей воли включился в лицемерную игру Первого.
   А тот вдруг сменил тему.
   - Акцию с Эмерсом пока притормози.
   Генерал побледнел.
   - Боюсь, что это уже сделать невозможно. Прошло четыре дня и вряд ли...
   - Во всяком случае, после того, что там произошло, она не должна иметь продолжения. Хорошо, идите...
   Понуров, подняв голову и выпрямив плечи, пошел по красной дорожке в сторону двери, обитой желтой кожей.
   Решение о свертывании акции, связанной с Ермаком, имело весьма неожиданную предысторию. Глава одного иностранного ведомства во время-беседы с Генсеком с глазу на глаз передал предложение Президента США - начать, большие переговоры о разоружении. Сразу же после неожиданного хода вероятного противника 1 Генсек собрал в Кремле "главных голов" державы и поставил перед ними два вопроса. Первый: когда производство страны начнет отставать от Запада настолько, что встанет угроза разрушения советского ВПК? Второй: когда американцы реально смогут закончить работы по СОИ?
   Один академик критическим годом назвал 1991-й, когда добыча нефти опустится до границы внутреннего потребления, а производительность труда упадет еще больше. И тем не менее он усомнился в столь скором конце империи. С тех пор Генсек взял за правило пользоваться прогнозами ЦРУ и Уолл-стрита. И настал момент, когда перед его глазами разверзлась черная пропасть. Империя, зацепившись рубищем за ВПК, повисла над бездной. И то, что для его двора, его сподвижников, его лизоблюдов, его компетентных органов, его домочадцев было не более чем очередными временными затруднениями (которые для страны стали постоянными), для него самого приобрело апокалипсические очертания. И, отбросив предрассудки, он решил начать большую игру с американцами. А в этой игре места для авантюр не было. И по этой причине шум, поднятый СПБ в отношении Эмерса, мог стать таким маленьким пеньком, который может если не опрокинуть воз, то многому повредить.
   После ухода Понурова Генсек больше не сомневался. Он вызвал начальника своей личной охраны Ивана Кочубея. Кубанский казак, землячок, вернее самого верного пса.
   - Есть одно дело, Вано, - без обиняков начал Генсек. - Только оно несколько подпорчено засранцами из ЦентрСПБ и ты это должен исправить.
   Кочубей был весь внимание.
   - Хуже некуда чужие грехи замаливать.
   - Согласен... Вы должны помочь одному журналисту. Он хотел взять интервью у Сибиряка, но помешали люди Понурова. Буквально в последние часы многое изменилось и теперь я считаю, что Ермаку надо в этом помочь. Это лучше, чем...
   - Насколько я вас понимаю, товарищ Генсек, нам надо провести сопроводительную акцию?
   - Я не знаю, как это на вашем языке, но мне нужно, чтобы этот журналист без конфликта добрался до Тимофея Николаевича и передал написанный материал в типографию. Короче, нужно, чтобы интервью с Ермаком было опубликовано и лежало вот здесь, - Генсек мягко опустил свою ладонь на край стола.
   Помолчав, философически изрек:
   -Черт возьми, как быстро меняется жизнь! Словно в каком-то американском вестерне - только что пели и смеялись, и вдруг приходит какой-то мясник и - гора трупов... Кстати, Ваня, кого думаешь послать в Прибалтику?
   - Звено Якушина. Вы его, возможно, знаете. По инциденту в одесском аэропорту.
   - Очень хорошо. Помню - в Одессе аукнулось, а в Нью-Йорке откликнулось...
   Речь шла о похищении самолета, в котором участвовали трое дезертиров из спецподразделения "Агат". Того самого, которое было специально натаскано для захвата правительственной резиденции одной республики.
   Будучи на сборах на Черном море, "тельники" (так бойцы "Агата" величали себя) перепились и в два счета разоружили отдел милиции, захватив все имеющееся в наличии оружие. И в том числе - несколько автоматов Калашникова. Постреляв вволю на Потемкинской лестнице и отбив первую атаку салаг из конвойного полка МВД, они прорвались на дебаркадер, чтобы взять с наскока какое-нибудь суденышко. Но им помешала симпатичная, высокогрудая девчонка, загарающая поблизости.
   Один из спецназовцев начал перед ней строить из себя Шварценеггера и, хохмы ради, дал длинную очередь по террасе, где замерли в тревоге такие неуместные тогда разноцветные зонтики кафе.
   Затем очередями он поднял с пляжа тысячи окатышей, оставив несколько трупов. И те двое, что были с ним, тоже открыли бешеную стрельбу, сотрясая знойный воздух отборной матерщиной.
   Пока они развлекались фейерверком, стоящий у дебаркадера катер отдал концы и пошел в сторону открытого моря, а девчонка с впечатляющим бюстом пробежала по откосу наверх, где проходило шоссе. А они остановили микроавтобус со школьниками, и в одно мгновение шофер выпал из кабины с раздробленной челюстью.
   Атака "доблестных воинов" была лихой, и не успели разные чины в аэропорту схватиться за голову, как весь "коллектив" микроавтобуса оказался у трапа только что подрулившего на ВПП Ту-154.
   Ребятишек, под аккомпанемент автоматных очередей, загнали в самолет, а вслед за ними на борт поднялась ошпаренная кровью тройка спецназовцев. И вот тогда и началась игра на нервах.
   К делу подключился инструктор "Агата" Якушин. Он сам себе поклялся - взять шантрапу. Правда, помогали еще двое "агатовцев", но главное - психологическую обработку террористов и сам захват Якушин взял на себя. Никто из захваченных солдатней пацанов не получил ни единой царапины.
   ...Когда Генсек, праведно отработав свой партийный день, спускался в лифте на станцию правительственного метро, соединявшего его офис с загородной виллой, в кабинете у Понурова вспыхивали блицы, раздавались тревожно-деловые голоса, входили и выходили люди, а некто, широко расставив ноги, внаклонку обводил лежащее на полу тело. Понуров застрелился спустя пятнадцать минут после возвращения от Генсека и десять - после звонка домой. Анализы, которые у него до этого брали, судя по истерическому плачу жены, должно быть, оказались малоутешительными.
   Понуров кончил жизнь, как подобает настоящему мужчине. Выпив полбутылки коньяку и написав две записки - заму и жене - он торопливо, чтобы не передумать, вставил ствол своего "табельного" в ухо и, не раздумывая, нажал на курок. Но пуля-дура вышла навылет ниже второго уха, так и не сразив мгновенно. Понуров, истекая кровью, подполз к двери, поскребся и был услышан помощником - полковником Невременным. Последние слова, которые он услышал от своего патрона, были: "Помоги, Коля, умереть... Жить дальше глупо..."
   Председатель ЦентрСПБ так и не успел "затормозить" акцию против Эмерса.
   И дальнейшие события в Латвии развивались с учетом этого обстоятельства. Которое не могли предусмотреть сам Генсек, Ермак и щепка на волне случая - Эмерс...
  
   СРОЧНО - В НОМЕР!
  
   До Дома прессы добрался он без приключений. На лифте поднялся на семнадцатый этаж, где располагалась республиканская молодежная газета "Истоки", и прошел в кабинет редактора. Александр Черкасов - невысокий блондин в очках, увидев Костю, протянул руку и сразу же спросил:
   - Принес?
   - Еле донес...
   - Наслышан... Сколько страниц?
   Черкасов взял рукопись. Когда-то он учился скорочтению и потому семнадцать страниц проглотил одним махом в считанные минуты.
   - Это, по-моему, будет недурной термоядерный взрывчик... Сейчас я отдам материал Свете, пусть тоже почитает и зашлем... А теперь садись и рассказывай о своих злоключениях. Только минутку подожди, - редактор вышел из кабинета и вернулся со своим замом Светланой Дичковой.
   - По-моему, это сенсация, - сказала она, возвращая рукопись редактору.
   - Кто сегодня на линотипе? - спросил Черкасов. - Светик, позвони, пожалуйста, в типографию, пусть поднимется сюда выпускающий. Кто по графику сегодня "свежая голова"? Может, позвонить домой Паше Когану?
   Коган - самая внимательная "свежая голова" и не упомнить случая, чтобы в его дежурство проскочил какой-нибудь ляп.
   Черкасов еще раз просмотрел рукопись и размашисто написал в правом верхнем углу: "В номер!"
   - А вы будете это давать в своем "Курортнике"? - спросил он.
   - Честно говоря, не знаю. Каугурс обещал поставить, но сильно давит горком. Во всяком случае, я один экземпляр ему отдал.
   Явился выпускающий - Сергей Коршунов," ветеран редакции. Когда они поздоровались, Костя почувствовал близость долгожданного момента.
   Редактор тряс перед Сергеем рукописью и, окая, внушал:
   - Лично проследи за набором. Гранок накатай как можно больше. Кто сегодня на линотипе - Регина? А на верстке? Вчера, кажется, была Велта.
   - И сегодня она, - Коршунову не терпелось и он одним глазом заглядывал в рукопись. - В гостях у нас Ермак? Вот это номер, чтобы я не помер...
   - Сережа, передай Велте, - сказала Светлана, - чтобы верстала одновременно на двух формах... Впрочем, я сама с ней поговорю.
   - Идея в принципе неплохая, - сказал Эмерс, - только для того, чтобы сделать две формы, нужно два набора. А где вы возьмете вторую линотипистку?
   -Запасной вариант, конечно, нужен, - поддержал своего зама Черкасов. - Пойдешь в цех, поговори там с девочками - кто хочет на нас сегодня поработать?
   Светлана поехала вниз.
   - Через десять минут будем планировать номер, - сказал Косте редактор. - Побудь с нами, прикинем, что на какую полосу ставить. Я думаю, Тимофея Николаевича начнем на первой... со снимком, а закончим на третьей полосе.
   - Я останусь до выхода газеты, - сказал Эмерс. Они прошли в кабинет редактора.
   - И как ты думаешь, на какой минуте начнет раскаляться мой телефон? - спросил он у Кости.
   - А это смотря по тому, как быстро разнесется по типографии весть о твоих намерениях...
   - Мне кажется, что ТАМ давным-давно все уже известно и теперь они за нами наблюдают и ждут, когда начнет "клевать".
   Раздался звонок. Черкасов, стряхнув пепел, пошел к своему столу.
   - Это ты, Серый? Что там стряслось? - он прикрыл рукой трубку. - Кажется, уже начинается. Нашу линотипистку только что отпустили домой. Говорят, температура...
   - Ты думаешь, это не случайно? - спросил Эмерс.
   - Я думаю, что это нам ни к чему.
   В кабинет вошел Володя Шершнев - дежурный редактор.
   - Что сидите, как на похоронах?
   - Боюсь, что тебя ждет хлопотное дежурство, - обрадовал Черкасов.- Будешь читать интервью Ермака...
   - Самого Тимофея Николаевича? Теперь он в моей власти: захочу - оставлю, захочу - иди, товарищ Ермак, покоряй Сибирь...
   - Давай, давай, Володя, действуй, - сказал редактор Шершневу.- Иди в цех и завербуй там двух наборщиц... Хоть раз поэксплуатируем твои личные связи... Обещай, что в следующем фотоконкурсе они будут победительницами...
   Шершнев - ловелас, но главное его достоинство в том, что он просто физиологически не в состоянии огорчаться или отчаиваться.
   - Всегда готов!
   Политический обозреватель Валерий Спаре не заставил себя долго ждать.
   - Скажи-ка нам, - спросил Черкасов, - какие печальные последствия могут иметь место, если мы опубликуем интервью с Ермаком?
   - Н-да, вопрос фундаментальный... Во-первых, нужно знать, о чем он говорит, а во-вторых, последствия для кого - для редакции или вообще?
   - Разумеется, вообще.
   - Такой прецедент сам по себе может получить колоссальные последствия. Если в этом интервью дана жесткая и бескомпромиссная оценка верхов, то это может всколыхнуть умы и Ермак автоматом получит самый высокий рейтинг. Он станет символом, хотя лично я в нем не вижу большой политической фигуры. Но ценно то, что он, по сути, в одиночку попытался потягаться с целой системой. Это неожиданная и мощная поддержка Сахарову и тем, кто стоит за ним...
   Раздался звонок. Редактор, надев очки, снял трубку.
   - Нет, у нас все в порядке, - начал он разговор в трубку. - Правда, заболела наборщица... Какое интервью, Руслан Петрович? Ах, это... с членом ЦК КПСС?
   В кабинет шумно вошел Шершнев и с порога крикнул:
   - Шеф, причитается с тебя...
   На него зашикали.
   - Ничего страшного, по-моему, в материале нет...- Между тем,позвонившему Гамлету редактор навешивална на уши лапшу.- Обыкновенное брюзжание... Вы же сами знаете его стиль... А зачем, извините, нам надо было с вами консультироваться? Редакция сама в состоянии освоить столь простой текст... Простите, во сколько бюро?
   Черкасов невозмутимо блефовал и это всем нравилось. Кроме того, кто на другом конце провода. Редактор положил трубку.
   - Надеюсь, вы поняли, с кем я имел честь общаться?
   - А тут и догадываться нечего - наш незабвенный Гамлет... -Они, оказывается, все уже знают, но предупреждают... А я сейчас поеду на бюро - хотят, видно, снять с меня штаны и выпороть. А теперь держитесь крепче! Они знают, что интервью уже здесь и что объем его семнадцать страниц. - Черкасов рукой обвел пространство - мол, нас слушают и все, что мы говорим, тут же становится их достоянием... - Володя, ты, кажется, уговорил свою Катюшу?
   - И не только уговорил - убедил, что важнее материала она еще никогда не набирала. А чтобы никто не мешал, поставил на стражу Серегу.
   После доклада номера Эмерс спустился в кафе - убить время и несколько взбодриться кофе с коньяком. Он с трудом нашел свободное место. Эмерс вернулся к стойке и попросил буфетчицу толстушку Светлану продать бутылку водки. Он положил ее в сумку и вышел на улицу. Дошел до гриль-бара, что находился на старом речном судне, стоящем на приколе в рукаве Даугавы. Народа почти не было и Костя без проблем заказал порцию курицы и зеленый салат.
   Время, однако, текло нестерпимо медленно. Выйдя из бара, он пересек шоссе и направился вдоль реки, в заветное местечко, где пахло смолой и лежали на боку старые рыбачьи лодки. Он присел на валун и предался созерцанию великолепной панорамы. В морском порту скопилось множество белоснежных судов под иностранными флагами. Где-то позади звучала песня, которую он не слышал, наверное, добрых лет двадцать: "Грустить не надо..." Да, грустить не надо. Но почему-то взгрустнулось. Благодатное небо, думал он, сколько еще веков ты будешь взирать на этот сумасшедший мир?
   Он зашел в первую попавшуюся по пути телефонную будку и позвонил Каскадову.
   - Я тебя уже два часа разыскиваю по всем телефонам, - довольно бодро отреагировал Алим.
   - Что-нибудь стряслось?
   - Ничего особенного, если не считать, что твоя пропажа наконец нашлась.
   Эмерс затаил дыхание - речь шла о Зайге.
   - Где ты ее отыскал? - сдерживая волнение, спросил Костя. Взглядом он уже вперился в поток машин, выискивая среди них зеленое пятно такси.
   - Упрятали в "триппер-бар", сейчас проходит там обследование."
   - Адрес!
   - Это почти там же, где ты ее недавно потерял. Найдешь?
   - Спасибо, старик, конечно. - Комок в горле еле удалось проглотить.
   - Алим, сегодня, кажется, все свершится. Не знаю только, с каким знаком...
   - Подожди, Кот! Где и когда все это будет свершаться?
   - В Доме прессы, в полночь.
   На другом конце наступило молчание. Алим обдумывал.
   - Оставь телефоны, - сказал он, - и скажи, с какой стороны находится печатный цех.
   Эмерс объяснил, хотя чувствовал себя уже в дороге.
   - Ты, Кот, не суетись и делай что-нибудь одно, - голос Каскадова по-прежнему звучал бодро и доброжелательно. - А Зайга пусть отдохнет, съездишь завтра, а может, и я с тобой...
   - А ты не знаешь, на каком основании ее туда засунули?
   - Только предположительно. Причина, очевидно, все та же...
   - Понятно... До встречи, Алим. Надеюсь, завтра все кончится и мы с тобой это дело обмоем.
   ...Улицы были раскаленные, угарно-пыльные. В такси парилка. Миновали Спортивный манеж, ряды старых халуп Московского форштадта и втянулись в щель из новых многоэтажек. Проехали "Красный квадрат", дом Нинки Петровны и свернули. Водитель знал, куда везти клиента. Остановились у серого четырехэтажного здания. Окна с решетками.
   Попросив шофера подождать, он быстрым шагом направился ко входу. Турникет, в будке дежурный милиционер. Журналистское удостоверение, однако, не помогло. Сержант был сумрачен и тоже плавился от духоты.
   - К главврачу можно попасть только в часы приема, - механически изрек милиционер, не глядя в глаза посетителю. - По понедельникам с 14 до 18.
   Костя тряс удостоверением и божился, что откладывать визит в сие учреждение не может. Но милиционер, обалдевший от жары, был неумолим.
   Эмерс чертыхнулся, вышел на улицу и направился вдоль забора. Искал лаз. И нашел выбитые три доски, через отверстие выбрался к самой кирпичной стене. Обогнув здание, он близко увидел ряды окон с решетками, к которым прижимались лица пациенток-узниц.
   Заняв подходящую позицию и сложив руки рупором, Эмерс крикнул:
   - Зай-га! Зай-га-а!
   - Кот! Котик! - это уже, без сомнения, Зайгин голос. Это она орала с третьего этажа. Он сразу же увидел ее осунувшуюся мордашку, светлый ореол волос, влекомых ветерком в железную канитель решетки.
   Костя сделал несколько шагов вперед, чтобы поравняться с тем окном, откуда доносился голос Зайги.
   - Какого черта ты там делаешь? - сдуру спросил Костя.
   - Я ничего не слышу...
   И вдруг, как по команде, все орущие глотки, до этого сотрясающие июльскую благодать, стихли, давая приоритет товарке и жлобу, который надрывался внизу.
   - Я тебе потом все, все объясню, - быстро сыпала слова Зайгй. - Котик, миленький, это какое-то страшное недоразумение... нет, подожди, возьму бумагу и ручку... - Ее лицо вдруг отделилось от решетки.
   Из окна вылетел наконец комочек бумаги. Костя поймал его на лету. Развернул и стал читать: "Костик, умоляю, вытащи отсюда. Мне, кажется, привили какую-то венерическую хворобу. Когда я тебе тогда вечером звонила, в будку ворвался какой-то мужик и стал позорно приставать. А в это время подошли еще трое и обвинили в проституции. И все оформили так, как будто я трахалась в общественном месте с этим идиотом. Но я клянусь тебе своим будущим ребенком, ничего этого не было и кроме тебя у меня больше никого нет. А сейчас говорят, что надо долго лечиться..."
   Костя не знал, что делать. Не знал, что сказать.
   Да и что он мог сказать? Весь расклад ему и так был предельно ясен.
   Он поднял голову и, словно обращаясь ко всем обитателям этого позорного дома, громко сказал:
   - Упрись лбом в стенку и терпи.
   - Я не хочу здесь оставаться, - она плакала навзрыд, ухватившись за решетку.
   - Не реви, ты здесь не одна. Не пей никаких таблеток, закрой на молнию рот и жди. Поняла?
   Но Зайга не стала слушать и, оторвавшись от металлических прутьев, исчезла в провале окна.
   - Зайга, я скоро вернусь. Не скучай, слышь!
   И вновь все четыре этажа начали дружно скандировать: "Зай-га-а-а! Зай-га-а-а! Зай-га-а-а!"
   Сквозь неистовый шум до него добралась фраза:
   - Эй, парень, триперка не хочешь попробовать?
   - Дай закурить, мужик! - голос несся с первого этажа. Костя достал пачку сигарет и бросил в окно. Она стукнулась о решетку, однако на землю не упала - осталась лежать на жестяном карнизе. К ней потянулось сразу несколько рук...
   ...В Дом прессы он входил, когда солнце уже садилось. Окна нестерпимо сверкали раскаленным металлом. Эмерс, естественно, не знал о заседании Бюро ЦК и о визите в типографию Гамлета. Он вошел в прохладный холл и поднялся на лифте на семнадцатый этаж.
   В кабинете Черкасова собирался народ. Сам он сидел за своим столом и курил. Перед ним стоял стакан с наикрепчайшим чаем. Ложечка медленно кружила разбухшие чаинки.
   - Хорошо, что пришел, - сказал редактор. - ЦК зарубило твое интервью и мы уже собрались на заседание редакционного партбюро.
   Костя увидел почти всех завотделами и удивился оперативности коллег.
   - И что ты намерен делать? - спросил он.
   - Напишем для истории протокол со своим решением и отошлем в ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ. Оснований для снятия материала нет... Сейчас придут из Главлита, пусть объяснят причину разбоя.
   Кабинет редактора гудел, все лица были одухотворены и решительны.
   Наконец пришел представитель Главлита - полный, краснолицый человек. Он явно был расстроен. Скромно присел с краю.
   Черкасов выступил с вводным словом.
   Чиновник молчал и тяжело сопел. Он не знал, с чего начать. Никаких зацепок не было и ни один из множества талмудов, что всегда находились под рукой, помочь не мог. И ничего умнее он не придумал:
   - Есть мнение Бюро ЦК...
   - У нас тоже есть свое мнение, - нетерпеливо вырвалось у секретаря партбюро Алеши Стеценко. - Нам нужны более веские обоснования.
   Главлит молчал. Все видели, как его лицо густо наливается свекольным соком. Наверное, этому человеку было тяжко.
   - Я не подпишу номер, - промямлил представитель Главлита.
   - Тогда это сделаю я сам, - твердо заверил Черкасов. - Такое право у меня, как редактора, есть.
   Раздался телефонный звонок. Это был Гамлет. Черкасов слушал его и изредка вставлял фразы.
   - Телефон - это еще не основание вмешиваться... Ну что ж, придется мне у кого-нибудь занять благоразумия... Нет, и у ЦК ВЛКСМ тоже нет достаточных оснований диктовать свои условия... Мы находимся лишь в начале процесса и завтра ваши методы будут всему миру казаться смехотворными...
   Чиновник из Главлита встал со стула и нетвердой походкой, по-крабьи боком, стал выбираться из кабинета. Разминулся с выпускающим.
   - Старик, они завтра тебя уволят, - сказал Костя Черкасову. - И я бы не хотел быть причиной этому...
   - Это уже не только твой вопрос, - сказал Стеценко. - Это задевает честь нашей газеты. И не только нашей...
   - Если они это все-таки сделают, получат сорок пять заявлений на увольнение, - произнес тихо Шерстнев, не выпуская изо рта сигареты.
   - Как верстка? - спросил Черкасов у выпускающего.
   - Велту куда-то перебросили и мы сейчас не верстаемся, - ответил Сергей. - Если через десять минут не вернется, придется вызывать Лигиту.
   - Ждать некогда, - сказал редактор, - иди в цех и верстай сам. Сколько еще осталось?
   - Две полосы. Сергей ушел.
  
   * * *
  
   В первый час после прибытия шефа из Москвы Гамлет со всеми подробностями изложил ему обстановку в ЦК и, постепенно поднимаясь по незримым ступеням значимости, добрался до Ермака. Гуго, сам из генералов СПБ, сразу же уловил общую диспозицию. И, как человек исполнительный и бюрократического толка, стал допытываться - почему получился сбой у московских чекистов и что еще можно поправить?
   - Есть одно предложение, товарищ Гуго, - вкрадчиво стал подъезжать к нему Гамлет. - Ермак, конечно, фигура непростая и нужно сто раз отмерить, прежде чем отрезать...
   - По-моему, там (палец вверх) все уже отмерено и я не вижу причин заниматься самодеятельностью.
   Помощник мялся и не знал, с чего начать. А мялся он потому, что еще не ведал, с чем из Москвы вернулся Гуго. И потому наугад спросил:
   - Как, товарищ Гуго, в столице относятся к событиям в Латвии?
   - Двояко, - Первый встал из-за стола и пересел в кресло. Жестом он пригласил Гамлета занять место напротив. Но тот не спешил, ибо давно взял за правило: пока хозяин не усядется первым и не поправит на коленях брюки, с места не трогаться.
   - Садитесь, Руслан Петрович, - легкое раздражение коснулось слуха Гамлета. Но это обстоятельство лишь заставило его простоять изогнувшись лишнее мгновение. И, видимо, начальство отметило эту гибкость позвоночника: Гуго уже более дружелюбно сказал: - Сейчас мы с вами, товарищ Гамлет, наметим нашу позицию... Садитесь, - повторил он.
   Вошла секретарша и поставила на стол кофейный сервиз.
   - В Москве ждут от нас решительных действий. Хотя я и говорил, что спешить в таких вопросах нельзя. Но, с другой стороны, сепаратистские силы наглеют и в ЦК КПСС совершенно справедливо полагают, что эти процессы из Прибалтики могут перекинуться в другие регионы страны. Что же касается персонально Ермака... Здесь тоже двоякая позиция. С самим Генсеком мне, к сожалению, не удалось переговорить, а вот секретарь по идеологии настроен против Ермака очень решительно. А я этому человеку верю... Он уже в курсе того, что Ермак пытается здесь выйти на средства массовой информации. Секретарь категорически против. Но много неопределенности, никто не хочет взять на себя ответственность. Хоть какую-то. Будто сейчас можно позволить себе расслабиться...
   Гамлет торопливо предложил на рассмотрение Гуго версию первого секретаря Юрмалы - противоборство "медведей" - Ермака и Генсека.
   Гуго неспешно размешивал кофе, медленно подносил чашку к губам и очень долго, как казалось Гамлету, соображал, чтобы ответить. Но Гуго ответ уже знал. В Москве, когда они остались один на один с секретарем по идеологии, тот без обиняков заявил: если, дескать, Ермака сейчас не оглушить, завтра он всех отправит на пенсию... И больше ни слова. Гуго молчал. Думал и склонялся не на сторону зыбкого Генсека, а безапелляционно твердого секретаря по идеологии.
   - Мне кажется, Руслан Петрович, единственное, что мы сейчас можем сделать - собрать бюро и каким-то образом обсудить этот вопрос коллегиально...
   Гамлет понял, что его расклад не проходит и потому с готовностью поддакнул.
   - Я сейчас же лично созвонюсь с членами бюро... Возможно, кто-то в отпуске, хотя, думается, кворум наберем.
   - Меня беспокоит позиция молодежной газеты. Я еще на прошлом пленуме поднимал вопрос о нашей прессе, но тогда меня большинство не поддержало. Пришла пора кое-кого поставить на место... Товарищ Гамлет, нам нужен текст этого интервью...
   - Сейчас я позвоню Черкасову, но в любом случае мы его получим через Главлит.
   Гуго посмотрел на часы.
   - Когда они собираются публиковать?
   - Интервью должно появиться в завтрашнем номере. Время еще есть, но мало.
   Члены бюро съехались в ЦК поздно. Гамлету стоило большого труда застать их на месте и тем не менее он был доволен: прибыли самые влиятельные. В том числе - шеф СПБ.
   Гамлет, как обычно, натянул на лицо маску бесконечной доброжелательности, встречал членов бюро в предбаннике и, прихрамывая, провожал их в зал заседаний.
   Черкасова он тоже встретил любезно: похлопал даже по плечу и с дружеским участием поинтересовался:
   - Как, Александр Сергеевич, поживаете при нашей полномасштабной гласности?
   Редактор, разумеется, уловил подтекст.
   - В принципе неплохо, - сказал он, - только вот суфлеров почему-то меньше не становится.
   Открыл заседание Гуго. Он спокойно и рассудительно подал "на первое" свои впечатления о поездке в Москву, подчеркнув, что белокаменная как никогда уверена в успехе перестройки и нет на земле такой силы, которая могла бы помешать. Затем употребил расхожий образ с лодкой, которую раскачивают доморощенные национал-патриоты и особенно те средства массовой информации, которые неправильно истолковали само понятие "гласность" и "свобода слова". Дошла очередь и до Черкасова.
   Больше всех разорялся председатель горисполкома. Он же -председатель федерации тенниса, он же - почетный сопредседатель общества трезвости, он же ярый сторонник строительства метро. Этот лысый круглолицый человек, влиятельный и даже прослывший чуть ли не вольнодумцем, не любил партийных хватов, злоупотребляющих привилегиями. И это он сегодня горячился больше всех и в конце концов распалил себя до точки кипения.
   - Если Черкасов понять не может - что же дурного в том, что газета ЦК ЛКСМ предоставляет свои страницы какому-то авантюристу, то спрашивается, как вообще он может занимать редакторский пост? Скажите, Черкасов, - обратился он к редактору, - у вас партбилет с собой?
   Редактор механическим движением поднес руку к груди.
   - Да, с собой, - ответил он.
   - Тогда, будьте любезны, положите его вот сюда, - председатель истерически застучал ладонью о полированный стол.
   Все члены бюро повернули голову в сторону мэра и кое у кого на лице появилось недоумение.
   - Не вы принимали меня в партию и не вам лишать меня партбилета, - парировал Черкасов и от его слов повеяло 37-м годом. Это тогда такие разговоры на тему партбилета были модны и заканчивались одинаково: тот, кому предлагали его вернуть, рано или поздно оказывался на плахе "социалистической законности".
   - Спокойно, товарищи, - поднял руку Гуго, - речь сейчас идет не об этом. Мы должны дать политическую оценку этому интервью и решить - публиковать его или нет.
   Шум. Шелест страниц. Все, кто сидел за длинным Т-образным столом, вперились в копии интервью, только что полученные из Главлита. Они нетерпеливо открывали страницы, помечали отдельные абзацы и отдельные слова, точно это было не заседание бюро ЦК, а некий слет передовиков-педагогов. Жюри раздало им тетради и теперь они соревнуются в быстроте и грамотности.
   - Что это значит? Я вас спрашиваю - что значат слова "не единодушие, а единоудушение"? О каком единоудушении идет в интервью речь? Кто кого у нас душил?
   Черкасов ответил:
   - Об этом следует спрашивать товарища Ермака.
   - На каком основании здесь приводятся суммы средств, которые якобы КПСС передала другим партиям? Это ведь братская помощь, - брызгал слюной завотделом идеологии.
   У Черкасова льняные, на пробор волосы, за стеклами очков бледноголубые пятнышки глаз. Ничего воинственного и ничего "солидного" в его облике нет.
   - Допустим, что это братская помощь, но из какого кармана она отчислялась? - невозмутимо спросил редактор.
   - Это не ваше собачье дело, - не совладал с собой председатель горисполкома.
   Атмосфера накалялась. У тех, кто предрасположен был к гипертонии, покраснели лица. У гипотоников наоборот - побледнели. Каждый хотел отвесить свою оплеуху настырному редактору. Директор завода радиоприемников, дабы показать свое негативное отношение к интервью, а заодно и к редактору, демонстративно поднял руки над головой и с треском разорвал свою копию интервью.
   - Спокойно, товарищи! - сказал Гуго. - Давайте не будем терять голову и примем, наконец, решение.
   - Я думаю, Александру Сергеевичу надо бы послушать старших товарищей и сделать соответствующие выводы, - Гамлет смотрел прямо на редактора и ждал поворота его головы. - У нас здесь есть телефон и товарищ Черкасов может прямо отсюда позвонить в типографию и снять этот одиозный материал...
   - Я вообще не понимаю, зачем мы сюда собрались, - устало проговорил Дурба. - С каких пор у нас отменены функции Главлита?
   - Он здесь не при чем, - сказал Черкасов, - никаких государственных тайн мы не разглашаем...
   - Одну минуточку, молодой человек! - спохватился рыжий, словно лисий хвост, первый секретарь горкома партии. - А разве это не разглашение государственной тайны, когда в публикации идет речь о партийной кассе?
   - Нет, никакое не разглашение, тем более государственной тайны. Партия - это еще не государство. Я сам десять лет плачу членские взносы, но никто никогда не мог мне объяснить, куда они идут...
   - Партия выше государства и не вам тут рассуждать о приоритетах.
   - Неслыханное, черт возьми, дело, чтобы рядовой редактор кочевряжился перед бюро ЦК и его уговаривали не совершать непростительный идеологический промах! - снова вставил свое веское слово завотделом идеологии. Сытое лицо покраснело и лоснилось. - Он, видите ли, партию учит...
   - Я не учу партию. Наоборот - партия всегда учила меня говорить правду и поступать в соответствии с этим. Но на деле все это красивый блеф, меня заставляют... Вы ведь понимаете, к чему вы принуждаете. Я очень хочу от вас услышать - на каком основании вы запрещаете публиковать интервью с членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета, министром?
   - Вы хотите основание? - снова взвился председатель горисполкома. - Основание прежде всего в том, что этот его пасквиль вобьет клин в общественное сознание, которое и так деформировано гласностью.
   - Спокойно, товарищи, давайте без нервов, - Гуго встал с кресла. - Перейдем к голосованию... Ставлю на голосование: кто против того, чтобы интервью с товарищем Ермаком было опубликовано в газете? Прошу голосовать...
   Все присутствующие члены бюро дружно подняли руки. У Черкасова заходили на скулах желваки. Он поднялся с места и направился к двери.
   - Заседание еще не окончено, товарищ Черкасов! - крикнул вдогонку Гамлет.
   - Для него уже все закончено...
   - И пусть катится...
   У самых дверей, сверкнув очками, Черкасов остановился. Вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Но закуривать не стал - не желал показывать дрожь в руках.
   Но совладав с нервами, сказал то, что уже давно рвалось с языка:
   - Возможно, завтра вам самим будет стыдно за сегодняшнее... Впрочем, вряд ли. Что касается интервью... Не вижу убедительной причины, чтобы снимать его с полосы. Нет для этого ни юридических, ни этических причин. И никто из вас, уважаемые члены бюро, мне их не назвал, не убедил. Никто.
   Черкасов взялся за массивную медную ручку двери и маленькая фигурка скрылась за нею.
   Когда, наконец, после долгих пересудов все разошлись, в кабинете Гуго состоялось экстренное совещание. Присутствовали, кроме самого Гуго, завотделом, идеологии, завотделом административных органов, Дурба и, конечно же, Гамлет. Шла отработка вариантов на случай неповиновения Черкасова.
   - Честно говоря, мне не хотелось бы к этому делу подключаться, - проговорил Дурба, - но, видно, придется.
   - Будем поддерживать связь, - сказал Гамлет. - Я сейчас съезжу в Дом прессы и там на месте постараюсь разобраться в ситуации. - Гуго хрумкал овсяное печенье с тмином и пил из хрустального бокала боржоми.
   - А если газета действительно опубликует материал? Вот представьте себе такой вариант, - спросил Гуго.
   - Тогда, чтобы этого не случилось, нам придется применить какие-то активные мероприятия, - нехотя проговорил Дурба.
   Гамлет насторожился.
   - Что вы имеете в виду?
   - Надо подумать. Я сейчас еду к себе, соберу своих офицеров и что-нибудь решим. В котором часу подписывается сигнал?
   - Это зависит от верстки. Но, как правило, не раньше 0.30. Это график выпуска "Истоков", - Гамлет был явно доволен своей осведомленностью.
   - Значит, какое-то время у нас еще есть, - взглянул на часы шеф безопасности.
   Гуго отставил в сторону бокал.
   - Я не знаю, что вы там у себя придумаете, но сделайте так, чтобы этот материал не увидел света ни при какой погоде. И без грохота.
   Через пятнадцать минут Гамлет входил в широкие двери Дома прессы.
   ...Дурба сдержал слово: приехав к себе в СПБ, он вызвал . ответственных офицеров и провел с ними подробную беседу. Затем был особенно доверительный разговор с начальником 13а отдела Борисом Змузде, бывшим завотделом ЦК ЛКСМ, сотрудникои исполнительным и считающимся в СПБ наиболее предприимчивым.
   На столе шефа СПБ появился детальный план Дома прессы и прилегающей к нему территории. Больше всего интересовал всех участок, где печатались газеты и осуществлялась экспедиция в "Союзпечать". На следующее утро все газеты должны уйти по назначению, все, кроме одной - "Истоков".
   - Конечно, - сказал Змузде, - лучше не доводить дело до запасного варианта. Интервью с Сибиряком не должно попасть в номер, а это зависит от цензора.
   Но Дурба уже был в курсе дела - ему из Дома прессы позвонил Гамлет и рассказал, что Главлиту уломать редактора не удалось.
   - Поезд уже ушел, - вяло проговорил Председатель СПБ. - В "Истоках" настоящий бунт и боюсь, нам надо будет применить какие-то активные действия. Времени очень мало.
   Змузде взял в руки лежащую на столе зеленую папку и достал схему, которую начертил для себя, направляясь к шефу.
   - Пожалуй, мы все равно не обойдемся без запасного варианта, - к схеме он пододвинул план Дома прессы. - Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы начали гнать тираж. Тогда никто не даст гарантии, что через печатников, экспедицию или того же дежурного редактора газета не попадет за пределы Дома прессы. А насколько я понимаю, тут дело не в количестве отпечатанных экземпляров, а в самом факте публикации.
   - В том-то и весь фокус, - сказал Дурба. - И я вас прошу, Борис Евгеньевич, лично проследить за проведением акции и чтобы ни одной газеты не вышло за пределы типографии. Ни одной!
   - Тогда остается то, о чем я вам уже говорил.
   - Простите, голова раскалывается, - Дурба налил в стакан боржоми и мелкими глотками выпил. - Напомните, что вы имеете в виду.
   - Перед тем, как пластины после гальваники пойдут на каландры, надо объявить тревогу по линии гражданской обороны. Мой человек уже находится в парке Кирова и по сигналу нашего агента из Дома прессы позвонит туда и скажет, что там спрятано взрывное устройство. Зтот вариант нами уже отработан - если вы помните, таким образом мы искали листовки на галантерейной фабрике.
   - А не много ли будет шуму? - усомнился Дурба.
   - Не больше того, какой разразится, если интервью выпорхнет за пределы Дома прессы. Люди поймут тревогу правильно и потому все пройдет спокойно. Проведем эвакуацию сотрудников всех редакций, заблокируем лифты и лестничные входы и выходы.
   Естественно, вырубим все наборные и печатные машины. Словом, остановим все, что крутится и движется. И главное возьмем под контроль энергетический рубильник, который находится на эстакаде в печатном цеху.
   - Но мы ведь не можем оставить республику без прессы... - шеф СПБ задумчиво рисовал синим карандашом звездочки на полях газеты "Истоки".
   - Все мероприятие займет не более сорока минут. Матрицы и формы интересующего нас издания изымем, а все остальные газеты пусть себе выходят.
   - Это обязательно надо согласовать с товарищем Гуго.
   - Я уже говорил с Гамлетом и тот наверняка поставит его в известность.
   Дурба был недоволен ретивостью своего подчиненного. Однако вида не подавал. Он снял трубку "вертушки" и набрал номер Гуго.
   - Товарищ первый секретарь, - сказал он, - сейчас к вам прибудет мой сотрудник и доложит о наших планах в отношении "Истоков".
   Потом он слушал Первого и в какое-то мгновение устало улыбнулся...
   - Ты прав, Борис, товарищ Гуго уже в курсе и наш план нашел остроумным. Хотя лично я этого бы не предпринимал. Эта акция наделает много шума и может вызвать непредсказуемые последствия... Сколько человек вы собираетесь задействовать в Доме прессы?
   - Сначала заедем за начальником гражданской обороны... Я думаю, достаточно группы отпора и еще свяжемся с командованием ОМОНа, пусть тоже выделает пару отделений.
   - Нет! -твердо сказал Дурба. - Этого, пожалуйста, не делайте. Слишком много будет ажиотажа, вы ведь знаете, как пресса реагирует на действия ОМОНа. Пусть пришлют двух-трех бойцов в цивильном.
   - Это не проблема, Янис Эйженович, - Змузде напрягся, словно тетива лука.
   - И ни в коем случае не доводите дело до драки. Никаких эксцессов! Я буду здесь до конца, а вы держите со мной связь.
   Змузде ушел. Дурба, оставшись наедине, вытащил из кармана тюбик нитроглицерина. Растегнул ворот рубашки и осторожно, будто оберегая свое тело от тряски, пошел к дивану. Прилег.
   Что-то не давало покоя. Не по душе ему был этот экспромт. Прилег и забылся. Накануне перебрал. Редактору партийной газеты вручили орден "Знак Почета" и пирушка на даче продолжалась до поздней ночи.
   Часы на стене показывали 23 часа 25 минут.
  
   СХВАТКА У РУБИЛЬНИКА
  
   Эмерс миновал холл и, показав милиционеру редакционное удостоверение, направился в типографию. Прошел узким коридором мимо рабочей столовой, миновал еще один пост с турникетом и, поднявшись на 26 ступенек, попал в цех. Справа трещали линотипы, слева шла тихая работа - верстка.
   "Истоки" верстала незнакомая ему женщина. Костя постоял, почитал заголовки в их зеркальном отражении и, моля Бога, чтобы ничего не случилось, вышел в длинный коридор. Всюду стояли тележки с отпечатанными тиражами журналов. Около пальмы в пузатой деревянной бочке он увидел мастера монтажного участка Владимира Абрамова. Костя узнал, кто вечером работает на монтаже.
   Это здесь, на больших, с подсветкой, стеклянных столах ведется полосный монтаж газет. Фага - прозрачная пленка с текстами и иллюстрацией разрезается скальпелем по частям и наклеивается на целлулоидные пластины. Монтаж обычно длится не более часа, после чего "пленочная газета" отправляется на химобработку. И уже в конце конвейера выходит в виде металлических (размером в газетную полосу) пластин. Они-то потом и отправляются на рондосет - в печать.
   Он поболтал с дежурной монтажницей Вией, просмотрел и сверил негативы фотографий, после чего снова отправился на верстку. Там уже находился дежурный редактор Шерстнев. Перед тем, как подписать полосы, он сверял верстку с макетом. Шерстнев оглянулся в сторону долговязого парня и помахал тому рукой. Это был Вилнис - студент-заочник, подрабатывающий на участке производства фаг. Тех самых пленок, которые с отпечатанным текстом поступают на монтаж.
   Когда на фагу отправились три полосы, к ним подошел мастер. Лысоватый мужичок, с которым от скуки болтают все дежурные редактора. Мастер казался сегодня необычно замкнутым и, подойдя ближе, спросил у верстальщицы:
   - Вы уже закончили? По-моему, мы сегодня делаем напрасную работу.
   Шерстнев переглянулся с Эмерсом: мол, что бы это значило? Костя подошел к мастеру.
   - Что ты, старик, имеешь в виду под напрасным трудом?
   - Приходил Гамлет и велел без визы Главлита в печать "Истоки" не давать.
   - Ерунда! Блеф! - сказал Шерстнев. - Редактор по своему статусу имеет право сам подписывать номер.
   Доселе молчавшая верстальщица тоже заговорила:
   - Я как чувствовала - тут что-то не так. Не может этого быть, чтобы ОНИ прозевали такой материал. Я его от строчки до строчки прочитала... Они же этого боятся, как черт ладана.
   Мастер слушал работницу и что-то обдумывал.
   - Ладно, пусть пока формы идут на фагу, а там посмотрим... Я все равно без письменного распоряжения нарушать график не собираюсь... - Мастер развернулся и необычно решительным шагом пошел к двери.
   - Эти придурки как пить дать номер могут зарезать, - сказал Эмерс.
   - Да ни черта они не сделают, - успокоил Шерстнев. - У них сейчас трудный момент, хотя не сомневаюсь, что завтра редактора возьмут за шкирку...
   Шерстнев отправился в столовую, а Эмерс позвонил домой и сказал Норе, что скорее всего задержится. И если одной страшно, пусть идет к соседке.
   Его внимание привлекли четверо мужчин, вошедших со служебного входа в коридор. Раньше он здесь этих типов не встречал. Что-то показалось необычным. Продвигались они какой-то строевой поступью. У всех растегнуты пиджаки и руки чуть на отлете от туловища. Тут же Костя вдруг услышал громкий, несколько дребезжащий голос радиорепродуктора:
   - Внимание, внимание! Прослушайте экстренное сообщение гражданской обороны. Только что стало известно, что Дом прессы находится под непосредственной угрозой взрыва. В одном из его помещений злоумышленники оставили заряд большой мощности. Начиная с этой минуты в Доме прессы вводится чрезвычайное положение со всеми вытекающими отсюда последствиями. Просьба ни до чего не дотрагиваться и без паники, но и без промедления начать эвакуацию. Внимание! Внимание! Прослушайте экстренное сообщение...
   Костя соображал недолго. Он подбежал к телефону и набрал номер Черкасова.
   - Что ты думаешь по этому поводу? - спросил Эмерс. - Что будем делать?
   - Этого следовало ожидать. Это их последний шанс, - констатировал редактор. - А что делать? Не будем зря ломать голову - здесь наша власть кончается. Номер практически готов и через час можно было бы подписывать сигнал.
   - Спасибо, старик, за поддержку, - Эмерс подыскивал добрые слова. - Ты действительно сделал все, что можно в подобной ситуации. Я сейчас нахожусь в цехе и тут появились какие-то очень уж подтянутые субъекты. Кажется, пошли в сторону отдела главного механика...
   Он положил трубку и вышел в коридор. Его внимание привлекла еще одна группа - в противоположной стороне типографии. Те вышли из-за угла корректорской и направились в сторону печатного цеха. В их движениях проглядывала хищная целеустремленность.
   Костя кинулся к монтажному участку. Вия пререкалась с человеком в строгом сером костюме и черной битловке. Он был одним из той четверки, которую он повстречал в коридоре.
   - С какой стати я должна вам подчиняться? У меня свое начальство.
   - Я не приказываю, хотя это тоже в моей компетенции. Я из республиканского штаба гражданской обороны. И в ваших же интересах покинуть рабочее место...
   Эмерс прошел в дверь гальванического участка, где пахло озоном и аммиаком. Аппаратура бездействовала.
   Навстречу попался начальник смены - не теряющий невозмутимость в самых редкостных запарках.
   - Неужели мы действительно кому-то нужны? Вы верите, что мы и в самом деле можем взлететь на воздух? - спросил Эмерс.
   - Я этого не говорил. Но я знаю другое - опаздываем капитально.
   - Где сейчас "Истоки"? - задержал его Костя.
   - Во всяком случае, монтаж уже готов, - начальник посмотрел на часы. - По идее вот-вот должны начать печатать.
   - Эй, молодой человек! Вам что - особое приглашение нужно?
   Эмерс обернулся и увидел того типа, который только что говорил с Вией.
   - У нас с вами еще есть время, - сказал Костя, но возвращаться не стал. Он уловил момент, когда этот тип скрылся за гальванической линией, быстро выскочил в дверь и побежал по коридору. Он еще не знал, что будет делать, но какая-то непонятная сила гнала. Забежав за нагруженные рулонами бумаги тележки и присев на корточки, он притаился. По гулким, уверенным шагам было понятно, что справа кто-то приближается. Он видел ноги и коричневые туфли. Долетала их скороговорка, но лишь одна фраза запечатлелась в сознании.
   - Из-за этого Ермака столько возни... Шлепнуть бы его, гада, чтобы попусту не трепался.
   Их было трое. Они дошли до развилки коридора и остановились. Оттуда хорошо просматривалось все помещение или во всяком случае, большая его часть. Самый высокий, в черной битловке, указал на обитую железом дверь и первым пошел в её сторону. Эмерс понял, что за люди направляются в офсетный цех. Он мысленно представил себе, как они спускаются по крутой железной лестнице и идут к другой, противоположной, ведущей на эстакаду. Именно там, на стене, находится генеральный рубильник всего типографского комплекса...
   Эмерс вышел из укрытия и тоже пошел к обитой железом двери.
   Он еще не знал, что делать дальше - его вело упрямство и желание преодолеть унижение, которое он испытал, прячась за рулонами.
   Через полуоткрытую дверь он увидел двух печатников, лица которых напоминали гипсовые маски. В своих серо-зеленых комбинезонах, с ветошью и масленками в руках они казались жалкими, словно провинившиеся школьники.
   - Какого черта вы застыли истуканами? - кричал на них тот, что в битловке. - Уходите отсюда... Вы обязаны подчиняться правилам гражданской обороны. Это опасно для всех... Вы здесь больше никому не нужны...
   - Врешь, парень, они нужны! - Эмерс ногой толкнул тяжелую дверь, и та, невзирая на массивность, подчинилась, глухо ударившись о стену. - Вы к гражданской обороне имеете такое же отношение, как я к созданию водородной бомбы.
   Замешательство длилось недолго.
   - Здесь, кажется, посторонние... Куплайс, выясните личность,- скомандовал длинный в битловке.
   Молодой, коренастый блондин сделал шаг в сторону Эмерса.
   - Вы никакого отношения к гражданской обороне не имеете, - повторил Костя. - Вас просто послали, чтобы накинуть намордник на "Истоки".
   Эмерс стоял на лестничной площадке и потому тем, кто был внизу, казался выше и мощнее, чем на самом деле.
   - Снимите-ка его оттуда, - невозмутимо сказал высокий и, не глядя больше на журналиста, направился к противоположной металлической лестнице. Двое других мгновенно рванулись к Эмерсу. Под полами распахнутых пиджаков он увидел коричневые кобуры. Надо было соображать очень быстро. У того, что бежал по ступенькам первым, в глаза бросилась двойная макушка, через которую шел ровный, как по линеечке пробор. Этот прилизанный, самодовольный пробор почему-то придал силы Эмерсу. Он отступил на шаг назад и когда этот с пробором попытался ухватить его за ногу, Костя коротким тычком пнул его. Цепляясь за железные поручни, тот поехал вниз, увлекая за собой напарника.
   - Смотри-ка, мразь, что делает, - выругался "пробор" и моментально выхватил пистолет.
   - Стоп, Валера! Не трать зря порох, дай-ка я его сам достану, - напарник в два прыжка одолел лестницу и оказался рядом с Эмерсом.
   Костя не успел сгруппироваться, как два мощных удара ногой потрясли его. Он схватился было за сердце, но сжался, как пружина, и нанес ответный удар, достав-таки наотмашь шустрого чекиста. Тот выругался и, присев на корточки, схватился за голову. Сквозь пальцы текла кровь.
   - Вы здесь хозяйничать не будете! - крикнул разъяренный Эмерс.
   Рабочие, увидев популярного журналиста в необычной для него роли, повернулись и направились к печатным машинам. Один из них, кажется Петер Легздинь, крикнул стоявшему у рубильника:
   - Эй, парень, включай, мне не за простой деньги платят!
   - Врубай! - приказал Костя. - Вы можете не брать меня в голову, но с рабочими считаться приходится... Врубай!
   Но парень, осевший на корточки, очухался и, воспользовавшись тем, что Эмерс отвлекся, по всем правилам самбо сделал подсечку. Костя тут же звезданулся лицом о цементный пол. Он лежал и чувствовал, как щеку и висок обволакивает кровавая жижица.
   Далеко не сразу открыл он глаза и попытался перевернуться на спину. Где-то рядом раздавался топот. Сознание, помимо воли, медленно фиксировало окружающее.
   - Убери-ка этот труп! - кто-то сказал.
   Однако его никто не тревожил. Он с грехом пополам поднялся и, смахнув с глаз набегающую кровь, увидел проем двери. Услышал шум работающих офсетных машин. Отметил - что-то вокруг изменилось. У рубильника оказался уже другой незнакомец. Своих обидчиков он нигде не заметил. Хотел подняться, но в этот момент из-за двери послышались крадущиеся шаги. Он увидел тень - длинную, несуразную. Тень прошла по нему и уперлась в тележку, нагруженную рулонами бумаги. Тень оказалась человеком с автоматом. Начавшаяся стрельба оглушила Эмерса. Он ухватился за голову, словно пытаясь собрать воедино что-то рассыпавшееся в ней. Все звенело вокруг и переливалось. Словно стальные шарики перекатывались из одного полушария головы в другое.
   Но он заметил, как тот, что у рубильника, мгновенно распластался на эстакаде и сам открыл огонь. Пули с визгом рикошетировали, ударяясь о железо, и улетали куда-то под потолок. У Кости хватило ума и сил перекатиться за дверной косяк. Еще один ствол заработал откуда-то из-за первой печатной машины. Все, кто находился в офсетном цехе, бросились на пол. Печатники укрылись возле каландров.
   По коридору бежали люди.
   - Кто, мать вашу, здесь стреляет?! - крикнул тот, что был ближе к двери. - Кто посмел?
   - Не знаю! - крикнул тот, что минутой раньше поливал из автомата. - Какая-то третья сила... Двоих наших скрутили и бросили в бункер для отходов бумаги. Третий вон там лежит, на эстакаде.
   - А что здесь делает этот пидор? - Эмерс почувствовал, как кто-то носком ноги пытается перевернуть его на бок. Он и сам хотел этого, но красные мухи в глазах не позволяли.
   - Это та самая сука, из-за которой все и началось. Эмерс... писака вшивый, сам влип в говно и, кажется, нас в дерьмо по самые уши втянул.
   - Вас бы не в говно, а к стенке, - сказал тот, что только что пришел с другими. - Давай так: предложим им сдаться, а если откажутся, будем брать или... Это явно не из наших, какие-то переодетые националисты... Они уложили Генку и мы им этого не простим. Уберите этого писаку к чертовой матери, чтобы не болтался под ногами.
   Его, матерясь, тащили за ноги, а Эмерсу казалось, что втискивают в какую-то узкую расщелину. Оттянули к тележке и швырнули.
   Смутно донеслось до сознания - автоматная очередь снова заполнила офсетный цех до самых сводов. И вслед - опять страшный мат и вопли. Затем воцарилась тишина. Он снова открыл глаза и попытался сесть. Удалось. Рукавом стер с глаз пелену, задев ссадину во весь лоб. Встал на колено и, превозмогая головокружение, попытался подняться. Мутило, подгибались ноги. Но словно заведенный автомат, он снова пошел в сторону железной двери. Туда, где вновь раздавались крики, непонятный шум, говорящий о сшибке живых существ. Он увидел, как на эстакаде и внизу, возле печатных машин, шла рукопашная. И те, что были слева, теснили тех, кто держал оборону справа. Один из одолевавших, оглянувшись в сторону печатников, крикнул:
   - Братва, врубайте машины, а мы пока поговорим с этими орлами.
   И "орлов" стали теснить к лестнице, и те, обходя сбитых с ног товарищей, довольно организованно отходили к выходу.
   - Стоп! - вдруг громко произнес тот, что был впереди "левых". - Мне кажется, пришла пора объясниться.
   Все затихли. Потирали лбы и плечи. Ждали, что скажут.
   - Я даю вам возможность уйти отсюда живыми, - сказал главарь.
   - А кто ты такой? От имени какой конторы говоришь?
   - Я представляю личную охрану Генсека. Капитан Якушин...
   - Врешь, парень! Представь доказательства.
   - В вашем распоряжении ровно минута, - назвавшийся Якушиным посмотрел на часы.
   - Боюсь, что в вашем распоряжении и того меньше, - человек, говоривший это, достал из-под полы пистолет Стечкина. - А мы выполняем приказ нашего Первого и постараемся не выпустить отсюда ни единой строки...
   - У меня тоже приказ, но от самого Генсека, и кому-то из нас придется уйти, не выполнив свой приказ.
   - Требую доказательств! - сказал "правый".
   - Вот они, парень! - у Якушина вдруг в обеих руках появились пистолеты, которыми оснащаются американские спецслужбы по борьбе с наркомафией. По-видимому, калибр их был настолько велик, что прозвучавшие выстрелы показались Эмерсу настоящей канонадой.
   - Я вас, орлы, разоружаю, - сказал Якушин, - и вы будете чисты перед своим начальством.
   Возможно, все бы на том и закончилось, если бы с эстакады не раздалась грозная трель "Калашникова". Один из москвичей, подкошенный пулей, рухнул на бочки с краской. Двое других, в акробатическом прыжке, сиганули за машины. Через мгновение крупнокалиберный пистолет Якушина снес полчерепа стрелявшего с эстакады.
   "Правые" рассыпались по помещению и тут же открыли прицельный огонь по москвичам - посланцам Генсека. Пули щелкали по металлу и с визгом отлетали прочь.
   Эмерс, сам не зная, что делает, направился вниз по лестнице. Его качало, желудок выворачивало. Он начал спускаться... И вдруг почувствовал, как сзади появился кто-то и, перегнувшись через перила, открыл стрельбу по "правым".
   - Кот, держись! - сказал он и подставил Косте плечо. Его стащили вниз, под лестницу. Краем глаза он видел Каскадова. Пригнувшись, тот целился из пистолета в невидимую мишень. Из дверей, ведущих в экспедицию, тоже стреляли.
   Печатные машины вновь заработали. Поплыла бумажная река, и Косте показалось, что дышать стало легче.
   Последний выстрел достал того, кто устремился к рубильнику. Ему не хватило полметра - настигла пуля и еще одно тело улеглось на маслянистом полу.
   - Пошли! - подтолкнул его Алим. - Нас ждут.
   - Подожди, тошнит, - Эмерс плохо понимал, что с ним происходит.
   - Пошли, старик, нас ждут...
   - Без газеты я не могу уйти...
   - Ее уже начинают печатать. Рвем когти, Костя! Поддерживаемый Каскадовым, Эмерс заковылял к уходящей к потолку транспортерной ленте - по ней обычно от печатных машин уплывал на экспедицию готовый тираж. Но пока в ее держалках белели еще чистые, сложенные по формату листы. Один из печатников из масленки с длинным носиком подпитывал главный подшипник. Костя подозвал его.
   - Скажите, если без стрельбы, когда я смогу получить сигнал?
   - Через минуту-другую, но только без стрельбы...
   Где-то снаружи раздался мегафонный глас. До Кости долетали обрывки фраз: "Здание Дома прессы окружено... выйти и сложить оружие..."
   - Это они нам предлагают? - не понял Костя.
   - Наверное, верх взяла гвардия Генсека...
   -Не понял... Что ты имеешь в виду?
   Каскадов закурил. Мелкая дрожь в пальцах все же имела место.
   - Не все сразу, Кот, а то у тебя и так головка бо-бо. Смотри, кажется, твое интервью на подходе...
   Костя взглянул наверх, где, ровно пластаясь и вздрагивая, плыла бумажная лента.. Из абсолютно белой она на глазах превращалась в нечто абстрактное с темными, невыразительными пятнами. И к его радости, эти пятна вдруг зримо стали превращаться в четкие линии, текст, рубрики и квадраты снимков. Листы разрезались, механически складывались и попадали в держалки транспортера. Нетерпение одолело его.
   - Что дальше? - спросил он у Алима.
   - Видишь, кто там стоит на эстакаде у рубильника?
   - Не может быть, это же наш Клява... Так что это за команда тут такая подобралась?
   - Я же тебе сказал - личная гвардия Генсека, а мы с тобой как бы находимся под ее протекторатом. Ясно?
   - Ни черта не... Мы ведь с тобой на службу к нему не подряжались... Где Ермак?
   - Жив и здоров и, между прочим, велел передать свои извинения за доставленные неприятности и хлопоты.
   - Я, конечно, тронут, но, извини, Алим, мне нужны какие-то гарантии... Я ведь знаю, что Генсек и Ермак не в одной упряжке и после того, что Генсек сделал с ним, союзниками быть не могут...
   - Не дури, Кот, между ними все уже согласовано. Это же политика, а в политике ставки меняются чаще, чем в казино... И гвардейцы Генсека прибыли сюда с единственной целью: обеспечить зеленый свет твоему интервью. Слишком много против тебя ополчилось мрази. Впрочем, ты не обольщайся: в политике персона, которая оказала услугу, часто попадает в какую-нибудь бастилию или на эшафот.
   Печатник положил на стол свежий номер газеты.
   - Даже не верится, что в таком бардаке можно что-то наработать, - печатник вымученно улыбнулся. - Сколько вам экземплярор?
   - Чем больше, тем лучше, - сказал Эмерс.
   К ним подошёл Якушин и молча протянул руку за газетами.
   - Берем товар и уходим. Кажется, снаружи нам готовят теплый прием. - Он подошел ближе к Эмерсу и, заслонив собой от других, тихо сказал: - Давайте знакомиться: майор Якушин из спецподразделения "Агат". Другими словами - из личной команды Генсека.
   - Очень приятно, - неопределенным тоном ответил Костя. - Что вы намерены предпринимать дальше или будете, как в Афганистане, прорываться с боем? Не хватит ли на сегодня стрельбы и трупов?
   - Это не наша инициатива и я сделал все возможное, чтобы этого не произошло. Я человек военный и привык приказы выполнять. А мне велено вас и этот номер газеты доставить в Москву в целости и сохранности. - Он оглянулся на Каскадова и подозвал его. - Алим, ваш друг, кажется, плохо себя чувствует и я вас попрошу за ним присмотреть... Мне сдается, что сейчас у нас будет много хлопот...
   - А как вы думаете отсюда выбраться? - спросил Костя, засовывая под ремень пачку газет.
   - Петров! - окликнул кого-то Якушин. - Возьмите газеты и поделите их с Холиком. Этот груз на вашей совести до самой Москвы...
   Снаружи послышался какой-то грохот. Каскадов и те, которых он называл гвардейцами, подняли головы и прислушались.
   - Кажется наш прилетел, - сказал Петров.
   - Да, это вертолет. Пора отсюда линять, - Якушин привычно поправил под пиджаком портупею.
   - А что будет с этими ребятами? - Костя указал сложенной газетой на печатников.
   - Не волнуйтесь за нас, мы знаем, что сказать, - ответил ему печатник.
   В дверь, которая с эстакады вела в экспедицию, загрохотали и после Мгновенной паузы раздались выстрелы.
   - Петров! - снова позвал Якушин. - Быстро схему этого "колодца".
   И когда на столе появилась схема Дома прессы, Эмерс отбросил все сомнения относительно подготовленности этой команды.
   - Придется выбираться через бумажный склад, а оттуда - через технологический этаж. Пойдем к запасной лестнице.
   - А разве такая здесь имеется? - сдуру спросил Костя. Каскадов улыбнулся.
   - В своем доме и не знаешь, где что лежит...
   - Лестница в левом крыле, - сказал тот, что с черными усиками.
   На минуту гвардейцы и с ними Каскадов устроили микросовещание.
   А печатники продолжали гнать тираж...
   По-одному спустились в макулатурник и оттуда, через узкий туннель, стали пробираться куда-то в самое чрево здания. Первым шел Петров, за ним Якушин, Хохлик, Эмерс, Каскадов... Замыкал группу Клява. Сколько их было всего, Эмерс точно не знал, но подумал, что не все шли этим путем. Возможно, у других были иные задачи.
   У Кости болела грудь и протискиваться сквозь трубы и какие-то металлические конструкции было просто мучительно. Однажды его подстраховал Каскадов - буквально вытащил из щели меж сваренных впритык труб.
   В ход пошли карманные фонари. Костя видел только огоньки, нос забивала пыль. Стало полегче, когда добрались наконец до двух параллельно идущих трубопроводов большого диаметра, покрытых толстым слоем изоляции. Поверх была намотана серебристая фольга. Но ползти оказалось еще тяжелее и вскоре Эмерс окончательно выбился из сил.
   - Не останавливаться! - довольно громко сказал Якушин. Каскадов подбадривал:,
   - Старик, поднатужься! Думай, что еще немного и мы разопьем бутылочку рислинга.
   Эмерс попытался улыбнуться. Но на душе не полегчало. Он чувствовал себя заложником времени. Нет, этот номер со стрельбой им не простят. Уличат, докажут, упекут - или в тюрягу или в дурдом. На мгновение почудилось, что на грудь ему накатилось жирное колесо желтого "икаруса". Дышать стало нечем, он нащупал в кармане тюбик с нитроглицерином.
   ...Все шло нормально до тех пор, пока не позвонил Борис Змузде, осуществляющий акцию по линии штаба гражданской обороны. Он долго молчал и Дурба кожей ощущал, что сейчас услышит такое, что изменит весь ход событий.
   - Говорите, товарищ Змузде, что там у вас стряслось?
   Змузде прокашлялся.
   - Именно стряслось, товарищ генерал... Я двадцать лет в органах, но с такой чертовщиной сталкиваюсь впервые...
   - Не отвлекайтесь, пожалуйста, на абстракции. Что там в конце концов случилось?
   - Трупы, вот что!
   И Змузде, волнуясь, но стараясь сохранить хладнокровие, рассказал, что случилось в Доме прессы.
   - Двое у нас погибли, хотя перевес был на нашей стороне, -заключил Змузде.
   Прослушав информацию, председатель СПБ прикрыл веки. Какая-то тяжелая волна навалилась на грудь. Не кладя трубку, он нащупал в кармане лекарство. Принял полтаблетки.
   - Борис, не клади пока трубку, - в голове молоточками все стучали слова Змузде: "гвардейцы самого Генсека", "гвардейцы самого Генсека..." Он, разумеется, знал об их существовании, равно как и о мощи. Их - называли в окраинных СПБ "бенгальскими тиграми" - видимо, за свирепость и умение убивать.
   Дурба снял трубку одного из восьми аппаратов, стоящих на отдельном столике, и набрал номер. Трубку взял оперативный работник. Дурба, сдерживая волнение, попросил соединить его с председателем ЦентрСПБ. Обычно, если его на месте не было, помощник, источая любезность, просил подождать или перезвонить и сразу же называл точное время. Но в этот поздний ночной час трубка долго молчала и, как при разговоре со Змуздой, Дурба ощутил сквозящий холодок, идущий из эфира.
   - С кем имею честь говорить? - в трубке послышался незнакомый голос.
   Янис Эйженович представился.
   - К сожалению, я не могу удовлетворить вашу просьбу... И отнюдь не потому, что сейчас ночь... Мы как раз готовим циркуляры для рассылки в республиканские СПБ, в которых даны необходимые разъяснения.
   - Что вы имеете в виду?
   - Дальнейшую работу с учетом смены руководства.
   Дурба не понимал, о чем идет речь.
   - Простите, какого руководства?
   - Янис Эйженович, получилась некоторая накладка... Дело в том, что вы должны завтра прибыть в Москву... на похороны генерала Понурова... Просто в запарке мы не успели поставить всех в известность. Приедете и обо всем переговорим...
   Дурба был в шоке от известия. Он не находил слов. И только сказал:
   - Нет.... К сожалению, это невозможно, у нас здесь происходят, мягко говоря, странные вещи... Словом, обстановка не позволяет отлучаться.
   - Что-нибудь серьезное? Знаете, завтра я вас могу соединить с заместителем Понурова. Звоните с утра пораньше, до аппаратного совещания.
   Едва сдерживая раздражение, Дурба положил трубку. И тут же снова взял другую.
   - Борис, пока сохрани ситуацию хотя бы в таком шатком равновесии. Ты правильно сделал, что подключил ОМОН, но пока используй его на очистке от людей и транспорта прилегающей территории. Закрой движение через Вантовый мост и заблокируй любую информацию из Дома прессы. И ни в коем случае больше не стреляйте. Возможно, придется подключать десантную роту морской пехоты.
   - Но у них, насколько мне известно, уже готовый номер "Истоков". Они еще в здании и мы их ждем...
   - Вот и ждите, - жестко отрезал Дурба.
   Ему с самого начала все это не нравилось. Он сам себе напоминал человека, который всю жизнь изображал из себя благовоспитанного, даже хвастался своими манерами, и вдруг прилюдно издал неприличный звук.
   Неурочные звонки начальству для него были, что нож острый. Но обстоятельства диктовали... Он набрал номер телефона первого секретаря ЦК.
   - Скверно, что работаете без учета новых обстоятельств, - начал выговаривать Гуго. Голос у него был бодрый, словно еще не ложился спать. Попросил Дурбу подождать у телефона. Затем, видимо что-то обдумав, добавил: - Янис, позвоните минут через пятнадцать.
   Дурбу эта неопределенность выводила из себя до неистовства.
   ...А Гуго между тем пытался дозвониться к Генсеку. Обстоятельства не позволяли "дистанцироваться от Москвы", что он всегда подчеркивал в разговоре со своими аппаратчиками.
   Звонил по резервному, экстренному каналу. И дозвонился. Москва как будто ждала вызова.
   Принеся глубокие извинения помощнику Генсека, он попросил соединить с шефом. Помощник мялся, ибо не знал, как поступить - у Генсека только что закончился гипертонический приступ и супруга оберегала его от всего мира. Но у них с Генсеком был железный уговор - Прибалтика принималась в любое время суток.
   Когда Гуго услышал несколько поувядший голос московского шефа, он сразу же начал излагать суть проблемы.
   - Товарищ Генсек, у нас здесь крупное ЧП. Речь идет о вооруженном конфликте между сотрудниками нашего СПБ и так называемыми или так назвавшимися вашими гвардейцами... Что, впрочем, у меня вызывает недоумение...
   - Да, ладно, будет вам, товарищ Гуго, нести ахинею. Никакой гвардии у меня нет. Вы же, как бывший глава республиканского СПБ, должны об этом знать. Другое дело, что моим сотрудникам приходится иногда убирать мусор, который вы после себя оставляете. А что, собственно, там у вас произошло?
   - Мои люди, по заданию товарища Понурова, проводили акцию по дезавуированию интервью Ермака. И мы здесь были уверены, что это исходит лично от вас, товарищ Генсек...
   - Уверены? Ну и ладно, не будем больше об этом. Пошумели и перестали. Дело в том, что товарищ Понуров покинул нас и, кажется, сделал это в самый неподходящий момент. А что касается интервью... Знаете, товарищ Гуго, оставим эти детские игры для других. Ситуация меняется каждые двадцать четыре часа, а мы все держимся за догмы. Промахнулись - исправьте... - И резко сменил интонацию: - Так что там у вас с этим интервью?
   - В нашем Доме прессы произошла перестрелка, погибли наши люди, а тираж... а тираж взяла под контроль ваша... то есть какая-то третья сила. Они называют себя гвардейцами Генсека.
   - Вот, что я вам скажу, товарищ Гуго... Найдите для общественного мнения какие угодно объяснения, только закройте этот глупый инцидент. Чтобы все там у вас шло своим чередом. Будь такая необходимость, поверьте, я бы сам позвонил в Ригу и лично с вами все бы обсудил...
   Гуго стало неловко. И в самом деле, на кой черт ему эта самодеятельность? Он проклинал Гамлета и ретивых членов Бюро.
   - Я находился всю неделю в Москве, а когда вернулся... - стал оправдываться Первый.
   - Хорошо, хорошо, - подобрел голосом Генсек, - я скажу вам больше... Давайте, пользуясь случаем, поговорим о делах. Вы знаете, что место товарища Понурова освободилось... Как вы смотрите оттуда, из Риги, на пост председателя ЦентрСПБ? Латыши всегда в этом смысле были примером. Помните Петерса, Берзина? Это же были настоящие железные рыцари революции...
   - Ну что вы, товарищ Генсек... - заминдальничал Гуго, - это разные эпохи...
   - Сразу вы можете не отвечать. Подумайте. Даю три дня на все сборы. Спокойной ночи. .
   Москва ласково просигналила и Гуго, забыв обо всем прочем, забыв, что его решения ждет Дурба, предался приятным размышлениям. Которые, между прочим, были освещены рубиновыми звездами. Он зашел в комнату жены и, порадовавшись ее крепкому сну, вернулся в свой кабинет.
   Дурба позвонил через тринадцать минут.
   - Вот что, Янис Эйженович, давайте всей этой катавасии отбой. И немедленно. Поезжайте сами в Дом прессы и вместе с Гамлетом разберитесь в ситуации. Тем, кто находится изнутри, обеспечьте безопасный уход, а мне к завтрашнему дню приготовьте более или менее правдоподобную версию случившегося. Какую угодно, но только правдоподобную. Договорились?
   Дурба рухнул в кресло и выругался матом. И даже саданул кулаком по телефонному аппарату. Трубка слетела и больно огрела по коленке. Пот тек по изборожденному морщинами лицу. Он поднялся с кресла и подошел к сейфу. Открыл тяжелую дверцу и извлек оттуда бутылку коньяка. "Завтра, наверное, умру с похмелья", - подумал заслуженный чекист и сделал несколько больших глотков.
   А в это время на крыше Дома прессы уже шла перестрелка.
   ...Группа Якушина действовала решительно. Знали, куда двигаться и где что крушить. Хохлик огромным десантным ножом сковырнул кусок фанеры, под которой отчетливо обозначился контур наглухо забитых дверей. Это, конечно, для них не было преградой: они вывалились на лестничную клетку и бегом устремились вверх. Однако Эмерс быстро передвигаться не мог и через каждые два этажа останавливался. От него ни на шаг не отходили Каскадов и Клява.
   Где-то в районе семнадцатого этажа скрипнула дверь и бежавшая цепочка людей замерла. Двое гвардейцев в три прыжка оказались на подозрительной лестничной площадке и резко открыли дверь. В лицо ударил ветер. Он-то и потревожил дверь. На этом этаже находилась редакция "Истоков". Костя миновал коридор и вошел в кабинет редактора. Никого не было, весь этаж словно вымер. Он вытащил из-под ремня пачку газет и несколько номеров положил на стол Черкасова. На чистом листе написал: "Саша, несмотря ни на что, мы победили. Не хочу быть пророком, но мы дали свой толчок лавине... Если завтра вам будут внушать, что в Дом прессы проникли террористы-националисты - не верьте, стреляли наши родненькие чекисты. Им накрутили хвост, но кто это сделал, пока раскрывать права не имею. Жму лапу, твой Костя".
   Из кабинета редактора он прошел в нишу, которой оканчивался редакционный коридор. В таких нишах устраивали перекуры и чаепития. Днем оттуда открывается превосходная панорама на устье Даугавы и морской порт. Костя взглянул вниз и увидел темный силуэт Вантового моста, в редких огнях Задвинье. Где-то кружил вертолет.
   На двадцать втором, последнем, этаже на крышу здания выхода не было. Единственный люк был задраен накрепко и все старания Петрова и Хохлика взломать его оказались тщетными. Они слышали натужное тарахтенье двигателей вертолета, это их подгоняло и заставляло спешить.
   - Что будем делать? - спросил Якушин у Петрова.
   - Посмотрим, может, придется взрывать, - ответил тот. Все разошлись по коридорам, выискивая хоть малейший намек на лаз. Кто-то из гвардейцев окликнул Петрова и повел его за собой. Они попали в обыкновенную кладовку со швабрами и ведрами, ожидающими приход уборщицы. Справа, где висел ее рабочий халат и капроновая тесьма, отчетливо виднелась врезанная прямоугольная вставка. Под халатом обнаружился французский замок с темной прозеленью. На счастье дверь открылась легко. Пахнуло сквозняком. Кто-то посветил фонарем и всем стало понятно: перед ними лифтовая шахта. Она продувалась насквозь, а кабины мертвыми квадратами застыли где-то внизу, в темнеющей бездне.
   Лучи фонарей лизнули тросы и добежали по ним до двух параллельных швеллеров, на которых держалась коробка механизмов. Над ней в полутора-двух метрах поблескивал цинком еще один лаз, через который и можно было выбраться на крышу.
   - Другого выхода у нас, по-моему, нет,- резюмировал Петров. - У кого тут шанцевый мешок и крепкие нервы? Нужен фал...
   Когда в его руках появилась бухточка тонкой, со стальным вплетением бечевки, Эмерс понял, что его ждет казнь. Об этой тайне ни одна живая душа не знала. Фобия высоты. Он знал, что ее будет нелегко преодолеть.
   Брошеный Петровым конец бечевки в направлении швеллеров благополучно заарканил один из них и съехал вниз. Уверенная рука гвардейца подтянула конец бечевки к себе и вскоре альпинистская связка перекрестила Хохлика, невысокого, но ладного, прочно скроенного.
   Его подстраховывали Каскадов и тот, что с черными усиками.
   - Что ты нервничаешь? - спросил у Кости Каскадов. - На - закури, - пачка "Балтии" появилась в руках Алима.
   - Ты лучше скажи, каким образом ты здесь появился? Эмерс старался отогнать от себя мысль о бездне, холодившую сердце.
   - Позвонила моя знакомая массажистка и сказала, что я ему нужен... А потом в отдел пожаловал Геннадий Семенович, ты о нем рассказывал...
   - А где он сейчас? Где Ермак?
   Каскадов отвел взгляд.
   - Если отсюда выберемся, то ты скоро увидишься с ними. Короче, Ермак в курсе всего и более того, предвидел такой поворот. Но гвардейцы тоже вышли с ним на контакт и, насколько я понял Геннадия Семеновича, Ермак созвонился с Генсеком. У них теперь вот так, - Алим сцепил ладони, изображая символ нерушимой дружбы.
   - Что-то я в этом сильно сомневаюсь, - затягиваясь, сказал Эмерс. - У них не тот расклад, но если Ермака Генсек прикрывает, значит, ему это позарез нужно. Он играет по-крупному, а Тимофей Николаевич, насколько я понял, человек импульсивный и доверчивый. А тот умеет незаметно силки ставить... Еще неизвестно, чем закончится эта стрельба... И кто больше выиграет, сказать трудно...
   - Давай не будем о высокой политике, - нервно перебил Каскадов. - В конце концов не мы это начали, а уступать тем, кто не считает тебя за человека, я тоже не намерен. Важен результат, а мы пока свой дебют разыграли неплохо.
   ...Когда Костя встал на край шахты и начал продевать руки в сдвоенную петлю, холодок от живота переполз в ступни ног. И впрямь душа была в пятках. Ему предстояло оттолкнуться от порожка и в прыжке достичь двух параллельных тросов. Наверху, на стальных опорах, стоял Петров и подавал команды. Кто-то из гвардейцев колдовал у оцинкованного люка.
   "Какой-то цирк", - только и успел подумать Эмерс. Ватные ноги все же бросили его в бездну и он, не успев прочувствовать пустоты, крепко уцепился за тросы. Его потянули наверх и он, перебирая руками и ногами, он изо всех сил старался добраться до стальных балок. Сердце было на пределе. Кто-то схватился за пояс и втянул его на швеллеры.
   Последним поднимался Якушин.
   По-одному они вылезли на крышу. Когда Костя поднялся во весь рост, в лицо шибанул шквал ветра. Это повисший над ними вертолет пытался опуститься на квадратную надстройку в центре крыши.
   Эмерс осмотрелся: внизу сияли огни Риги, особенно много света было в районе морского порта. Ажурный силуэт телебашни напоминал какой-то фантастический космический корабль.
   Тянуло выхлопными газами, искры вовсю вылетали из вертолетных патрубков. Подошел Каскадов. Он был спокоен, словно только что вернулся из кафе. Появился и Клява, как всегда невозмутимый и уверенный в каждом своем движении.
   - Кажется, выше я еще никогда не поднимался, - сказал он. - А куда дальше?
   - Спроси у него, - Алим посмотрел на Якушина.
   Тот пригнулся, чтобы противостоять напору воздуха, идущего от винтов вертолета.
   - Не темни, гражданин начальник. Насколько мне известны повадки омоновцев и их собратьев из СПБ, они постараются нас отсюда не выпустить. А мне хочется к маме...
   - Верблюд хочет ананаса, но кто ему даст? - сказал Каскадов. Он хотел еще что-то добавить, но не успел. Из трех точек одновременно на них обрушился шквал света. Это были прожекторы: один сноп шел с самой верхотуры центрального пилона Вантового моста, второй - с противоположного берега, из окон административного здания, и третий - со стороны ажурной телевышки. От неожиданности все, кто был на крыше Дома прессы, присели и зажмурились.
   - Словно сто солнц зажглись на небе, - щегольнул какой-то цитатой Каскадов.
   - Только этого нам и не хватало, - матюгнулся Петров и что-то жестами стал объяснять команде вертолета. В ответ открылась дверь и на бетон упала скатка лестницы. Двое гвардейцев встали рядом, готовые подстраховать посадку в вертолет.
   - Журналист! - зычно крикнул Якушин. - Прошу на посадку. Эмерс двинулся к вертолету, споткнувшись по дороге о конец валявшейся железной трубы. Он взялся за перекладину и занес было ногу, чтобы начать подъем, как вдруг услышал диссонирующий с ревом двигателя звук. Еле уловимый, мгновенный посвист. Сверху посыпалось свинцовое крошево. Пуля, ударившись о редуктор, рассыпалась на мелкие осколки.
   Проигнорировав лестницу, с вертолета стали спрыгивать люди в десантной форме. Их было с десяток. В темных беретах, с короткими, на вид игрушечными автоматами. Движения их, как заметил Эмерс, были пружинистые, отчужденные, как у роботов. Соскочившие на крышу моментально перегруппировались и заняли позицию.
   - Быстро в машину! - приказал Якушин и махнул Косте рукой.
   Лицо болело. И струи воздуха, идущие от лопастей, не освежали своим дыханием рану, а наоборот - словно теркой проводили по ней. Он снова взялся за перекладину лестницы, чтобы начать подъем, как внезапно со стороны Вантового моста отлетело нечто такое, что перекрывало своим светом прожекторные огни и устремилось в сторону вертолета. Всего лишь доли секунды, но в общем потоке все легко фиксировалось боковым зрением. И, видимо, покинувшие вертолет, и сам Якушин поняли грозящую опасность и мгновенно отреагировали. Костя почувствовал на своих плечах каменное объятие одного из десантников и, падая вместе с ним, молил Бога, чтобы не растревожить старые болячки. Они юзом пролетели несколько метров по еще теплому бетону, пахнущему ветрами и сквозняками Даугавы. Он не видел, как рассредоточились остальные персонажи этого нерепетированного спектакля: Каскадов кинулся к Эмерсу, но увидев, что того страхует десантура, сам бросился за угол надстройки и оказался вместе с Клявой.
   Взрыв был оглушительным. Заряд, пущенный из гранатомета, угодил в бронированный бок вертолета - удар оказался настолько мощным, что две полости главного винта, точно кроличьи уши, вдруг опали и, путая и нарушая движение редуктора, цеплялись и со скрежетом били по корпусу машины. В ярких лучах прожекторов ее звезднокрасный бок представлял отличную мишень.
   Костя приподнялся и посмотрел в сторону моста, в верхнюю точку пилона. Показалось, что там блеснуло стеклянным отсверком. Бинокль или оптический прицел?
   В свете прожекторов появилась фигура Якушина. Он взмахнул рукой и негромко, но так, чтобы могли его услышать все, приказал:
   - Уберите к чертовой матери эту иллюминацию!
   Эмерс, согнувшись, перебежал к Каскадову с Клявой.
   - В хорошенький переплет попали! - сказал с нелепым восторгом Алим. - Такое впечатление, что мы на съемках американского боевика.
   Они увидели, как из вертолета двое десантников спускали какую-то штуку, похожую на старинную фотографическую треногу. Видимо, она не была тяжелой, ибо внизу боец легко подхватил ее на руки и осторожно прислонил к бордюру.
   - Быстрей! Кабаладзе, помоги Дубенюку, - приказал Якушин.
   Но откуда-то со стороны телевышки прилетели две пули и одна за другой впились в голову и шею десантника. Костя увидел, как в свете прожекторов из шеи, из того места, где кончается форменный воротничок, забил тонкий, но невероятно напористый фонтанчик крови. Человек, скользя спиной по бетонной стене, оседал на землю и на него рушилась тренога. Однако упасть ей не дали: двое других десантников подхватили ее и начали устанавливать. Сдернули чехол и Эмерс увидел нечто похожее на огромный револьверный барабан. Он крутился по воле людей, подставляя свои ячейки под блестящие сигарообразные ракеты. Залп был нешумный, но плотный. Огненное кольцо, вылетевшее из "револьвера", унеслось в сторону пилона.Через несколько секунд от прожекторов и части пилона осталось одно воспоминание. Косте показалось, что со стороны падающих в воду кусков, бетона, арматуры и прожекторов он услышал человеческий стон. Но, конечно, это могло только показаться.
   Перезарядка треноги заняла секунды и раздался новый залп, теперь уже в сторону телевышки, откуда явно вели огонь снайперы. Но поскольку вышка находилась дальше, все, кто наблюдал за работой ракетной установки (а это была именно она, новинка, приготовленная для Афганистана), не заметили столь же, как на Вантовом мосту, эффектного результата. Однако прожектора и там погасли и все на крыше почувствовали себя в большей безопасности.
   Откуда-то, из административного здания, полоснула пулеметная очередь. Но площадки пули не достали. Внизу, где-то в районе восемнадцатого-девятнадцатого этажа зазвенели стекла - видно, туда угодила пулеметная очередь. Но новой атаки не последовало, верно, кому-то там пришла в голову простая мысль, что огненная мощь на крыше Дома прессы способна в считанные мгновения разнести небоскреб вдребезги. Прожектора потухли сами собой, будто попросив пощады.
   - Федоров! Свяжитесь с базой. Передайте, пусть работают по схеме номер два, - командовал Якушин. Его подвижная худощавая фигура появилась возле вертолета. Он ждал из его кабины ответа и боялся, чтобы взрывом не нарушило радиостанцию. Однако его беспокойство рассеяла голова, высунувшаяся из форточки:
   - Товарищ майор, велели передать вам, чтобы в течение двадцати минут мы их ждали... Тут спрашивают о каком-то корреспонденте, а я не знаю, о ком речь...
   - Что они от него хотят?
   - Хотят с ним говорить.
   Эмерс слышал этот диалог и не верил своим ушам - кому он в этой заморочке мог понадобиться? Он продолжал сидеть у бортика, усталый, донельзя опустошенный.
   - Товарищ корреспондент, вас просят к телефону, - вроде бы даже с шутливой ноткой в голосе сказал Якушин.
   Костя поднялся и снова пошел к вертолету.
   Внутри него пахло кирзачами, сгоревшим алюминием и маслом.
   Его встретил смуглолицый десантник и рукой указал, куда пройти. В кабине сидел белесый, лысеющий человек с наушниками на голове. В маленький микрофончик, отросток наушников, он тихо проговорил:
   - Фиалка, ты меня слышишь? Корреспондент рядом... Возьмите, - обратился радист к Эмерсу и протянул снятый с головы наушник.
   Костя присел на корточки возле кресла пилота. Через мгновение послышался знакомый голос Льдистого:
   - Константин Артурович, как вы себя чувствуете?
   - Лучше некуда...
   - Мы кое-что подобное, признаться, ожидали, но не в такой форме... Вы меня слышите?
   - Слышу, Геннадий Семенович...
   - Сейчас с вами будет говорить Тимофей Николаевич.
   После нервотрепки было приятно услышать мерный, басистый голос этого человека, ради которого...
   - Константин, извините за доставленные хлопоты. Я все предполагал, но не такого свинства. Как у вас настроение?
   - Все в порядке... Тимофей Николаевич, можно вам задать один вопрос?
   - Я вас слушаю. Только не очень сложный...
   - Скажите, все это действительно согласовано с Генсеком? Тут же трупы... Настоящая Полтавская битва...
   - Это, конечно,ужасно... Все это уже было кем-то запланировано, а мы с вами лишь внесли свои скромные коррективы. В сторону уменьшения бойни. Большая политика, к сожалению, всегда чревата кровью... Я не хотел этого и всегда, насколько хватит моих сил, буду подобного избегать... Сейчас за вами прилетит вертолет и доставит сюда. Хорошо?
   - Я не один, со мной Каскадов и еще один его оперативник.
   - Вы прилетите сюда все. Ждем, а сейчас я передаю микрофон Геннадию Семеновичу.
   Льдистый без паузы, ровным и бесцветным голосом спросил:
   - Константин Артурович, газеты с вами?
   - Да, у меня. И у командира группы целая пачка.
   - Тогда до встречи.
   - Если нам больше не будут мешать...
   - Я думаю, больше уже не будут. Ударение на слове "больше".
   Спускаясь с вертолета, Эмерс снова окинул взглядом город. Слева от устья уже алела величественная корона восхода. Он взглянул на ангары центрального рынка и дальше за них - где в аспидных сумерках жил своей гнусной жизнью "триппер-бар". Он, конечно, его не увидел и пожалел об этом, словно навсегда потерял возможность встретиться взглядом с Зайгой.
   ...Тяжелый Ми-10, подцепив израненный вертолетик, поднял его и унес в восточном направлении. Вместе с ним улетели убитый десантник и легко раненый пилот. На месте десантного вертолета приземлился санитарный, в котором, между прочим, находились высокие армейские чины. Пока шла посадка, генерал-майор, представившийся Аркадием Ионовичем, занимал беседой Эмерса.
   - Я знаю вас по публикациям. Кстати, я тоже в свое время сотрудничал в окружной газете и даже писал стихи. Знаете, подражал Есенину. Генерал прикрыл глаза и стал читать: "Кусты черемухи завяли, звезда сгорела за окном, приснился май в зеленой шали, напомнив что-то о былом..."
   - Неплохо, - сказал Костя, - ей-Богу,неплохо...
   Они уселись на длинную, вдоль стены, лавку. Вертолет задрожал, стал проваливаться в небо и поплыл в сторону Даугавы. Через иллюминатор был виден горизонт, дымящиеся трубы, водонапорная башня Задвинья, стрела крана, поникшая в утренней прохладе. И только тогда, когда они сместились к Домскому собору, взгляду открылся Дом прессы и прилегающая к нему территория.
   Рассветало. У входа в пищеблок Дома прессы разгружался как ни в чем не бывало хлебный фургон, вызвавший у Эмерса тревожные ассоциации. Ни следа от вооруженных людей. И даже намека не было на то, что несколько часов назад здесь шла жаркая перестрелка. Словно на крохотном экране проплыл Вантовый мост, и Костя к своему удивлению увидел рядом с искореженным от взрыва пилоном три аварийные машины. "Будьте уверены, - подумал он, - советская власть сделает все быстро и своевременно... А город подумал, ученья идут".
   Эмерс склонил голову на грудь и моментально погрузился в сон.
  
   Двадцать лет спустя
  
   При небольшом умственном напряге каждый читатель может легко догадаться, о каком времени и про кого написана книга. Прототипы ее персонажей легко узнаваемы и у каждого из них сложилась своя непростая судьба.Что касается Ермака, то сразу могу сказать, что последнее свое упокоение он нашел на одном из самых известных кладбищ России,расположенном на территории Новодевичьего монастыря.Похороны прошли как никогда торжественно, их демонстрировало центральное телевидение и весь мир видел убитых горем Дарью Осиповну, дочерей и внуков Тимофея Николаевича.
   В борьбе двух Титанов (Генсека и Ермака) победил тот, кто выиграл августовский путч, который организовали, но бездарно провели те, кто олицетворял "Союз нерушимый" и кто своими закостенелыми догмами довел его до саморазрушения.Ермак, ставший после этого президентом России,повел ее по демократическому пути, который был тернист и полон огромных нравственных и физических испытаний для ее народа. Люди вдруг осознали, что Свобода сама по себе ничего не стоит, что с ней бок о бок идет нищета, апатия, неопределенность, гигантских размеров преступность,сопровождаемая безнаказанностью и целая рать несправедливостей.И охватило людей неслыханная со времен коллективизации отчаяние и чувство безнадежности.И абсолютной незащищенности.Горькая сиротливость, словно они вдруг оказались на чуждой им планете, где и языки незнакомые, и нравы дикарские. И тогда "священная корова" всех революций (от якобинских до бархатно-песенных)Свобода оказалась пустым звуком, даже раздражителем, ибо ею прикрывались всяческие и далеко не светлые деяния на всех уровнях государства.Простой человек так же не постигал ценности Свободы и не ощущал ее, как если бы он лежал под железным катком, а его бы утешали тем, что он свободный человек и его легкие дышат воздухом Свободы. А потому должен быть до бесконечности счастлив.
   Свобода - это, разумеется, идеал любого живого существа, тем более свобода ожидаемая, а не сопровождаемая всякими беззакониями и материальными лишениями.Но совсем ставить крест на Свободе было бы глупо. Конечно, она не эликсир молодости и не панацея от всех бед, она лишь закваска, с помощью которой на протяжении многих лет будет заквашиваться такое общественное устройство,которое в конце концов принесет людям более или менее сносную жизнь. И этим она ценная и за это только за нее стоило бороться. Но человек так устроен, что для него отодвинутое во времени сказочное царство стоит меньше ломаного гроша сейчас и сразу.
   Одни называли своего первого президента демократом, принесшим стране гражданские свободы, другие, особенно те, кто по разным причинам остался за пределами России, проклинали его и называли предателем русских, оставивших их "на съедение" националистов. У каждого была своя правда и это всегда бывает при абсолютном плюрализме мнений, чего так всегда не хватало при советской власти.Но она была похоронена и не так торжественно, как двадцать лет спустя был предан земле возмутитель политического спокойствия на 1/6 части суши. Но в природе такого не бывает, чтобы в атмосфере почти абсолютной Свободы царил гармоничный лад и чтобы получившие волю разные политические партии и движения дудели в одну дуду.И разноголосица дошла до такого предела, когда на смену речам и парламентским выражением пришли автоматные очереди и даже стрельба из орудий по российскому парламенту.И пролилась в этой гражданской стычке кровь. Случилось это в октябре 1993 года. И снова победил тот, кто в августе 1991, поднялся на танк возле осажденного спецназом Белого дома и провозгласил победу демократии.
   Верный помощник Ермака Геннадий Льдистый еще несколько лет работал вместе со своим шефом и даже написал о нем первую в новой России книгу. И помогал ему в этом журналист Константин Эмерс, изредка наезжающий в Москву, в Кремль, куда на первых порах после развала Союза можно было ходить, как к себе домой. Там, в одном из кабинетов, в котором когда-то обитал Хрущев и который находился рядом с бывшим кабинетом Ленина, и была надиктована та книга о Первом президенте России. Однако после семилетнего пребывания в Кремле в качестве помощника Ермака,которому он служил верой и правдой,в один прекрасный день Льдистому дали отставку. Сославшись не его пенсионный возраст, хотя по здоровью он вполне мог сгодиться в космонавты. Просто пришли в президентскую администрацию новые молодые функционеры и под их тихий аккомпанемент Ермак распрощался почти со всей своей старой гвардией, которая вела его к власти. И оказавшись не удел, лишившись центра сопряжения со страной и людьми, Льдистый Геннадий Семенович вскоре после отставки умер.И осиротели его попугай, когда-то привезенный им с Кубы и проживающий с ним еще в старой хрущевке, и осиротела овчарка Дина.
   Журналист Эмерс так и остался жить в Юрмале,отвергнув предложение Ермака (через Льдистого) перебраться жить в Москву.Он несколько лет работал в газете,взял еще три интервью у Ермака, когда тот в начале 90-х наведывался на отдых в Юрмалу.И этим Эмерс прославился, хотя многие его укоряли, дескать, это он своим первым интервью с Ермаком способствовал его приходу к власти...Официальная Латвия Ермака уважали за его поддержку борьбы за независимость и за то, что он первым официально признал эту самую независимость. И за это Сейм Латвии наградил его высшей наградой Орденом Трех Звезд.Но Ермак не сразу принял награду, а лишь спустя пять лет,и случилось это за несколько месяцев до его внезапной кончины. Его приезд в Латвию сопровождался оголтелой кампанией русскоязычных изданий, которые, забыв стыд и учтивость, давали на своих страницах слово тем, кто называл его не иначе, как Иуда...Но так думали далеко не все: люди умудренные жизненным опытом,думающие понимали, что рая на земле не бывает и что быстро замечательную жизнь во всех отношениях не построишь.Многие, тем не менее, встречали его с радушием, присущим русскому человеку.И, конечно же, по достоинству оценили его поступок:когда он добровольно объявил о своей отставке, на смену себе ввел в президентство молодого, амбициозного,и исключительно деятельного преемника.А уходя, Первый президент принародно попросил у всего народа России прощение за ошибки, за незавершенность реформ, и за многое другое, чего не удалось реализовать.Да, ему было в чем повиниться и, кажется, сделал он это с присущей ему прямотой и прочувственностью.Случилось это 31 декабря 1999-го года.
   Бывший начальник уголовного розыска Каскадов после обретения республикой независимости был из полиции уволен по причине слабого знания государственного языка. В его защиту писали его коллеги, прокурор города и отдельные депутаты Сейма, однако это его не спасло... в буквальном смысле этого слова. На второй день после отставки у него случился тяжелейший инфаркт и он умер в "неотложке", которая везла его в городскую больницу.
   Эмерс стал писать книги. В основном детективы и некоторые из них были опубликованы в Москве, на Украине, а одна книга была переведена на английский.Главный персонаж (сыщик, разоблачивший международный синдикат по переправке в Европу опасных редкоземов) был копией его друга Алима Каскадова
   Нора, прочитав в газете, что в Германии нужны домработницы с окладом в 2000 EUR,уехала на заработки. Однако от развода с Эмерсом отказалась и исправно ежемесячно пересылает ему 500 EUR "на сигареты".И он также исправно половину этих денег кладет на счет Норы, а другую половину действительно тратит на курево. Хотя курить стал значительно меньше,здоровье не то да и годы подступают нешуточные.
   Он целыми днями сидит за компьютером и лишь к заходу солнца идет на берег залива, где садится на лавочку и не спускает глаз с заходящего за горизонт светила.А если непогода, все равно от ритуала не отступает, с той лишь разницей, что прихватывает с собой огромный синий зонт,под которым они когда-то с Норой тоже гуляли по все той же прибрежной полоске пляжа...
   Что касается Зайги,то тут все для Эмерса непросто.После той заварушки с интервью с Ермаком он ее потерял из виду.Позже от какой-то ее знакомой узнал, что Зайга вышла замуж за богатого итальянца, который якобы владеет каким-то островом в Средиземном море. И однажды, под католическое Рождество, Эмерс обнаружил в своем почтовом ящике открытку,с пальмами,голубой лагуной и золотистыми буквами иностранного текста, посвященного Рождеству.И что примечательно, от открытки исходили тонкие флюиды ее духов, когда-то оставшиеся в телефонной будке...На оборотной стороне всего одна фраза, написанная от руки:"Утомленное солнце нежно с морем прощалось..." Это слова из любимого танго Эмерса и Зайга это знала и, видимо, этим напоминанием хотела вернуть его в Тот их первый вечер.
   Ресторан "Юрас Перле", за роялем в своей неизменной черной шляпе сидит пианист Фердинанд,а на сцене тогда еще никому неизвестная певичка Лайма Вайкуле.Из уст которой и неслись эти пленительные слова про утомленное солнце...
   Но время...Это такой безжалостный ластик,после прикосновения которого мало что остается.И Лайму давным-давно унесла слава в другие края и сам ресторан, по чьей-то неосторожности в одну ночь превратился в пепелище, и дюну, на которой он стоял, тоже в одну октябрьскую ночь, во время небывалого шторма,смыло,оставив на песке несколько сиротливых кустиков ивы...
   Прав Соломон: все проходит...
  
  Издательство "Verdikts",1993 г. г. Рига
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Раздел редактора сайта.