Суть данной эпистолы в следующем. В ноябре 1989 года, в Москве, я встречался с Борисом Николаевичем Ельциным, который и дал мне интервью. Это была вторая с ним беседа - первая состоялась в июле 1988 года, в Юрмале, и которая затем была опубликована одновременно в двух газетах: в еженедельнике "Юрмала" и в республиканской газете "Советская молодежь". Ноябрьское (1989 г.) интервью опубликовала та же "Советская молодежь" в первых числах января 1990 года, называлось оно "42 вопроса Борису Ельцину". Довольно пространная и довольно емкая по информированности беседа, в которой среди прочих моих вопросов Борису Николаевичу был и такой: "Москвичи говорят, что семью Микояна обслуживает "Чайка" и два к ней водителя. Внучку Громыко - "Волга и тоже с двумя водителями".
"Модная" для тех лет тема о привилегиях бывшей партноменклатуры, а тем более "модная" в контексте приближающихся выборов в Верховный Совет РФ. Возможно, сейчас я такого вопроса не задал бы, многое с тех пор изменилось в мире, многое переустановилось в головах и, чего греха таить, существенно изменились сами акценты "политических заклинаний". Но тогда случился конфуз: когда то интервью с упоминанием фамилии Микояна, было опубликовано, в газету СМ пришло письмо от имени С.А.Микояна, которое по неведомой мной причине оказалось непрочитанным и даже не распечатанным до января 2011 года. Нашел я его случайно, когда перебирал свой накопившийся за годы журналистики нехилый архив. И каково же было мое недоумение и стыд, когда это небольшое письмо попало мне на глаза и я его прочитал. В письме меня буквально пригвоздили к позорному столбу, обвинив в шельмовании или, во всяком случае, искажении фактов. И я решил, пусть с таким дьявольским опозданием, но я обязан на него отреагировать. И потому со всей искренностью, с полным осознанием своей сиволапости, я прошу у семьи Микояна прощение - во-первых, за то, что опубликовал не проверенные сведения, а во-вторых, за свое растяпство, из-за которого не смог сразу же прочитать письмо и тут же ответить столь легендарному адресату. Говорю это без малейшей тени иронии. Надеюсь на прощение, хотя вряд ли я его заслуживаю.
С искренним уважением, Александр Ольбик.
25 января 2011 года.
г. Юрмала, Латвия.
Вот это письмо:
Тов. Ольбик!
Честно говоря, рука не поднимается написать "уважаемый". Вам ничего не стоило, будучи в Москве, проверить эти сведения о "Чайке" с двумя шоферами для семьи Микояна. Я выступал триж-ды в "Огоньке", в "Советской культуре", в "Комсомолке", в "Правде", в программе "120 минут". Не может быть, чтобы вы не могли меня найти, если бы захотели. Нет, легче оказалось походя лягнуть целую семью, а именно около 40 человек, которые ничем не хуже вас. А многие более вас имеют право на уважение: хотя бы мой старший брат Степан, прошедший всю войну, едва не погибший в ней, 25 лет работавший летчиком-испытателем, а сей-час успешно работающим зам. генерального конструктора НПО "Бу-ран". Кто вам дал право так обходиться с людьми? Разве чтобы быть современным честным журналистом, можно бездумно бросать грязью без всяких оснований в людей, которых вы не знаете и знать не желаете? Неужели столь силен соблазн дешевой демаго-гии, возможности поиграть громкими фамилиями?
Совесть надо иметь. Прежде всего - совесть. И честность.
С.А.Микоян.
* * *
И вот 4 февраля 2011 года на мою электронную почту пришло вот это, для меня воистину историческое письмо, за подписью Степана Анастасовича Микояна. С одной стороны облегчающее мою грешную душу, но с другой - с траурными нотками, ибо речь в нем шла о людях, отдавших свои жизни служению и защите Родины.
Уважаемый господин Ольбик
К сожалению, Серго Анастасович Микоян (историк), который написал Вам сердитое письмо, скончался в марте прошлого года. Он младший из нас - пятерых братьев. А я - Степан Микоян, старший из братьев. (Второй по порядку брат, Владимир, погиб в воздушном бою под Сталинградом. Третий, Алексей, тоже военный летчик, умер от инфаркта в 1986 году. Четвертый, Вано - авиаконструктор).
Я принимаю Ваше извинение и благодарю за него. Но хочу еще пояснить. Мы не могли и никогда не пользовались автомобилем Чайка, которая возила нашего отца, Анастаса Ивановича. Мы могли сесть в нее только по его приглашению, когда он брал нас куда-нибудь с собой. А после его смерти мы ее и не видели. И после тех трех-четырех поездок с ним, я в Чайке вообще никогда не ездил. Единственная привилегия, которая нам была предоставлена тогда, это возможность снимать (за деньги, конечно) на летние месяцы (до 1992 года) квартиру в пансионате "Лесные дали" под Москвой (кроме Серго, у которого была своя дача). Наш отец пользовался тогда государственной дачей (значительно меньшей, чем та, где он жил, будучи членом Политбюро, до ухода на пенсию). На следующий же день после его кончины вход на эту дачу для нас был заказан. (Стоит еще упомянуть, что на сберегательной книжке нашего отца оказалось 3500 рублей, которые пошли на памятник ему).
В связи с Вашим письмом я вспомнил, что в начале 90-х я прочитал в каком-то журнале заметку, где было сказано, что в Юрмале были дачи некоторых руководителей страны, в том числе Микояна. Мне пришлось тогда написать в редакцию опровержение, так как никакой другой дачи, кроме государственной подмосковной у отца не было. А в Прибалтике он отдыхал лишь один раз в жизни, в 1921 году, когда у него был обнаружен туберкулез. Я также никогда не слышал, что у кого-то из высшего руководства страны была там дача. Тогда существовали государственные дачи, в основном на черноморском побережье (возможно и в Прибалтике), на которых могли отдыхать руководители в отпускное время, но они ни к кому не были приписаны, даже к Сталину.