Этот вид интервью - с самим собой - отнюдь не мое изобретение. Это давний литературный прием, с помощью которого автору проще донести до читателя волнующие его вопросы бытия. Вообще диалоговая форма выражения чрезвычайно универсальна, и тем более универсальна, чем выше порядок обсуждаемых тем.
Не берусь утверждать, что мои оба "я" нашли для беседы оптимальный вариант, но то, что они пытаются осмыслить нашу действительность - факт бесспорный. Правда, не все положения беседы импонируют самому автору, многое со временем он мог бы дополнить, переиначить... Но в том-то и дело, что никогда нельзя обогнать жизнь - она стремительнее нас, и людям остается - или (и в лучшем случае) идти с ней вровень, пли (в худшем) плестись по ее следам.
Итак, приступим...
- Не кажется ли тебе несколько тенденциозным предпосланный заголовок? Это во-первых. Во-вторых, заключенный в нем вопрос как бы ставит под сомнение свершившийся факт - ведь очевидно же, что пере-стройка в нашем обществе набирает силу.
- Мне историческая параллель нужна вот для чего. Если ты помнишь, Цезарь, возвращаясь из Цизальпинской Галлии, должен был перейти небольшую речушку - Рубикон, отделявшую мятежную провинцию от собственного Римского государства. Аппиан приписывает Цезарю такие слова: "Если я воздержусь от перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для меня, если же перейду - для всех людей". Видоизменим эту формулировку: если мы не перейдем Рубикон перестройки, бедствия будут для всех людей...
- Но Цезарю приписывают и другие слова: "Еще не поздно вернуться, но стоит перейти этот мостик, и все будет решать оружие".
- Вместо слова "оружие" мы вправе сегодня употреблять такие слова, как открытость, гласность, революционность... Эти понятия и есть наше оружие - наш щит и меч в противоборстве нового со старым...
- Да, слово сейчас звучит яростно, страстно, порой жестоко. Это отголоски мощного фронтального огня давшей о себе знать демократизации.
- У нас было три с половиной года, чтобы то здание, которое наше общество возводило на протяжении десятилетий, каким-то образом перестроить и сделать его более подходящим для обитания...
- Если уж ты прибег к такому образу, скажи, что тебя лично не устраивало в том, старом, здании? Какие этажи его требуют наиболее коренной реконструкции?
- И фундамент тоже. Но особенно меня беспокоят средние и верхние этажи - они напоминают лабиринт, по которому бродят какие-то люди, не пытаясь найти выхода...
- Видимо, это их вполне устраивает... Но давай оставим аллегорию в покое и перейдем к нормальному языку. Очевидно, под лабиринтом ты понимаешь бесчисленное множество офисов и контор, "население" которых годами занималось самоустройством, манкируя при этом нуждами тех, кто живет на нижних этажах.
- Вот видишь, и ты сорвался на иносказание. Но мне меньше всего хотелось бы зло-употреблять словами "бюрократы", "бюрократия", "бюрократизм", ибо в последние годы они стали повторяться чаще, нежели пресловутая словесная конструкция "наш дорогой и любимый...".
- На чем, собственно, базируется твой скепсис?
- А ты оглянись по сторонам и убедишься, что радоваться пока особенно нечему. Три с половиной года мы говорим о перестройке, а ты назови мне хоть один пример, в твоем окружении, воистину революционных изменений...
- Выборы... Пару лет назад честное голосование могло показаться вызовом, дерзостью. Тебе называли кандидата, и ты, словно загипнотизированный, поднимал руку или шел на избирательный участок, чтобы опустить в урну бюллетень. И делал это без веры И убеждения. И вообще, у меня аллергии к слову "единогласно" - среди единогласных чаще всего путаются приспособленцы и лицемеры. Честность всегда уживается с многоголосьем, конструктивным "разночтением" мнений...
Согласись, стало свободнее дышать, больше появилось кислорода в нравственной атмосфере нашего общества. И это не риторика... Ты когда-нибудь ощущал свежую струю воз-духа, ворвавшуюся в прокуренное помещение?
-С этим не поспоришь... Однако чем свободнее дышится, тем чище становится голова и тем нетерпеливее становятся наши желания. Лично я приметы перестройки хотел бы видеть в более материализованном, что ли, ключе.
- Ну, например?
- А ты выйди на улицу и поинтересуйся у первопопавшегося прохожего - что дала ему перестройка?
- Он ответит мне какой-нибудь расхожей газетной фразой. Слава богу, мы, журналисты, приучили людей думать газетными клише, а теперь хотим, чтобы они думали по-своему.
- Насчет клише ты, конечно, прав... И все же думается, каждый скажет, что перестройка заметнее всего могла бы проявиться в торговле, в медицине, в сфере услуг. Словом, в тех областях жизни, от которых в наибольшей степени зависит благосостояние людей. Нельзя же закрывать глаза на то, что в стране около 40 миллионов малообеспеченных граждан. Ответь, пожалуйста, может ли человек быть Гражданином, если его жизнь находится в вечном противоречии с действительностью? Мы, не став свободными потребителями, превратились в добытчиков. Добытчиков мяса, одежды, лекарств. Почему, когда рынки Запада и некоторых регионов Азии трещат от перенасыщения товарами широкого потребления, наши покупатели днем с огнем ищут стиральные порошки, кусок мыла, холодильники, современную видеоаппаратуру и т. д. и т. п.? Или у нас вывелись умельцы, или наши вузы выпускают дебильных инженеров и конструкторов, или у нас в отличие от других народов мозги набекрень? Нет, с мозгами у нас все в порядке.
- Но если бы книга рекордов Гиннеса не была столь привередливой в выборе архиэкстравагантных рекордов, она обязательно взяла бы для себя наше феноменальное умение ставить рекорды по дефициту. Будь то зубная паста, мясо или горчичники. Когда создавался агропром, его руководство публично клялось, что проблему обеспечения населения овощами оно решит в самые кратчайшие сроки. А что нам демонстрировало этой осе-нью Центральное телевидение? Горы не довезенных до потребителя порченых помидоров, арбузов, а вместо изюма - гнилой виноград, смешанный с землей. И счет потерь идет на тысячи, десятки тысяч тонн.
- Задев агропром, ты тем самым вновь вернулся к "верхним этажам". 500 тысяч управленцев из системы агропрома делают важную мину, и в то же самое время не только овощной, но и мясной, и молочный конвейеры работают со страшным скрипом. Агропромщики сами себе ставят планки высоты, заведомо зная, что никакого рекорда не будет...Знают, но тем не менее сулят "повысить", "увеличить", "дать дополнительно сверх плана" и т. п. Из года в год мы созерцаем - по телевидению и в кино - мясные развалы и Эвересты кем-то и куда-то завезенных овощей, фруктов...
Наша действительность как будто списана с известной книги С. Норткота Паркинсона "Закон Паркинсона" (М., 1976). На 30-й странице говорится словно про нас: "В 1914 году во флоте служило 146 000 моряков, 3249 чиновников и 57 000 портовых рабочих. В 1928 году моряков стало всего 100 000, доке-ров - 62 439, зато чиновников было уже 4558. Число военных судов уменьшилось с 62 до 20, но служило в Адмиралтействе уже не 2000, а 3569 чиновников, образуя, как кто-то выразился, "могучий сухопутный флот". В свое время удивлялись, почему людей, нужных в бою, стало меньше, а людей, годных лишь в конторе, - больше".
Но не будем забывать, что бюрократы "им-портные" - дети природы по сравнению с нашими. Как ни странно, их бюрократические привилегии зависят от благополучия граждан, привилегии же наших "жирных котов" ни от кого не зависят. Они живут в своей герметической системе, и как бы народ ни бедствовал, наша бюрократия все равно будет цвести и пахнуть. Сколько же благодаря ей человеческого труда пошло насмарку! Конвейеры крутятся на всю мощность, а одеть-обуть по-людски нечего. Ради кого, спрашивается, ради чего такая гигантомания и валовая стихия, если она не работает на человека? Разве что на Госкомстат или Госплан, где оперируют не человеческими, а какими-то инопланетными категориями.
- И ты во всем винишь все тех же бюрократов? Тогда чего же проще - нужно избавиться от них или, как сказал Евгений Евтушенко, "чтобы бюрократия не разрасталась, надо узаконенно ограничить ее права, одно-временно узаконенно расширяя права производителей материальных и духовных ценностей...".
- Нет, конечно, виноваты в наших просчетах не только и не столько бюрократы. Они, хотя и сильны, но ведь не всесильны. Силен народ, но он, к несчастью, позволил бюрократическому монстру себя ослабить. Впрочем, "монстр" - это, пожалуй, не совсем точное слово. Я лично делю бюрократов на "Гулливеров" и "Лилипутов". "Гулливеры" - это те должностные лица, которые "оседлали" государственные автомашины, поселились с ком-фортом на государственных дачах вместе со своим семейством, говорят повелительно, личные проблемы решают с помощью телефонных звонков, государственные - с помощью невнятных, испещренных канцеляритом доку-ментов. "Гулливеры", за редким исключением, очень редко терпят должностное фиаско. Они почти непотопляемы. Во всяком случае, так было до перестройки. Это "Гулливеры" чуть было не угробили Байкал, почти умертвили Ладогу, это они гоношили "проект века" по переброске северных рек. Да мало ли что еще у них на счету...
- Ну а "Лилипуты"?
- С ними мы сталкиваемся почти ежедневно: в магазинах, поликлиниках, в дороге...
И если дела бюрократов-"Гулливеров" бьют в сердцевину общества, то делишки "Лилипу-тов" - в самое сердце конкретного человека. Ибо мы, как правило, находимся от них в тесной зависимости.
Поэт, конечно, прав насчет ограничения прав бюрократии, но с одной оговоркой: ведь законы пишут тоже бюрократы. Что же они против себя напишут? Так, что-нибудь для "глаз отводящее". Другое дело - расширять права производителей материальных и духовных ценностей. Но и тут надо смотреть в оба - свободно может появиться на свет эдакий технократический вид бюрократии, не менее изощренный, чем бюрократия бесславных лет всеобщего застоя.
- К твоим двум разновидностям бюрократов хочу добавить еще и третий: бюрократов-"Сомнамбул". Они чередят где-то между "Гулливерами" и "Лилипутами". Их миллионы, и любое, снизу или сверху начатое дело, они "благополучно" топят в грандиозном бумажном болоте. И я бы не сказал, что этот "карательный отряд" чиновничьей армии состоит сплошняком из одних злодеев. Отнюдь! По-жалуй, это даже добропорядочные граждане, чей грех состоит только в том, что они волею судеб избрали для себя работу на "этажах". Работу, за которую им платят, мягко говоря, символически. Если "Гулливер" от своих трудов имеет - кроме солидной зарплаты - солидный социальный "приварок" в виде различных привилегий, а "Лилипуты" - в виде ничегонеделанья, то "Сомнамбулы" вынуждены имитировать работу, при этом находясь в глубоком летаргическом сне. Они исполняют ритуал видимости, и им в высшей степени (за 80-100 рублей зарплаты) наплевать, где начинаются и куда потекут бумажные реки, с которыми они связали свою жизнь. Даже если "Гулливеры" разродятся вдруг "гениальной" идеей, она все равно не минет сонное царство "Сомнамбул" и будет заживо там погребена...
- Вспомним в связи с этим слова Владимира Ильича Ленина, сказанные им на X съезде РКП (б): "Если же твердость аппарата превращается в закостенелость, мешает поворотам, тогда борьба неизбежна..."
- Партия как раз взяла курс на беспощадную борьбу с бюрократической "колонной". Резко изменив экономическую и социальную ситуацию, можно выбить почву из-под ног чиновничьего аппарата...
- Но и партия тоже состоит из чиновников, многие из которых до сих пор не проснулись. Мы с тобой тоже чиновники. Бюрократы...
- За застой, социальные перекосы, общественное неверие вина во многом ложится и на журналистику. Кто, если не работники "средств", раньше всех дули в дуду какого-нибудь никчемного почина, кто, как не они, лавинно обрушивались на "инакомыслие", которое теперь воспринимается как составной элемент перестройки. Кто, как не журналисты, создали в своем отечестве "кумиров" и "пророков"? Которые затем оказывались голыми королями.
Ведь это же не анекдот, когда фотокорреспондент во времена кукурузной лихорадки за-ставил одного уважаемого председателя колхоза встать на колени, чтобы таким образом хилая кукуруза на снимке доходила ему до плеч. И руководитель колхоза, и фотокор смотрели друг другу в глаза и ни у кого из них не родился простейший вопрос: "А кого мы, собственно, охмуряем?"
Придумывались сотни починов, за кото-рыми ничего, кроме туманной фразеологии, не было. Понемногу слова утратили свой изначальный смысл, и общество стало разговаривать на языке зашифрованных символов. Словно на эсперанто. Появилась масса руководителей-временщиков, для которых было неважно, как ты работаешь, для них было важно, как ты говоришь. Поддакиваешь - значит, хороший, поднимаешь без устали руку при голосовании - значит, "свой человек". Какой-нибудь руководитель без царя в голове однажды, с помощью журналистов, выступивший на страницах газеты, вдруг начинает делать головокружительную карьеру. Перо журналиста приписало ему то, чего в нем отродясь не бывало: способности широко мыслить, смелости суждений, умения видеть перспективу и т. д. Такое практиковалось десятилетиями: подтолкнув по служебной лестнице один только раз, дальше обеспечивалось механическое восхождение. Вот такие хорошо анкетированные, с хорошо поставленным голосом и с хищным чутьем менеджеры плодились, словно грибы под дождем. Чего же мы от таких "механических" начальников могли ждать?
- Согласен. Но одно дело, когда фотокорреспондент вместе с председателем колхоза пошли на фальсификацию, и совсем другое, когда целый конгломерат хозяйственной надстройки пузырился ложью и псевдонародными "интересами". Кругом царила всеобщая атмосфера лжесвидетельства - начиная реляциями с жатвы и кончая фальшивыми отчетами на уровне статистических управлений. В каких-то офисах какие-то наделенные большой властью люди, пренебрегая здравым смыслом и ревностно охраняя свое кресло, игнорировали мораль и безропотно принимали спущенную сверху "инициативу". Даже если она до очевидности была абсурдна и антигуманна. При этом все делали мину "государственной важности", принимали на себя "эпохальную" многозначительность.
- Как будто о нашем недавнем времени говорил Ленин в своей брошюре о продовольственном налоге: "Происходит это не потому, что мы были сильны и умны, а потому, что мы слабы и глупы. Мы боимся посмотреть прямо в лицо "низкой истине" и слишком часто отдаем себя во власть "нас возвышающему обману".
- Конечно, легче и проще говорить о минувшем, нежели о дне сегодняшнем. Но этому есть объяснение: решение даже несложной арифметической задачи дается не сразу. Ее условия сначала должны пройти через сито нашего сознания, закрепиться там. Решение же социально-экономических и хозяйственных задач - дело чрезвычайно сложное, ответ на них приходится искать годами. И бывает, что ответы не сходятся, как это было с кукурузой, построением "светлого будущего" в течение 20 лет, тотальным централизмом... Возможно, через несколько лет и нас упрекнут в том, что начиная демократизацию, мы не затронули - во всяком случае на первых этапах - "привилегированные институты": спецмагазины, спецстоловые, спецбольннцы и др. А ведь без их упразднения надеяться на полное доверие "низов" к "верхам" не приходится. Да и в самом деле, почему, скажем, рабочий человек должен идти лечить зуб в "общедоступную" с добитым оборудованием поликлинику, а какой-нибудь аппаратчик (чье ведомство, возможно, годами тянуло народное хозяйство назад) - в спецполиклинику с суперсовременным оборудованием? Речь идет о социальной справедливости, ибо только на ней может держаться обновление нашего обще-ства... Предшествующие вожди оставили нам не только "светлое будущее", но и вместе с тем - беспросветное настоящее. Эти вожди и системы, ведомые ими, нанесли социализму такой вред, какой не могли причинить ему все "меньшевики", "кулаки", "уклонисты" и "ревизионисты" вместе взятые. Подорвано главное - вера в социальный строй. Создастся впечатление, что наш путь - это путь людей, бредущих с завязанными глазами. "Проводники" наши или предали нас, или вели не туда, или сами были слепыми. Вместо культа вождей "пришел" культ бюрократии.
Возможно, корни этого явления нужно искать в 1924 году, когда на XIII конференции РКП (б) (она проходила в Москве и закончилась за три дня до смерти В. И. Ленина) было принято решение "привлечь в ряды РКП не менее 100 тысяч новых членов". Пленум ЦК РКП (б), который состоялся 29-31 января 1924 года, принял резолюцию по вопросу о вербовке в партию 100 тысяч рабочих от станка. В то же время - "на этот же период должен быть окончательно закрыт прием в партию для всех непролетарских элементов". То есть шло откровенное заигрывание с классом-гегемоном, противопоставление его "мозгу" и "чувству" общества. При этом не будем упускать из виду, что на XIII конференции с докладом выступил Сталин - Ген-сек с 1922 года.
Навербовали, однако, около 200 тысяч, часть из которых затем ускоренным "курсом" стала продвигаться во все партийные и советские выборные органы. Предпочтение, разумеется, отдавалось "сознательным" и "верным" людям. Но слова "сознательный" и "верный" в то время трактовались как лояльный, верноподданный - Сталин начал готовить для себя именно таких людей. Готовил свою "гвардию". Многие из вновь завербованных честно, как могли, служили делу социализма, другие помогали Сталину раскручивать маховик коллективизации,ГУЛага, третьи к 1937 году или сами стали жертвами культа личности, или непосредственными участниками творимого беззакония.
- Действительно, слово "сознательный" в каждую из "трех эпох" (по словам Роберта Рождественского, "три эпохи" - это "эпоха Сталина", "эпоха Хрущева", "эпоха Брежнева") понималось всегда одинаково: принимает имярек безропотно указания "центра" или местной власти - значит, сознательный, значит, верный. Но дело даже не в этом: человек может быть архисознательным и преданным делу, но абсолютно не способным к руководству людьми, лишенным дара творчески (а значит, не догматически) воспринимать новое. И вот тогда - с одной стороны, дарованная ему власть, а с другой - неспособность на пользу дела употребить эту власть, приводит к перекосам и злоупотреблениям этой властью. Свою неспособность перекладывали на плечи других - без вины виноватых. Перекладывали и привлекали к ответственности. Почему-то сейчас ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что руководить должны люди высокообразованные, многознающие специалисты с набором высоких человеческих качеств. Тогда же, в 1924 и последующих годах, особенно в период коллективизации, господствовало мнение, что, дескать, только "сознательность" должна вершить великое дело строительства социализма. А ведь страна тогда находилась в совершенно новых, в беспрецедентных условиях существования, когда экономика и все народное хозяйство встало на ранее неизвестный путь развития. И именно по этой причине остро нуждалась не только в сознательных, но еще в большей степени в знающих, образованных кадрах. Тогда и сложились "долгоиграющие" стереотипы культа выдвиженцев - как бы всезнающих и всеумеющих людей. Это они проводили коллективизацию, в результате которой появилось "головокружение от успехов" (имеется в виду статья Сталина, опубликованная в "Правде" 2 марта 1930 года) и сотни тысяч незаконно обездоленных крестьян. "Гвардия Сталина" способствовала консолидации бюрократии, выродившейся затем до самоедства. Чем это кончилось, все мы теперь знаем...
- Значит, недостатка в уроках истории у нас нет... Идет перестройка, но покоя в душе не ощущается - небезразлично, как она будет развиваться, какие преграды встанут на ее пути, как скоро мы почувствуем ее результаты в полной мере?
- Некогда марокканские царьки, прежде чем вскочить на коня, как бы мимоходом, саблей отсекали голову своему оруженосцу. Чтобы своим гостям показать ловкость. Сейчас многие ответственные товарищи тоже, чтобы показать свою "ловкость" в новой ситуации, как бы мимоходом, беспрестанно гундосят "перестройка", "демократизация", "обновление", хотя им и во сне не снилось ничего подобного... Говорят, что добродетели покидают те места, откуда изгнана истина. Так вот, нужно "возвратить" Истину во все места, откуда она была изгнана. И еще, как сказал философ: "Кто счастлив счастьем своего государства и гордится его славой, тот втайне желает исправления всех злоупотреблений. Известно, что совершенствуя науку, ее вовсе не уничтожают, и что реформируя правительство, его не разрушают".
- Но если говорить об Истине, то мы с тобой, как идеологические проповедники, наиболее за нее ответственны.
- Демократизация каждому из нас вручила своего рода карт-бланш - гласность: высказывайся сколько душе угодно, но только во благо обществу. Между прочим, малейшие здесь ограничения могут, подобно песку в буксе, пустить "под откос" локомотив перестройки. Меня волнует другое: процессы, происходящие в обществе, напоминают стрелки часов, идущие каждая сама по себе. Минутная - это быстро продвигающаяся вперед демократизация, часовая стрелка - медленно ползущие процессы в сферах, от которых за-висит благосостояние людей. То есть в глав-ном компоненте перестройки. Конечно, в любой революционный момент идея всегда опережает "материю", но до определенного этапа. Если это несоответствие будет затягиваться, революционный порыв может сникнуть, сойти на нет... Что тогда?
- Вот именно - что?
1989 г.
Данный текст был опубликован в газете "Юрмала" в 1989 году, затем - в книге "Что за поротом?", опубликованной в Риге, в издательстве "Авотс" в 1990 году.
P.S. Очень большой соблазн предложить тем же "собеседникам" порассуждать на тему - а к чему привела перестройка и насколько сегодня совпадают (или не совпадают) их прогнозы с тем, к чему пришли те люди, которые были "за" и те, кто говорил "нет" перестройке, а главное - как бы они объяснили грандиозную утрату того мира, в котором так незатейливо и наивно они тогда разглагольствовали?