Ольбик Александр
С Магомаевым через потайную калитку...

Lib.ru/Остросюжетная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Или возвращение во времени, когда в концертном зале "Дзинтари" еще не было "Новой волны", когда проходили там известные на всю страну сезоны симфонических оркестров, инициатором которых был легендарный директор Латвийской филармонии Филипп Осипович Швейник.
  
  С Муслимом Магомаевым...через потайную калитку.
  
  Каковы запросы времени, таковы и мы...
  
  Или возвращение во времени, когда в концертном зале "Дзинтари" еще не было "Новой волны", когда проходили там известные на всю страну сезоны симфонических оркестров, инициатором которых был легендарный директор Латвийской филармонии Филипп Осипович Швейник. И которые собирали таких величин музыкальной классики, как Ирина Обухова, Елена Образцова, дирижеры Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Кирилл Кондрашин, Максим Шостакович и многие другие. А какие "звезды" (это вам не "искорки" "Новой волны") советской эстрады приезжали в Дзинтари - начиная от Аркадия Райкина и кончая Муслимом Магомаевым и Махмудом Эсамбаевым! И в этом контексте имя Филиппа Швейника стоит в самом центре всей курортной концертной деятельности Юрмалы. Без его личного патронажа очень многие музыкальные мероприятия просто не могли бы состояться, лишив тем самым публику настоящих праздников души, причем праздников высшей классической пробы, а не попсовых "припевок", коими в последнее двадцать лет кормили публику города, утратившего высокое звание Всесоюзного курорта. Увы, теперь Юрмала - это заштатный европейский городок, вроде бы с современным "макияжем" и современным "прикидом", что однако не делает его желанным центром культурной жизни прибалтийского региона, а лишь эпизодическим потребителем не самого высокого вида искусства - современной эстрады. Но тут, как говорится, не до жиру, быть бы живу: сборная солянка "Новой волны", КВН, наезды юмористов - это пока единственная для Юрмалы возможность заработать денег и с их помощью залатать социальные прорехи, которые после смерти курортной системы стали постоянной головной болью города. А вот, что остается от таких "наездов" в сердцах и памяти жителей города - это большой вопрос. А может, все гораздо прозаичнее и я говорю о вещах, которые для многих уже не понятны и не актуальны. Быть может, уже навсегда прошла пора "высокого и вечного" и наступила новая эра, эра бездумного, бесчувственного, а потому губительного для души квазикультурного ширпотреба? Когда поход на концерт той же "Волны" воспринимается не более, чем легкий перекусон в одной из спонтанно возникающих (по случаю "Волны") на улице Йомас кофеен? Впрочем, глупо спорить с запросами времени, и особенно бесполезно вести речь о вкусах, о которых, как известно, не спорят...
  
  
  
  Ностальгия - это тоска по будущему...
  
  
  
  Филипп Швейник родился в 1911-м в Риге. В 1933 г. окончил Латвийскую государственную консерваторию по классу рояля. В 1934 году он с женой и с разрешения ЦК МОПРа (Международная организация помощи борцам революции) эмигрировали в Советский Союз, были направлены на работу в Хабаровск. Работал там преподавателем в музыкальном училище. В декабре 1936 года его арестовали по подозрению в шпионаже и связи с троцкистами. Особым Совещанием осужден на пять лет. Отбывал срок в Ухтинском исправительном лагере. В основном работал по специальности (пианист клуба, руководитель самодеятельности, музработник детсада). Из-за войны был освобожден из заключения только в 1945 году. В 1946 г. по предложению Управления по делам искусств Латвийской ССР он приехал в г. Елгава для работы в музыкальном училище. В 1947 году стал его директором.
  
  Реплика автора. Особое Совещание при НКВД СССР было создано постановлением ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года после упразднения Судебной коллегии ОГПУ и существовало до 1 сентября 1953 года.
  
  29 апреля 1949 г. Швейник вновь был арестован и по решению того же Особого Совещания попал в ссылку в Енисейск. Обвинение прежнее. Руководил хоровым кружком и эстрадным оркестром. Освободившись из ссылки в 1954 году, уехал в Ригу. Реабилитирован 5 октября 1955 г. С 1958 - директор Латвийской филармонии.
  
  Судьба свела меня с Филиппом Осиповичем летом 1971-1973 года, когда он был директором Латвийской филармонии, а я - рабочим сцены Латвийской филармонии и концертного зала "Дзинтари". Дело в том, что постоянно я работал в газовом хозяйстве (почти рядом с к/з), а в свободное время, летом, как правило, вечерами, я подрабатывал в этом к/з вместе со своим коллегой по основной работе Юрой Минтаурсом. Мы еще были относительно молоды, физически сильны и потому заведующая концертным залом Илга Мартыновна пригласила нас поработать на культуру. В чем заключалась наша работа? В основном в подготовке сцены к предстоящему концерту - будь то симфонический оркестр, какой-нибудь заезжий хор или это был просто чтец-одиночка. С утра, перед репетицией, мы таскали на сцену стулья для музыкантов, пюпитры, подесты, все расставляли по местам с учетом экспозиции ударных, духовых, струнных и клавишных инструментов. Правда, понимание "рисунка" сцены я постигал по ходу работы и были случаи, когда, например, в то место, где должны находиться контрабасы, я ставил низкие стулья, порой забывал и о дирижерской подставке и что приходилось исправлять буквально в последние секунды перед началом концерта. А когда "назревал" аншлаг мы с Юрисом таскали уже в зал простые со спинкой стулья, пристраивая их по концам зрительских рядов. Но особые хлопоты нам доставляли симфонические оркестры, прибывающие в Юрмалу с огромными кованными железом кофрами, в которых находились их бесценные музыкальные инструменты, фраки и прочие необходимые для сцены аксессуары.
  
  
  
  Именитые гости Юрмалы
  
  
  
  Сезоны 1971-73 годов было особенно насыщено концертами симфонических оркестров, которыми руководили такие мэтры, как народный артист СССР Давид Ойстрах, на сцене к/з играли пианисты мирового класса Эмиль Гилельс и Яков Флиер, дирижеры Максим Шостакович (сын Дмитрия Шостаковича), Кирилл Кондрашин (который в декабре 1978 года после очередного концерта остался в Нидерландах) и многие другие мэтры "классики". И солисты: Елена Образцова, Ирина Архипова, скрипач Леонид Коган, профессор Московской консерватории, Народный артист СССР Борис Хайкин, народные (в буквальном смысле этого слова) артисты Аркадий Райкин, Элеонора Быстрицкая, Василий Лановой, зарубежные солисты - югославская певица Лилиан Петрович, Роксандра Хородни и, конечно же, звезды советской эстрады - рижанка Лариса Мондрус, Муслим Магомаев (некоторые из этой звездной плеяды представлены в моем фотоальбоме Facebook). С этими замечательными людьми мне посчастливилось не только встречаться, но и общаться. Пусть накоротке, по работе, правда, иногда некоторые из них, перед концертом, сами обращались к рабочему сцены и что-то спрашивали, иногда даже интересовались личной жизнью. И потому смело могу сказать, что я имел редкий шанс видеть этих людей не только на сцене, но, как говорится, и вне работы. Это были скромные, интеллигентные, без барских замашек люди, создававшие свои присутствием неповторимую возвышенно- гармоничную атмосферу.
  
  Недавно, в интернете я прочитал о том, как Киркоров, приехав в Крым на новый фестиваль Пугачевой, предстал там во всем своем "блеске". Цитирую news.most.ua.: "Я приехал! И что - где декорации? Где проход? Где подтанцовка? Я ведь не слова приехал репетировать, а номер. Нет, я не понимаю, я что тут - пустое место? Я вам, б...дь, кто? Я Филипп Киркоров!".
  
  Потом звезда "прошлась" по фотографам. "Че ты меня снимаешь? Кто тебе разрешил? Меня нельзя снимать. Снимите, а потом опять всякую х...ю напишите. Убери камеру пока я ее не разбил", - заявил Киркоров".
  
  Ничего не могу сказать, Киркоров талантливый человек, со своей изюминкой, но я знал артистов, превосходящих Киркорова по таланту и мировой известности, по высочайшему профессиональному мастерству, но ни разу не сталкивался даже приблизительно с таким моветоном. Потому что другое было воспитание, другая культура, было уважение к профессии, к публике, ради которой артист выходит на сцену, и было уважение к своим коллегам. На этой же "планете", имя которой "рыночные отношения", человеческие отношения ничего не стоят. Не спорю, советский сценический быт артистов был скуден, порой в гримерках не было порядочной мебели, напитков, артисту самому приходилось беспокоиться об элементарных вещах, порой о стакане воды, потому что кто-то из обслуги "забыл" принести в артистическую графин с водой. Не минеральной даже - с простой из-под крана.Но никто не впадал в истерику, не делал из-за каких-то накладок бурю...в стакане воды.
  
  
  
  Мимолетные, но незабываемые встречи с Магомаевым
  
  
  
   Конечно, многих знаменитостей я раньше видел по телевизору, они мне казались существами с другой планеты, с которыми я и в мыслях не мечтал когда-нибудь встретиться. Но с одним человеком я уже был знаком задолго до того, как он приехал на гастроли в Юрмалу - это Муслим Магомаев. С ним я "познакомился" в 1967 году в Сочи, на "Лазурном берегу". А дело было так: мы со своими друзьями купались в море, когда вдруг весь берег загалдел, послышались возгласы "Магомаев, Магомаев", на что я не мог не обратить внимания, ибо находился, как и весь советский народ под "гипнотическим влиянием" этого замечательного артиста. А тут ко мне подплывает супруга приятеля Рита и шепчет на ухо: "Магомаев здесь, быстрее бери камеру..." И я, словно пожарный по тревоге, быстренько выбрался на гальку и взял с лежака кинокамеру и ринулся в ту сторону, куда были обращены все взоры. Муслим держал в руках желтую надувную ванночку (разумеется, импортную, в Союзе еще таких не было), я же - наизготовку камеру и, когда сблизились, я начал его снимать. Он улыбнулся, глядя на чудака в мокрых плавках и мокрыми взъерошенными волосами, наводящего на него окуляры 8-мм. камеры, и немного приостановился, словно давая мне несколько лишних секунд для съемки. А когда мы сравнялись, он произнес с улыбкой одну только фразу: "Работаем для агентства Рейтер?" Мы разминулись, он вошел в воду со своей круглой надувной ванночкой и, толкнув ее от себя поплыл за ней. А там уже его ждала молодая блондинка, с которой они стали отбирать друг от друга эту ванночку. Весь пляж с жадным любопытством взирал на игры своего кумира, что, наверное, для некоторых зевак стало самым памятным событием в их жизни. И для меня тоже - одной из самых запоминающихся курортных историй. Я растратил остаток пленки и, когда она кончилась, почувствовал, что меня как будто обокрали.
  
  И вот летом, 1971 года, на открытие сезона, приезжает в Юрмалу Муслим Магомедович, к/з "Дзинтари" тут же берется в плотное кольцо его поклонниками. Вернее, поклонницами. Я, как "свой" человек на территории зала, имел возможность видеть Магомаева, что называется, на расстоянии вытянутой руки. А в один из вечеров мне посчастливилось присутствовать на его репетиции. Его довольно многочисленные знакомые и близкие, которые сопровождали в его гастролях, сидели на одиннадцатом ряду, Магомаев же - за роялем "Petroff", который я предварительно выкатил из-за кулис на середину сцены. Муслим начал исполнять свои хиты того времени и сам себе аккомпанировать. Чтобы не мешать артисту и его друзьям мы, рабочие сцены, находились вне зала, на верхней террасе, откуда наблюдали за игрой и пением Магомаева. Потом говорили, что Муслим, перед тем как усесться за рояль...страшно даже об этом говорить! - выставил на него бутылку коньяка и что еще страшнее - вытащил из пачки сигарету, прикурил ее, а саму пачку тоже положил на рояль. Но и этого мало: после нескольких затяжек он якобы клал дымящуюся сигарету на рояль, рядом с пачкой и продолжал петь.
  
  Был прекрасный вечер, прекрасная музыка, и все, кто слушал Магомаева, молча погрузились в настоящую нирвану. И вдруг переполох: вижу, как заволновалась Илга Мартыновна, как на сцену пошел пожарный (которому было, наверное, лет 90) и как он что-то стал говорить Магомаеву, и как Магомаев что-то отвечал, прекратив петь. Пожарный вернулся и вскоре из комнаты администрации вышел сам Швейник. Он был в страшном гневе и как я потом узнал, гнев вызвало поведение Магомаева, позволившего себе курить да еще класть не загашенные сигареты на рояль. Это был для Филиппа Осиповича смертельный номер. Он подозвал меня к себе и велел пойти и сказать "этому..." (опущу его выражение), чтобы он сейчас же убирался со сцены. Швейник, казалось еще секунда, и испепелится в собственном огне негодования. Я не знал, как поступить, но и отказаться от этого не мог, зная крутой нрав директора. Но, если честно, то мне очень хотелось даже по такому "дисциплиновзыскующему" случаю пообщаться со своим кумиром. И я поднялся на сцену, подошел к Магомаеву и как можно кротче, как можно вежливее, попросил его убрать с рояля все, что там лежит, и больше не курить, потому что приехал директор...Я не помню, что ответил Магомаев, но сигареты он убрал и вскоре репетиция закончилась.
  
  Вторая встреча с ним состоялась уже во время праздничного концерта (в день открытия сезона). Я приоделся, вместо обычных джинсовых шортов надел светлые брюки и модную в то время "битловку" или как ее еще называли - "водолазку". Она была ярко-красного цвета, что ни говорите, а концерт снимало телевидение. И вот после какого-то номера, на сцену должен был выйти сам маэстро Муслим Магомаев. Я стоял за кулисами, рядом с роялем, готовый к его выходу. И когда из другой кулисы появился этот любимый страной человек, зал разразился не стихающими овациями, которые продолжались несколько минут. И я, поняв, что пришло мое время и я, обняв полированный "стан" рояля, медленно покатил его на середину сцены. И когда к нему подошел Муслим, мы с ним переглянулись, он улыбнулся и, сказав спасибо, стал осматриваться...Я допустил промах - от волнения забыл принести специальный стульчик, на котором должен сидеть за роялем музыкант. Но люди продолжали его приветствовать, а он стоял у рояля, улыбался и делал неглубокие поклоны. И когда я принес этот стульчик, Муслим мне что-то сказал, но что - сейчас уже не упомню. Но говорил с улыбкой. А я, сноб, был счастлив от того, что нахожусь рядом с этим великим человеком.
  
  
  
  "Эвакуация" Муслима из к/з "Дзинтари"
  
  
  
  Концерт прошел с большим, я бы сказал, с оглушительным, успехом, хотя это не был сольный концерт Магомаева, а просто праздничная сборная "солянка". Муслим исполнил несколько песен и все они сопровождались громом оваций. То ли в тот же вечер, то ли в другой, мне пришлось "спасать" Магомаева от взявших в кольцо его поклонниц и поклонников, которые буквально осаждали концертный зал. И опять вмешался Швейник. К нему, в администраторскую (а это было небольшое помещение, где находилась заведующая к/з "Дзинтари" и сам директор филармонии), меня позвала Илга Мартыновна и, когда я туда явился, Филипп Осипович попросил меня вывести с территории к/з Муслима Магомедовича (как он выразился "от греха подальше") через потайную калитку. Да, такая была и как раз на случай "эвакуации" слишком полюбившихся зрителям артистов. Она выходила в сторону залива, с северной стороны зала. Я чувствовал себя контрабандистом, выводящим "нелегала" за границу. И когда мы поднялись в дюны и подошли к забору, где и была эта небольшая калиточка, выяснилось, что висевший на ней замок от того, что им долго не пользовались, ни в какую не хотел открываться. Заржавел. В раздражении я сильно дернул замок и...дужка свободно выскочила из своего гнезда и я понял, что замок был там для блезиру и не был закрыт на ключ. Я проводил высокого гостя на одну из прилегающих улочек, где Муслима ждала черная "Волга" латвийского композитора, автора знаменитого и любимого в Союзе "Ноктюрна" (Ночью, в узких улочках Риги, Слышу поступь гулких столетий...) Александр Кублинский.
  
  Швейник никому не давал поблажек
  
  Швейник, безусловно, бы в своей вотчине просвещенным диктатором, дисциплина при нем была железная. А потому после третьего звонка вход в зал был блокирован и не было случая, чтобы кто-то это правило нарушил. Да и к артистам он был строг и не всегда справедлив. Когда одна зарубежная исполнительница песен вышла на сцену в юбочке выше колен, в дальнейших выступлениях (по воле Швейника) она уже не участвовала. Я сам был свидетелем, когда на какой-то аншлаг хотел попасть один довольно известный артист (кажется Петр Печерский), который упрашивал Швейника его пропустить, но тот был неумолим. В концерт можно было попасть только по входному билету и блат пресекался на корню. Хотя на концерты люди рвались, всем хотелось послушать тех же Магомаева или Мондрус, посмотреть на танцы Махмуда Эсамбаева или послушать зарубежный ВИА "Nova Dimenzija" или певицу из ГДР Roxandru Horodni.
  
  Иногда отдельные личности злоупотребляли своей властью и вместо проходного билета демонстрировали на контроле "высопоставленные" удостоверения личности. Однажды один молодой человек показал девочкам-контролёрам у турникета какое-то удостоверение, в надежде, что герб на его обложке поможет ему пройти в зал, где был аншлаг и ни одного, даже приставного свободного места уже не было. А тут, как назло для молодого человека, появился сам Швейник, который подошел к турникету и попросил у "кандидата" пройти на концерт его документы. И парень, сказав, что он находится на задании, с самоуверенным видом, вытащив из кармана "корочки" и, не выпуская их из рук, поднес документ к глазам Швейника, чтобы тот лучше мог разглядеть, что там написано. Все произошло мгновенно, не успел парень моргнуть глазом, как Швейник неуловимым движение руки выхватил у него удостоверение и, ни слова не говоря, отправился в служебное помещение. И там, рассмотрев хорошенько документ, тут же взялся за телефонную трубку и набрал номер самого председателя... КГБ Латвийской ССР. Разговор был короткий: оказывается, никто того парня на задание не посылал и потому Швейник правильно сделал, реквизировав "корочки" у самозванца. В трубку Филиппу Осиповичу сказали, чтобы удостоверение он парню, не возвращал, а отдал бы "завтра" человеку, который приедет из КГБ за этим документом.
  
  Он мне запомнился таким...
  
  Отсидев ни за что в лагерях почти 17 лет, Филипп Осипович люто ненавидел всех, чьи ведомства его гнобили эти долгие годы. Он никого не боялся и, возможно, за это его уважали.По территории к/з он ходил медленным шагом и всегда держал руки за спиной - лагерная привычка. И если с артистами он был порой строг, то к нам, рабочим сцены, он относился спокойно, никогда не повышал голос и даже приглашал поиграть с ним в шахматы. Вообще это удивительная фигура, очень неоднозначная и очень сильная. Все знаменитые артисты, дирижеры, солисты были его друзьями и многим из них он старался устроить комфортабельное жилье в каком-нибудь престижном санатории или доме отдыха. Причем вместе с семьей. Он очень редко улыбался, походил на старого льва с белой гривой...Действительно, у него были седые, густые волосы, лицо иссечено глубокими морщинами и потому придавало ему очень строгий, какой-то недоступный вид.К артистам эстрады он относился менее уважительно, нежели к "классикам", то есть к дирижерам, исполнителям классической музыки - будь то солисты типа Леонида Когана или симфонический оркестр под управлением Давида Ойстраха. Именно при Швейнике существовали сезоны симфонических концертов, которые проходили в к/з "Дзинтари". Но особо, по-дружески он принимал Райкина. Я часто видел их гуляющими по ул. Юрас.
  
  Швейник патологически ненавидел пьяных и курильщиков, которые, бывало, попадались на территории к/з. Он, не вызывая милицию, сам смутьянов выпроваживал "за порог" и не было случая, чтобы кто-то из них ему не повиновался. Такова была эта властная личность. Особенно он был требователен к противопожарной безопасности, пережив личную драму, связанную с пожаром в Латвийской филармонии в 1963 году. После этого у него возникла непреодолимая фобия огня и, мне кажется, что тот случай с Магомаевым был настоящим приступом такой фобии. .
   Филипп Осипович Швейник умер в 1974. Ему было всего 63 года. Похоронен на Центральном кладбище г. Риги.
 Ваша оценка:
Раздел редактора сайта.