Ольбик Александр
Человек, который курит сигары

Lib.ru/Остросюжетная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Анатол Имерманис -- человек трех эпох:на свет появился при капитализме,знаменитым прозаиком, поэтом, художником стал в эпоху социализма,уход из жизни сопровождался забвением и материальными тяготами, которые принес нарождающийся дикий капитализм.

Человек, который курит сигары

  
   - и в основном известные марки: кубинские - "Дон Рамиро", "Ромео и Джульета", бразильские - "Тропическая краса". Из всех алкогольных напитков предпочитает десертные вина и портвейны. Обожает прекрасный пол и особенно тех его представительниц, которые еще не перешагнули восемнадцатилетний рубеж. Цвет волос не имеет решающего значения. Более привлекают малоразговорчивые.
   Он пишет стихи, сочиняет детективные романы, пишет картины. Пожалуй, у нас, в Латвии, только один такой уникум. Ну, конечно же, это АНАТОЛ ИМЕРМАНИС. Он пришел в этот мир сравнительно давно и, кажется, с единственной целью: засвидетельствовать свое почтение мирозданию и посильным образом отразить его прекрасные частицы в своих трудах.
   При любом удобном случае он живет в дубултском Доме творчества писателей, который, между прочим, щедр на вдохновение: именно здесь были написаны лучшие его романы ("Гамбургский оракул", "Пирамида Мортона", "Призраки отеля Голливуд", "Красный обелиск" и др.), и, наверное, лучшие стихотворные строфы тоже родились здесь
   - Анатол, мы с тобой прожили довольно большое количество лет, и потому, думается, не зазорно немного порассуждать о смысле жизни. Возможно, сообща мы что-нибудь поймем в этом суперсложном и нестабильном бытии, которое кричит и беснуется вокруг нас.
   - Когда-то давным-давно на эту тему у меня был разговор с известной актрисой Людмилой Максаковой и ее мужем, фи-зиком-атомщиком. Тогда я высказал мысль, возможно, несколько преувеличенную, что жизнь - это всего лишь набор случай-ностей, что общество враждебно челове-ческому "я" и т.д.
  -- Ага, чувствуется присутствие Ницше...
  -- И Ницше, и Хайдеггер, и Бердяев. Словом, общие места философии экзи-стенциализма - в шестидесятые годы довольно модного течения, во всяком случае, привлекательного своей новизной и неординарностью.
   У того же Хайдеггера речь идет о полном и неполном нигилизме. Полный - отрицает жизнь, неполный же пытается сохранить и утвердить ее на всем протяжении потока обыденности.
  -- По-моему, Анатол, увлекаясь экзистенциализмом, ты тогда многим рисковал, ибо в те годы хайдеггеровский нигилизм считался у нас хуже самого свирепого антикоммунизма. Ах, какая это прекрасная, чуждая нашему нутру философия!
  -- Еще бы! Из этого нигилизма вытекало, что экзистенциализм сам по
себе порядочная дрянь, что он проповедует лишь внутреннее соотношение с самим собой. Не с народом, не с горячо любимой партией и государством, а "всего лишь с самим собой. Ибо, как сказал Сартр, "...человек, осужденный быть свободным, несет всю тяжесть мира на своих плечах: он ответствен за мир и самого себя как за определенный способ бытия".
   У нас же под одну гребенку подстригли Кафку, Фриша, Дюрренматта, Сартра, Камю - причислив их к "искусству крайнего декаданса, распада буржуазного сознания". Создавалось впечатление, что советская литературная критика не знала, что еще до появлении на свет того же Кафки Лев Толстой в своем дневнике записал очень близкую индивидуализму мысль: главная цель искусства, если есть искусство и есть у него цель, та, чтобы проявить, высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом. От этого и искусство...
   Вот и все. Искусство, по Толстому, есть микроскоп, который наводит художник на тайны своей души и открывает эти общие всем тайны людям. А как скажет творец - в стиле Кафки или Камю - значения не имеет.
   - И ты до сих пор исповедуешь экзистенциализм?
   - Нет. С годами любая, в молодости симпатичная философия, обязательно видоизменяется и превращается в подсознании в некий многоцветный орнамент.
   Естественно, сейчас я думаю о жизни и творчестве несколько иначе. Недавно в разговоре с одним немецким поэтом, стихи которого перевожу на латышский, мы коснулись представлений о смысле жизни. Я лично убежден, что моя жизнь заранее спланирована и запрограммирована по годам. Или, другими словами, я чувствую себя частицей Космоса. Но не беспредельно малой и забытой, а равноценной беспредельности. В минуты душевного напряжения со мной происходит какой-то феномен, как бы демонстрирующий мою нерасторжимую связь со всем сущим. Где-то там, на небесах, или в каких-то неведомых для меня пределах существует матрица моего "Я". Она - Там, а я - Здесь. Когда мне очень плохо, матрица оживает и каким-то таинственным образом вносит коррекцию в мою земную "программу". И, в конце концов, выводит меня к очень положительному финалу.
   Вообще, я убежден, что родился под счастливой звездой. У меня есть такое четверостишие: "Когда придет мой по-следний миг, я хотел бы сказать, что второй жизни я не прошу. Все, что предназначено мне было, сделано".
  -- А когда ты написал свое самое первое стихотворение?
  -- Мне было десять лет. Причем, написал его на немецком языке. Возможно, это объясняется тем, что моя мама была немка. Все началось с героических ска-заний, которые я начал перекладывать в стихотворную форму
   - Приобщение к поэзии ты тоже считаешь "запрограммированностью" Космоса?
  -- Это, безусловно, предопределено свыше, что не вызывает у меня никаких сомнений. Позже, когда мне исполнилось семнадцать, в институте психотехнических исследований (был таковой в буржуазной Латвии) прошел тест, который на сто про-центов "предрек" мне задатки писателя и на девяносто процентов - художника.
   - И когда второй прогноз оправдался?
   - Это произошло где-то в 1977 году, когда мне шел уже шестьдесят первый год. Сподвиг меня на эти "художества" мой любимый художник Янис Паулюк. В сущности, все началось с озорства. Слу-чайно. Нет, как бы случайно. В комнате, где я жил, протекал потолок, и на стенах сырость оставила замысловатые узоры. Я в них что-то для себя открыл. Под рукой
оказались краски, оставленные Паулюком, и я с их помощью начал на стене что-то фантазировать. В подтеках мне при-виделся силуэт Старой Риги, и мне только оставалось обвести его по контору крас-кой. Паулюк похвалил меня, а художница Баумане даже предостерегла, чтобы я не показывал свое "творение" профессионалам - они, дескать, могут позаимствовать мою художественную мысль.
   - Кстати, я тоже помню твои первые шаги в живописи. Это было в
Пумпури, на твоей даче, в твоем сказочном разноцветном домике, где вы жили с женой Зннгой. Ты зеленой крас-кой красил полы и одновременно с этим что-то изображал на театральной афише. На ней был какой-то полусюрреа-листический рисунок, и ты его с энтузиазмом "модернизировал''. Тогда мне казалось, что ты просто хохмишь, но когда через пару дней я увидел ис-писанный маслом кусок фанеры, по-думал, что ты спятил. Потом, конечно, все привыкли к твоим художествам. Затем ты стал готовить свою первую выставку в доме учителя, и я привез на ее открытие фотокора Стасика Бугаева. Кажется, все это было вчера, и, вспоминая те годы, начинаешь пони-мать, что жизнь местами весьма и весьма приятственна.
   - Та, первая моя выставка, проходила со скрипом. Такая деталь: когда все приглашенные пришли в Дом учителя, оказалось, что двери закрыты. Кому-то очень не хотелось, чтобы в Риге прошла персональная выставка еще одного "по-луабстракциониста". Янис Паулюк, ра-зумеется, тоже был на этом вернисаже.
   Всего у меня было четыре персональных выставки, и особенно удачная - во Дворце культуры и техники завода ВЭФ. Я очень горжусь тем обстоятельством, что.мои картины были представлены на шести республиканских выставках, наравне с профессиональными художниками. Однако с 1979 года меня перестали приглашать участвовать в экспозициях, что отчасти я компенсировал публикацией иллюстраций - собственных картин - в своих книгах. Однако самое большое для меня, как художника, событие - выставка моих полотен в галерее "Вера", что находится на ул.Чака, 58. Это великолепный выставочный зал. Настоящий мраморный дворец.
   Осенью 1991 года три мои картины ("Тайна, из-за которой погибла Троя", "Бегущая по волнам" и "Двойной портрет") попали на международную выставку галерей мира. Это меня морально очень поддержало.
  -- Внешне твоя жизнь кажется просто безоблачной. Живешь в престижном Доме творчества, куришь лучшие сигары, пишешь то, что душа пожелает... Без катастроф, страшных потерь. Наверное, не зря Паустовский в своей "Золотое розе" писал о тебе, как о "человеке в красном свитере" - всегда веселом и жизнерадостном.
   Я думаю, что я - неудачный счастливчик, или... счастливый неудачник. Можно пить и есть из золотых чаш, спать на шелках и гагачьем пуху, а ощущения счастья не будет. Например, Лев Толстой считает, что "жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю я". И, кажется, Фейербаху принадлежат слова, что музы поют не на восходе, а лишь на закате светила. Насчет потерь... У меня, наверное, как и у каждого человека, были моменты полного отчаянья. Дальше ехать некуда. Сравнительно недавно я тоже оказался в тяжелых обс-тоятельствах, когда даже стал подумывать о самоубийстве. И если чему-то суждено было свершиться, я это все равно с собой сделаю. Любую боль можно стерпеть, нельзя стерпеть безнадежности. Впрочем, если судить о моем последнем телеин-тервью (и мне об этом говорили мои зна-комые), я похож на человека, находивше-гося в полной гармонии с миром и с самим собой. То есть человеком без комплексов.
   - Что ж, попросим господа Бога, чтобы он к нам был чуточку милосерднее... Однако, Анатол, давай вер-немся к главному делу твоей жизни - литературе. Ты какой-то странный писатель: что-то в твоих произведениях есть иностранное. И когда читаешь какой-нибудь твой роман, ловишь себя на мысли, что читаешь зарубежный детектив.
   - Я еще с детства коллекционировал планы зарубежных городов и путево-дители. Меня всегда тянуло посмотреть мир, но меня постоянно туда не пускали. Вот я и выдумал свой собственный мир - за железным занавесом. Конечно, сейчас свободы сколько угодно, но нет малой малости - долларов на дорогу.
   Мне не хотелось порождать на свет ходульных сыщиков - эдаких рыцарей без страха и упрека. Я не хотел врать, ибо детектив - лучшее зеркало действитель-ности. Но все дело в том, что советский детектив создавался по железобетонной схеме, которая не предусматривала кор-рупцию в высших эшелонах власти, мафиозную стыковку с правоохранитель-ными органами, словом, не предусмат-ривала правду. Я сам создал своих героев и дал в их распоряжение сыскное агентство, которое так и называлось - "Агентство Мун и Дейли". Это сквозные персонажи пяти моих романов, и действу-ют они, естественно, за рубежом и, наверное, оттого они похожи на других частных литературных сыщиков. К чести моих сыщиков, газета "Латвияс яунатне" хронику уголовных происшествий так и назвала : "Детективное агентство Мун и Дейли".
  -- Сейчас, когда можно писать обо всем, тебе нет, очевидно, смысла "подражать" западным детективам...
   - Разумеется. В 1984 году я задумал написать реалистический роман о мафии, проституции, оргиях молодежи и прочих язвах соцсистемы. Пять лет эту книгу ни-кто не хотел печатать, и только сравни-тельно недавно я нашел на нее покупателя. Ее выпустит издательство "Авизе", и выйдет книга под заголовком "Красный обелиск". Но когда это произойдет - никто не знает, поскольку издательство переживает экономические трудности.
  -- Анатол, почему ты, издав столько книг, так и не стал богатым человеком?
  -- Скорее всего, это связано с моей жизненной философией. Я всегда считал и считаю, что деньги - не цель, а средство. Они для того и существуют, чтобы их тратить. Как здоровье и время. Если бы мне их хватало, скажем, на оплату житья в Доме творчества и на покупку сигар, я
был бы самым богатым человеком.
  -- И все же, если бы у тебя появился миллион, чтобы ты с ним сделал?
   - Я бы прежде всего откупил Дом творчества писателей - для писателей. Кстати, какая-то существенная часть моих гонораров тоже переведена на счет Литфонда. Я здесь, в Дубулты, написал почти все романы и стихотворный цикл "Глубины опьянения* - свыше трех тысяч строк. Здесь же, вместе со своим тог-дашним секретарем Илоной Ринденок, я написал одну из книг моей автобиографи-ческой прозы. Книга называется "По-хождения Андриса и Роны", и речь в ней идет об эротической стороне моей жизни. Написав эту вещь, я дал в газете объявление, что ищу спонсоров-издателей. И нашел: это частная фирма "ДИО", которая намерена издать (в основном для библиофилов) 300 экземпляров. Все они разойдутся по подписке - цена одной книги 300 рублей.
   Другую книгу, из этого же эроти-ческого цикла - "Слишком мало секса" - собирается опубликовать издательство "Атпута" Андриса Колбергса.
   - Выше ты сказал, что жизнь твоя запрограммирована. Что же ты сейчас ждешь от этой "программы"?
   - За то время, что мне отпущено Богом, я должен учредить мемориальный фонд Имерманиса и завещать ему все свои рукописи, картины, авторские права и квартиру. Опекунами хочу просить стать Раймонда Паулса и Яниса.Петерса. Оба они когда-то жили в этой квартире, которая сейчас принадлежит мне. В фонд также войдут моя дочь Жанна и бывший мой литературный секретарь Кармела Медалье. Моя мечта - чтобы в моей квартире собиралась творческая молодежь. А за счет продажи картин и будущих гонораров можно учредить субсидию для начинаю-щих поэтов и художников.
   - Желаю, Анатол, чтобы все твои замыслы без особых трудов претво-рились в жизнь. Спасибо за беседу.

АЛЕКСАНДР ОЛЬБИК

Юрмала, 30 июля 1992 года

  
  
   P.S. Из жизни писатель ушел в 1998 году, претерпев большую нужду и одиночество. Увы, большинство из задуманного им так и не свершилось, хотя в интернете можно встретить посмертные публикации его романов.
  
 Ваша оценка:
Раздел редактора сайта.