Аннотация: Ужасные приключения, выпавшие на голову простых российских туристов, случившиеся при хорошем и романтическом намерении - покорить на байдарках тихий и спокойный Керженец
Автор доверительно сообщает, что эта
история полностью правдива, поскольку,
она ему приснилась. А раз, приснилась,
то, значит, она была?! Ведь, верит же
просвещенный читатель таблице Менделеева,
которая, как известно, также пришла в голову
Дмитрию Ивановичу во сне?!
Если в тексте cовпадут фамилии и места
действия, пусть однофамильцы не обижаются.
Чего только во сне не случается?!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КУРИЦА НЕ ПТИЦА - МЫ НЕ МОРЯКИ
Плотник Палыч сидел под кучевыми облаками на стропилах строящейся избы и хрипло кричал вниз напарнику:
- Федьк, а Федьк, молоток - те лови...! Что молчишь? Аль не поймал?
Так мы и не узнаем, - поймал ли бедный Федор тяжеленный плотницкий молоток? А может, и сплоховал по причине замедленной реакции. Замедленная реакция - явление на Руси эпохальное и обязательное. Как, например, день и ночь. Она начинает победоносное шествие в 14-00 по Камчатскому времени от крыльца самого плохонького магазинчика, на самом крошечном островке необъятной родины и, набирая силу, девятым валом прокатывается по всей стране, сметая на своем пути все, к чему с большим трепетом и уважением относится всероссийское "Общество Трезвости". И так - каждый день. Зато, до 14-00 водку, хоть тресни, не продают.
Правда, Палыча голыми руками не возьмешь. Будь у него за плечами не три класса образования, а, скажем, десятилетка, то он бы мог прославиться на поприще, которое принято называть дипломатическим... Дипломат он был отменный. Именно его всегда мужики посылали за водкой в райцентр, до которого 10 минут езды на грузовике.
Палыч с колхозным шофером прибывал к открытию магазина, делал доброе лицо и говорил полнощекой продавщице:
- Продай - кось, барышня, мне буханочку хлебушка, да колбаски с полкило, вот этой, кооперативной. А коли не жалко, так и порежь на кусочки, потоньше. Ножа-то у меня нету.
Великодушная барышня тонко нарезала хлеб, колбасу, а Палыч заговорщитски просил "уж заодно" продать ему и заветную литровочку.
- Да вы что, гражданин, не знаете что ли, что водка у нас продается с 14 00? - возмущалась барышня.
- А-а-а - понимающе говорил Палыч - ну, тогда ладно, тогда я пошел.
- А хлеб, а колбасу?! - повышала голос служительница Меркурия, - куда мне теперь это девать-то?
- Так, и мне колбаса без водки без надобности. Зачем я на нее тратиться стану? - удивлялся Палыч.
- Звиняй, сударыня, я не резал! Все видели. И, наклонившись к очумевшей от подобного нахальства продавщице, шептал, - Давайкось лутше, голубушка, придем к консесюсю...., - с трудом выговорив, надоевшее по телеку слово, хитро щурился Палыч.
В итоге - ударник плотницкого труда всегда находил консенсус с отличниками советской торговли и заветная литровочка перекочевывала из ящиков торговой сети на утренний стол подвижников серпа и молота.
В каком часовом поясе проживает плотник Федька, нам и знать не обязательно. Если где встретите мужика с отпечатком палычевского инструмента на лбу - так он Федька и есть. И гадать нечего.
К тому времени, когда стрелка часов на самом западном рубеже родины-матери подойдет к 14-00, то сколько уже их горемык - сельских и городских пролетариев и пьющих интеллектуалов всех отраслей народного хозяйства получат по лбу в шлейфе Девятого вала на востоке, - вообще никакому подсчету не поддается. Поэтому, делать все серьезные дела, совершать осознанные поступки, а также ловить кувалды, молотки и другие плотницкие инструменты надо до двух часов пополудни.
Словом, вовремя все надо делать, вовремя. Вон и Мишка Волков - мой друг, как не встретимся, так сразу и пытает:
- Когда же мы поедем на Керженец, Иван? Вся жизнь пролетит, а байдарки так и останутся сухими. Поехали, я тебе говорю!
Если перефразировать Владимира Высоцкого, то лучше реки Керженец, может быть только лесная река Керженец. Помилуй Бог, не хочу обижать обитателей берегов Ветлуги, Ухты, Линды и других прекрасных рек романтического Заволжья, но синие заводи и легкий голубой воздух среди янтарных сосен лесного Керженца завораживают и настраивают на самые хорошие мысли. На поэзию. Если, конечно, все кто там бывал - поголовно поэты и романтики.
Это байдарочное путешествие по Керженцу мы с Мишкой задумывали совершить каждое лето. И каждое лето какой-то вихрь неотложных дел захватывал наши погрузневшие от чревоугодия тела, бросал в рабочие командировки, удерживал у телевизоров, или в вечернем пивном баре. Словом, на любимом с далекого детства Керженеце, мы не были сто лет.
- Все, поедем! - сказал во время очередной встречи Мишка, - плевать на все обстоятельства!
Тут надо пояснить. В Мишке есть классические задатки настоящего организатора и руководителя, которыми с исстари богата русская земля. Когда он что-то твердо решает, ему действительно плевать на все мешающие обстоятельства. Во время войны он бы непременно повторил подвиг Александра Матросова, и посмертно получил звание Героя. Правда, потом бы наверняка выяснилось, что и амбразуру надо было закрывать не ту, и не в это время. И не грудью. Да и вообще могло случиться, что это свой дот, а не вражеский, да и не дот вовсе, а окошко от подвала, а в подвале, как в падучей тарахтит компрессор. Но и на эти, неожиданно выявленные недоразумения, Мишка бы плевал, поскольку, Мишка был взращен в советской стране, а нашему человеку, как известно, - все по фигу. На амбразуры бросаются все, кто ни попадя, и потому у нас так много Героев Советского Союза.
C Михаилом мы подружились в Альма Матер на факультетском комсомольском собрании. На нем судили не сознательного комсомольца, который на студенческой вечеринке в общежитии под мотив известной революционной песни инициировал распевание антиреволюционного пасквиля:
"Смело, товарищи, но-о-о-гу,
Дружно прострелим в бою.
Вашу войну и трево-о-огу,
Видели мы на Љую!"
Песня была сплошь неприличной и, по словам комсорга факультета Юры Розенблюма, - клеветнически извращала революционный дух рабочих и крестьян, очерняла великое историческое значение социалистической революции. Автором нового текста оказался сам вокалист - студент, отличник, неутомимый общественник и впоследствии мой закадычный друг - Михаил Волков. Веселые студенты пели ее дружно, громко, прихлопывая в такт песни по табуретам. А происходило это в год, когда о советской власти и социализме анекдоты уже рассказывали по телевизору - победоносно шествовала Перестройка.
По давно принятой традиции, об этом случае кто-то стремительно "стукнул" в соответствующую службу, которая на последнем вздохе своего могущества и авторитета еще пытались влиять на ситуацию. Мишку вызвали в деканат уже на второй день после вечеринки, где с ним без свидетелей стал беседовать молодой человек c внимательными серыми глазами и в костюме черного цвета. Молодой человек, стараясь не выказывать своего панического волнения (первый месяц службы в КГБ и первое дело об антисоветской пропаганде, путем сочинительства стихов пасквильного характера), усадил Михаила напротив, достал бумагу и стал строго задавать всякие вопросы. Ответы он записывал на ту же бумажку. При этом его лицо сохраняло важность опытного и неподкупного чекиста.
После общепринятых вопросов, принятых в практике работы с подследственными: "как зовут, где и когда родился, судим, не судим", то да сё.. - университетский поэт-песенник, наконец, догадался о причине визита сероглазого. А когда догадался, сначала разнервничался, а потом так заорал на следователя, что тот вздрогнул, а у деканата собралась толпа праздно шатающихся студентов.
- Ты чего сюда пришел, Пинкертон хренов?! Чего ты вынюхиваешь, Дзержинский, - недорезанный! - продолжал орать Михаил.
Молодой человек смутился, покраснел и сказал, что, если гражданин Волков не хочет по-хорошему сам во всем сознаться, тогда с ним придется говорить в другом месте. После этого он попросил подозреваемого в антисоветской пропаганде выйти.
Мишка ушел. Но, прежде чем хлопнуть дверью, на глазах у зевак посоветовал сгорающему от стыда КГБшнику, чтобы тот лучше шел работать на производство и приносил обществу пользу, а не поганил жизнь всем честным людям своей гадкой возней.
- Рыцари плаща и кинжала хреновы! Да вы же свою совесть вместе с плащом продали и пропили, а поэтому на голой жопе отовсюду виден только кинжал! - Орал он, выйдя в коридор и, наконец, хлопнув дверью - Вы народу колбасы дайте, задолбали лозунгами, да еще ходят, вынюхивают тут всякое.... Балбесы!
- Ни фига себе, влип!? - суматошно размышлял молодой человек, трясущимися руками запихивая листок с протоколом допроса в папку. Он и представить себе не мог, отправляясь на службу в органы, что его, хоть и практиканта, тем не менее, серьезного штатного сотрудника величественной службы назовут балбесом да еще с голой жопой? И все это произойдет на глазах у девушек, к которым он относился с романтическим благоговением и даже собирался жениться.
Насчет балбесов Михаил явно погорячился. Они больше не стали приходить, но вызвали к себе парторга ВУЗа и ТАМ "накачали" по инерции струхнувшего старичка так, что, вернувшись в ректорат, парторг сразу заявил о том, что студент - антисоветчик должен быть непременно отчислен из университета
За Мишку вступилась добрая деканша:
- Если мы будем исключать отличников за обыкновенную мальчишескую выходку, кто же тогда у нас учиться станет? - сокрушалась она в ректорате - и потом, чем мы будем мотивировать отчисление Волкова? На всем курсе он один на золото может вытянуть, и с посещаемостью у него проблем нет. Насчет дисциплины студента Волкова она ничего не стала говорить. Грешки за Михаилом водились всякие.
После долгих дебатов, было решено разобрать "дело" проштрафившегося студента на комсомольском собрании. А с КГБшниками собрался уладить дело сам ректор Угодчиков. Благо, его фамилия высоко ценилась в среде областного партийного начальства, которое еще могло сказать свое слово.
На ближайшем комсомольском собрании, специально состоявшемуся по этому поводу, Мишке объявили выговор. Но, перед голосованием выяснилось, что у комсомольца Волкова уже несколько лет висят два выговора. Один - за грубое высказывание в адрес руководства стройотряда, и строгий выговор за драку, учиненную также в стройотряде, но уже на втором курсе.
По ранжиру, вслед за строгачом должно было следовать исключение из комсомола. Взять на себя такой грех консервативное комсомольское руководство ВУЗа не смогло, потому что после подобного инцидента могли последовать оргвыводы и в отношении их самих со стороны областной комсомольской организации.
Правда, в это время областному комсомольскому начальству молодежные дела в ВУЗе были уже глубоко по фигу. Оно суматошно зарабатывало себе денежки во всевозможных фондах, кооперативах и финансовых компаниях, числясь там консультантами. Но, рядовые университетские комсомольцы об этом ничего не знали и после вялых споров остановились на том, что пора расходиться.
- Товарищи комсомольцы! - взволнованно воскликнула секретарь собрания Леночка Пухова - А как же Волков?
- Так, сами же говорите, что еще один выговор нельзя?!
Выход нашел Юра Розенблюм. Он предложил прежние взыскания с Волкова снять и уж, затем наложить новое взыскание.
- Да, но в повестке сегодняшнего собрания у нас как раз стоит пункт о наказании комсомольца Волкова, а не о снятии прежних его взысканий?! - заявила подлая секретарь собрания
- Ничего, - ответил тёртый в протокольных делах Юра. - Снятие взыскания мы оформим прошлым собранием, а новое взыскание - сегодняшним.
"За" снятие взысканий, борясь с сонной одурью, проголосовали все, а за новый выговор уже никто голосовать не стал. Тогда измученный председатель собрания, предложил, хотя бы, "поставить ему на вид". За "поставить на вид" быстренько проголосовали все. Студенты - народ грамотный и "Поставить на вид" на одной чаше весов и "Антисоветская пропаганда, путем сочинительства стихов пасквильного характера" - на другой чаше, еще лет пять назад были в разных весовых категориях. И ехал бы сейчас новоявленный антисоветчик Михаил Волков в синей фуфайке из складов министерства Юстиции и в крытом вагоне на лесоповал далекой Сибири.
Дело замялось, но мстительный Мишка и его диссидентски настроенные дружки стали вычислять, - кто настучал в КГБ? Все сошлись на том, что "казачек" не кто иной, как "писатель" Шурик Носков - женатый и надменный выскочка, единственный из студентов, который имел личный автомобиль, подаренный высокопоставленным тестем - начальником ГАИ всей области.
Шурик еще на первом курсе занялся неблагодарным писательским трудом и тиснул в молодежной газете два рассказика о студенческом житье-бытье. После громкой публикации, Шурик уверился, что его интеллект таит в себе огромный писательский талант, и пророчил себе великое будущее. Он думал, сочинял, писал, рвал и бросал написанное в корзину и снова писал. Шурик, творил. Яркие поэтические слова, уложенные в русло прозы, так неудержимо рвались попасть на бумагу, будто их скопом выпускали из заточения. Шурик стал рассылать свои произведения в разные литературные издания. Там рассказы вежливо принимали и еще более вежливо отвечали так, что де тематика вашего писательского труда не соответствует направлению журнала.
Его менее талантливые однокашники подсмеивались над усилиями Шурика на литературном поприще и советовали ему плюнуть. Такие советы щемили мятущуюся душу молодого писателя и поэтому, один из трудов Шурика первый раз пошел не в адрес журнала, а прямиком в адрес дома со строгими серыми колоннами на улице Воробьева, где на входе стояли мрачные сероглазые люди. Там "труд" с удовольствием приняли, по достоинству оценили и намекнули, что будут рады и последующим произведениям. С тех пор Шурик регулярно отправлял свои новые рассказы по известному адресу, которые начинались на удивление одинаково: "Доношу до вашего сведения, что"...
На занятия Шурик приезжал на горящих красным заревом Жигулях и под завистливым взглядом "безлошадных" доцентов и профессоров ставил автомобиль на небольшую автостоянку около главного корпуса, где уже стояли "Жигули" всех проректоров и "Волга" самого ректора.
Шурик еще и раньше подозревался в том, что регулярно докладывает сероглазым людям о том, кто и чем дышит на факультете, но за руку поймать его было не возможно. Были только косвенные доказательства его стукачества: - из всех скандалов и недоразумений, сопровождавших студенческие вечеринки, которые были традиционно часты в общежитии, - он всегда выходил чистеньким.
Отомстили Шурику до гениальности просто. Взяли и подкинули в "бардачок" его красавца-автомобиля женские трусики, губную помаду, да женскую перчатку (она третью неделю без дела валялась на столе у вахтера общежития. Где раздобыли женские трусики - доподлинно неизвестно). Шурик целую неделю приезжал, как и обычно, - надменный и гордый, ставил свою машину рядом с ректорской. Все уже стали думать, что "мина" не сработала. Но однажды в понедельник грустный писатель приехал на занятия на трамвае, а правая щека его была обезображена тремя длинными царапинами.
- Чего, Шурик - спросил его в коридоре Мишка, показывая на щеку - издержки семейного бытия?
- Да нет, кот - скотина, - ответил Шурик и заспешил в аудиторию.
"Скотина-кот" почти на пол года лишил его права выпендриваться на своих Жигулях, что немножко сбило спесь с зарвавшегося собственника.
После этого комсомольского собрания мы с Мишкой и сблизились, а к выпуску уже были закадычными друзьями и оставались ими все последующие после учебы годы, хотя судьба разделила нас. Мишка трудился в отделе планирования одного полувоенного НИИ, а я работал в газете.
ГОТОВНОСТЬ Љ1
Наконец, мы решились отправиться в долгожданное путешествие. Синий речной воздух! Уже одно предвкушение этого делало поездку прекрасной, а в дороге присоединится все, что только нужно тяготеющей душе: тихая река, лоскутной туман, быстрокрылые байдарки, отрешенность от всех обязательств и повседневных забот.
Состав будущей команды путешественников ограничивался наличием трех двухместных байдарок. Наметились и конкретные участники похода. Кроме нас с Мишкой кандидатами на робинзонаду стали мои двоюродные братья Вовка и Сашка. Пятым участником планировался Мишкин родственник - бывший муж Мишкиной сестры, - художник и поэт Игорь, приехавший погостить к нему из Ленинграда. Родство, конечно, было уже седьмой водой на киселе, но Игорь стал Мишке родственным по духу, и судьба разведенки сестры была уже не в счет. Одно место в байдарке оставалось вакантным до речного поселка Хахалы, где к нашему отряду должен был присоединиться также наш бывший однокашник Валерка Майоров.
- До Хахал поплыву один, - сказал гордый Саня - не люблю зависимости.
Все мы в среднем двадцати пяти - тридцатилетние недотепы - романтики, и лишь Игорю недавно стукнуло 51. Все, за исключением Игоря, не женаты, не обременены семьями, а Игорь женился раз десять. Во всяком случае, десять жен у него точно перебывало, а еще три сотни женщин утром выходили из его квартиры с чувством, что могли бы стать женами поэта. Игорь слыл отъявленным ловеласом, хотя его бородатый лик излучал скромность и застенчивость, и он был славным малым. Нас объединяли многие годы дружбы, совместные поездки на рыбалку, охоту и многие литры ее "родимой", выпитые вместе и по раздельности.
В субботу все собрались в Мишкиной квартире. Свою мать Михаил благоразумно сплавил в деревню, где у них был еще дедовский дом. Их короткое хозяйничанье с Игорем в жилище оставило после себя гору не мытой посуды и несколько пустых винных бутылок у холодильника.
Скоро на столе появилась закуска, а из спальни Мишка принес старинный граненый графин, заполненный бесцветной жидкостью, с запахом, напоминающим обыкновенный самогон, коим в последствии и оказался.
После первых рюмок, жуя соленый гриб, Михаил достал из кармана лист исписанной бумаги и, стал зачитывать план предстоящего похода.
- 14 июня форсированным маршем высадится на станции Озеро!
- Разве можно высадится форсированным маршем? - морщась после самогонки и закусывая, спросил Саня - ведь маршем, если нас правильно научил заведующий военной кафедрой майор Сидоров, - это что-то стремительно-молниеносное и тактически грамотное! Это, если куда-то все бегут! А нам то чего бежать? Мы же отдыхать едем.
- Не перебивай, умник, - строго заметил Михаил - и забудь вашего институтского алкаша в форме майора, с лицом Сидорова. Не служил в армии?! - Тогда и помалкивай, студент.
Санька единственный из нас, кто не хлебнул настоящего армейского лиха. Военная кафедра политеха, с вечно красными носом и уверенными глазами майора Сидорова, заменила ему всю армейскую школу. Поэтому, выражение "форсированным маршем" представлялось ему в чисто академическом плане: - Исходя потом, бренча котелками, 100 солдат - отличников боевой и политической подготовки бегут через болото в обход противника!
Впрочем, самую творческую из нас личность Игоря бывшим солдатом можно было назвать только с большим натягом. Хоть и призывался он в танковые войска, но в танковых баталиях не участвовал, из пушек отродясь не стрелял, а грозные машины видел только один раз, да и то из окошка штабного автомобиля. Игорь служил при большом полковом начальстве писарем. Многое умел, многое знал, писал в клубе всякие плакаты: "Солдат, люби Родину, - мать твою!" и сочинял стихотворную лирику для влюбленных прапорщиков и младшего офицерского состава. Даже под гнетом защитных погон рядового состава, Игоря преследовало удивительное состояние творчества, когда человек кажется красивее, умнее и выше себя. За все это он получал внеплановые увольнительные, которые использовал для собственных амурных похождений.
Словом, Игорь был приятным во всех отношениях человеком, и его скромная физиономия расплывалась в приветливой улыбке даже во сне. Вскоре, творческий ум помог ему "закосить" под больного и успешно комиссоваться из армии, не прослужив и половины срока.
Хотя, по слухам, причина досрочного дембеля оказалась более скандальной: молоденький, хваткий писарь сильно понравился жене замполита полка, которая, к неудовольствию мужа, стала часто пропадать в полковом краснознаменном клубе, готовя какую-то самодеятельность. Ее самодеятельность закончилась тремя днями в гражданской больнице, где ей успешно сделали аборт. В это время суетливый замполит мучительно вспоминал, когда же он в последний раз спал с женой? После двух лет интернациональной помощи еще Вьетнаму, женщины ему стали не нужны. Вероятно, замполит и помог писарчуку сказаться больным и уехать от греха подальше.
Второй пункт - громко и торжественно продолжал читать Мишка- отплытие по Керженцу начинается в 8 00 в районе турбазы "Автозаводец".
- Первая ночевка - в районе развалин Монастыря.
- Вторая - в районе Пенякши
- Третья - где застанет ночь.
- 18-го июня прибытие в Макарьев, укладка снастей, отплытие на "Ракете" в Горький и все, поход окончен.
Ну, как планчик? - спросил Михаил, потягиваясь за очередным грибком.
- Да уж, - с язвительной улыбкой, протянул до сих пор молчавший Вовка. - Планчик насыщенный. А как же прекрасные креолки, всякие приключения, пляж, рыбалка, дым костра? Скромнова-то получается. Чувствуется консервативное влияние отдела планирования, где ты работаешь. Только цифры и никакой поэзии. Верно, говорю, Игорь?
- Вся насыщенность и поэзия нашего путешествия, господа, в наших руках - напыщенно сказал Игорь. - Все зависит оттого, как мы сами озарим свое паломничество к реке. Впрочем, думаю, никто не будет возражать, если ты, Вова, в качестве "креолки" пригласишь с собой Буратину.
Все загоготали.
Речь шала о Розочке - секретарше редактора газеты, где работал Вовка. Относя себя к творческой когорте, Розочка изредка пописывала в свою газету, что доставляло невероятные мучения редактору во время правки ее сочинений. Розочка была из семиток, имела длинные худые ноги, чудную талию, полные груди. Все в ней гармонировало, если бы не непомерно длинный, национальный нос за что ее и прозвали Буратиной.
Если бы не нос, она бы вообще смогла сойти за красавицу. А красота Розочке была очень важна, так как ее влюбчивость в творческих людей выходила далеко за пределы штата собственной газеты. Она была половой хищницей, о ней измечталась (и не без поводов) вся мужская половина областной организации Союза журналистов СССР. Поэтому, имя Буратино стала ассоциироваться с извечным, сладострастным чувством плотской любви. Похотливые мужики из различных газет, собираясь на какую-нибудь редакционную выездную "летучку" или семинар журналистов, который всегда заканчивался веселой гулянкой, спрашивали у организаторов:
"А Буратины там будут?!"
С самым колоритным участников будущих наших странствий Вовке надо сказать особо. Еще в школе он занялся боксом и преуспевал на ринге. По окончанию десятилетки встал перед выбором - то ли всецело посвятить себя спорту, то ли другому интеллектуальному поприщу. Выбор стал неожиданным: двухметровый абитуриент поступил учиться в летное высшее военное училище. Это было странным потому, что из-за физических габаритов его голова должна была торчать над фонарем кабины истребителя. Но то ли истребители стали изготавливать под Вовкину комплекцию, то ли, садясь в машину, Вовка съёживался до нужных размеров, но учеба шла успешно. На курсе он прослыл асом. Однажды инструктор даже хвастался своим подопечным, что курсант Тучин так лихо разворачивает в воздухе самолет, что однажды, чуть было не врезался в собственный хвост.
Три курса Владимир великолепно закончил. А в середине заключительного четвертого курса он, практически готовый, боевой летчик, оказавшись в самоволке и, в сильно выпившем состоянии, был задержан патрулем. В гарнизонной гауптвахте с ним обошлись не очень вежливо, и буйный самовольщик "накатил" всему караулу. Затем, выскочив на плац, из отнятого у начальника караула пистолета он стрелял по насмерть перепуганным воронам, кружащим над гауптвахтой, крича при этом: "Рожденный ползать - летать не может!". Патроны кончились и его скрутили.
Скандал был большой. Лейтенант - начальник караула, неделю униженно ходил с фингалом под глазом, и "накатал телегу" военному прокурору. Вовке "маячил" дисциплинарный батальон. Но дело обошлось: Вовку просто выперли из училища, еще месяц он прослужил простым солдатом среди туркменов и киргизов в батальоне обеспечения. Как к самому грамотному солдату, к нему относились по-особому. Перед плановой лекцией для личного состава, к нему уважительно подошел прапорщик Гущин за советом: - Подскажи, как переводится на русский слово караизм?
Вовка, удивился и посоветовал ему сбегать в библиотеку к словарям. Через час он встретил на плацу озабоченного прапорщика и тот жаловался, что опоздал на лекцию из-за того, что прокопался в словарях и ничего не нашел. Помогла библиотекарша, разобрав, что в рукописной инструкции по проведению лекции это слово было "героизм". У замполита был неряшливый почерк.
С осенним дембельским составом наш Вовка распрощался с воинской службой. Приехал домой, немного поработал в сельхозавиации, потом поступил в институт и параллельно с учебой вновь вернулся к боксу. За год добился невероятных успехов. Его спортивные дела шли в гору так, что тренеры пророчили ему будущее великого Мохаммеда Али. В ВУЗах огромного города не было ни одного мало-мальски подходящего по весу боксера, который бы уже на первой минуте раунда не пал жертвой Вовкиной воли к победе.
Однажды на первенстве Поволжья во время схватки с низкорослым и хилым противником, Вовка задумался о том, - как он встретит высшую ступень пьедестала и с какой скромностью примет удостоверение мастера спорта. Именно в этот момент, когда в его голове уже раздавались литавры победы,
он нечаянно напоролся на прямой правой. В глазах все померкло, и ему было очень стыдно, что его - такого лося на глазах у сокурсниц выносят с ринга четверо дюжих мужиков на носилках. Наутро, с трудом вспомнив, что с ним произошло вчера, он решил, что бокс - это не очень интеллектуальный вид спорта и что лучше или заниматься перетягиванием канатов, или вообще посвятить себя только учебе. На том и решил.
Сейчас он был ведущим спецкором затухающей партийной газеты.
Весь вечер мы пили крепчайший самогон и обсуждали, что нужно взять с собой. Кроме шести литровых банок тушенки, которые я взялся получить у знакомого начпрода с военной части, из съестного было решено прихватить живого петуха, которого друзья из соображений хохмы, подарили Сане на День рождения. Петух уже вторую неделю жил, привязанный за ногу бечевкой, на балконе в Саниной квартире. Он жутко орал и гадил по утрам, будя весь одиннадцатиэтажный дом. Саня уже несколько раз порывался отрубить ему голову, но то ли подходящего случая для жаркого не было, то ли духу не хватало съесть полюбившуюся птицу? Словом, петух с жестким старым телом был жив, благодаря мягкости Саниного характера..
Из поддерживающих средств, мы договорились взять Мишкино подводное ружье с плавательными принадлежностями и аквалангом, купленным им из-под полы, мой транзисторный приемник "Вега" и 8-ми кратный бинокль. А также, малокалиберную винтовку со сбитым номером, принадлежащую то ли Вовке, то ли Сане? В запасе была 10-ти местная военная палатка, спальные мешки и прочие принадлежности.
К вечеру в пятницу все было готово. Я, Мишка и Саня с предстоящего понедельника оформили полагающиеся отпуска, и лишь Вовку не отпустил редактор, мотивируя это важностью областной партконференции, которая должна состоятся через полторы недели. Тогда Вовка Христом - богом договорился с начальством о недельном отпуске за свой счет. А Игорь, учитывая свободную профессию поэта, оформленного каким-то истопником, и очередной этап холостого образа жизни, мог путешествовать до Второго пришествия без опасений, что его будет искать налоговый инспектор или суматошная жена.
Байдарки были проверены на целостность конструкций и вновь уложены, рюкзаки были туго забиты провизией и спальными принадлежностями. Я очень гордился своим рюкзаком, который купил еще во время службы в Эстонии. Он был защитного цвета, огромных размеров, а его карманы были обшиты красной окантовкой. По тем временам это считался самым высшим писком туристской моды. А размеры рюкзака позволяли заложить туда провизии столько, что взвод солдат мог бы два месяца спокойно проводить диверсии в тылу врага, не боясь умереть от голодной смерти.
Зато, Вовка возился со своим рюкзаком очень долго. Он сложил туда необходимые принадлежности и никак не мог упрятать малокалиберную винтовку. Из-за габаритов он разобрал ее по частям. Если приклад легко спрятался среди рыбацкого хлама и продуктов, то ствол предательски высовывался наружу. Тогда хитрый Вовка обмотал конец ствола газетами, а поверх надел старый носок. Получилось не очень красиво, но была гарантия, что к туристу не привяжется какой-нибудь постовой милиционер в засаленной форме и кирзовых сапогах и, не станет требовать разрешение на хранение, ношение и т.д. .
Саня своего петуха также для пробы попытался запихнуть в рюкзак еще в пятницу, но тот вырвался и долго полу летал, полу бегал по комнате, а когда его хватали за ногу, орал нечеловеческим голосом и пугал соседей.
- Да сверни ты ему шею - советовала из кухни сестра, что ты не мужик что ли?
- Я тебе скорее сверну шею, в особенности, раз ты жендсчина, и тем более глупая студентка, - ворчал Саня, прыгая, как вратарь Яшин и, пытаясь поймать дерзкую птицу за ногу.
В конце концов, петуха оставили до утра на балконе. Утром он, как ни в чем не бывало, несколько раз пропел и хлопал крыльями.
- Надо же, - думал проснувшийся Саня, - сегодня ему на эшафот, а он поет?! Значит, он об этом не знает и пока счастлив. А знаем ли мы грешные, где наш эшафот? После этих философских мыслей, петух, все-таки, был водворен в тесный рюкзак и, понимая беспочвенность своих потуг вырваться на свободу, притих. Его голова торчала наружу, он моргал белыми веками, крутил головой, но молчал, раздумывая о своем грозном будущем и оценивая настоящее.
В 4 00 "после вчерашнего" Михаил проснулся с жизненным потенциалом полевой мыши, чудом выжившей после всеобщего мышиного мора. У зеркала, разглядывая опухшее, небритое лицо, красные глаза, а затем и мелькнувшую в зерцале дикую харю Игоря с потенциалом улитки, пробирающейся к туалету, - он голосом оперного дьявола хрипло молвил: - О, новый день, зачем пришел ты? Хочу вернуться во вчера!
Игорь глухо хмыкнул, оценивая поэтические способности бывшего шурина.
Я проснулся в половине четвертого и еще минут десять валялся в постели просто так.
- Эх, разлюли-малина, - как это приятно думать не о извечных проблемах бытия, когда дома думаешь о работе, а на работе ждешь момента, чтобы улизнуть домой. А вот думать, например, о хорошем, об общественно полезном?!
Например, "путешествие на байдарках по Керженцу может статься большим жизненным стимулом для любого, павшего духом советского человека. Более того: настоянный на шишках терпкий сосновый воздух, - только укрепит пошатнувшееся здоровье любого советского человека, заставит еще смелее, ударнее, сильнее, качественнее и производительнее, и что особенно важно, с высокой ответственностью, боевитостью и высоким уровнем мастерства творить надежное, доброе вечное.." (О, мля, ну что бы мне дураку, в свое время на партработника не пойти учиться.....? Ведь запросто смог бы?! И нахрена я пошел в десант?)
ПОДНЯТЬ ПАРУСА
В 5 00 мы собрались на Московском вокзале. Игорь всех подивил белыми парусиновыми брюками и белой панамой в колониальном стиле. Если бы его сфотографировать под пальмой, он запросто бы мог сойти за австралийского фаната-миссионера домиклухомаклаевских времен. Правда, Игоря подводил поэтический рост - 154 сантиметров от подметок. Аборигены, из-за цыплячьих габаритов чужестранца, ни за что бы не поверили в его божественную миссию и наверняка бы съели миссионера. Но Игорь знал, что едет не в дикую Австралию, а на просвещенный Керженец, поэтому, был смел, невозмутим и лучисто улыбался.
Несмотря на рань, на перроне было не протолкнуться от дачников. Нежное и умытое утро, ни облачка на небе обещали жаркий день и палящее солнце. По перрону, задевая друг друга корзинками, граблями и прочим огородным инвентарем, сновали пассажиры. Стоял шум-гам. Над серой рябью всклокоченных голов гордым лебедем проплывала голова Владимира с античным, греческим носом. Он знал, что многие девушки оборачиваются, глядя ему в след. Его поступь была решительна, а взгляд мужественен и весел.
Отправляющиеся электрички гудели так, что некоторые пассажиры от неожиданности приседали. Мальчик тащил своего небритого папу к ближайшему киоску и пищал: пап, пап, хочу ирисок, хочу ирисок. Папа в задумчивости остановился у киоска.
- Ирисок говоришь? А кариес? Ириски тебя оставят без зубов к двадцати годам. Надо взять чего-то другого? Малыш понимающе смотрел на отца. После этого папа выгреб из карманов всю мелочь, пересчитал, занял у сына 10 копеек и купил бутылку "Жигулевского".
Подали электричку. Народ рванул к дверям, как наши деды на штурм крепости Измаил. Старушки из толпы голосили, призывая бугаев к совести, но бугаи могли и сами позавидовать сноровистости старушек, Игорю чуть не сбили миссионерскую панаму, но, к отправлению поезда в вагоны кое-как убрались все.
Проныра Михаил прорвался в вагон в числе первых и занял для нас, раскинув руки, целое купе. Но затем уступил одно место девушке в джинсах и с потрясным бюстом. Совершая свой джентльменский поступок, опрометчивый Михаил смотрел только на бюст. Когда девушка повернулась, чтобы сказать спасибо, Михаил сделал равнодушное лицо, давая этим понять, что ему, как воспитанному человеку, все одинаковы и красавицы и не очень. Его джентльменство нас погубило: девушка прихватила еще свою мамашу с теткой и тремя малышами.
Мы через головы добрых дачников, прорывались к купе.
- Яйца те, яйца те не раздавите! - орала тучная тётенция, закрывая телом полиэтиленовый мешок с яйцами. Те мужчины, которые мешка не видели, одобрительно гудели: - правильно, мамаш. Тут не только яиц - всего на свете лишиться можно.
Мишка с виноватым видом сидел, стиснутый со всех сторон дородными тетками, а на противоположной лавке вокруг бюстовой девушки резвились три пацаненка. Там же, на край лавки половинкой задницы, подсел какой-то мужичок Мужичек, чувствуя, что занял чье-то место, с отсутствующим видом смотрел в окно.
Лодки и рюкзаки мы через головы передали Михаилу, и он распихал их под сидения и на полки. Наш петух изредка орал из рюкзака на полке и таращился на окружающих, а окружающие, с удивлением, на него.
Сане сказочно повезло. Столпотворение в проходе стиснуло его грудь в грудь с очаровательной девушкой в соломенной шляпке и с дивными, нежными щеками, похожими на спелый абрикос. Когда вагон дергался, вилял на стрелках, или останавливался, Саня, наваливаясь на всякие приятные округлости девушки, делал трагическое лицо мол, де, извините, такова се ля ви. Девушка, на каждый толчок отвечала загадочной улыбкой. Но, когда ее попутчик уже и без повода стал наваливаться слишком плотно и часто, отталкивала его бесподобной грудью. Ее грудь, возвышавшаяся на изящном теле, вызывающе выпирала из-под футболки, и не было сомнений, что, например, любвеобильный Игорь за каждое прикосновение к такому вулкану любви с легкостью отдал бы правую руку. Это объяснялось еще и тем, что Игорь был левша, а на правой руке у него из-за разных жизненных перипетий не доставало мизинца. Саньке же все эти удовольствия доставались бесплатно. Я стоял, сдавленный разноликим народом в метре, и предполагал, что если народу не поубавится, а поезд не перестанет дергаться, то Александр через пять минут непременно кончит недоразумением.
Ближе к цели нашего путешествия дачники стали толпами выходить на остановках, в вагоне становилось просторнее. Наш Саня загрустил. Его славная попутчица, откровенно улыбнувшись на прощание, также вышла из толчеи и скрылась в людском водовороте перрона.
Наконец, миновав город Семенов, электричка перепрыгнула мост через Керженец и слева за окнами засинела вода большого круглого озера. На полустанке "Озеро" мы сошли.
- Мамашь, - обратился Мишка к старушке сельского вида, которой он помогал сойти с высокой ступеньки поезда - а как называется это озеро?
- Это озеро называется Озеро, милай - ответила мамаша, встав на дощатый перрон..
- Что так и называется? - удивленно переспросил Михаил.
- Как себя помню, - сказала мамаша и поспешила в другой конец перрона, где ее встречали родственники.
- Круто, однако! Озеро "Озеро" у деревни Озеро - засмеялся Мишка. И, подождав, когда старушка уйдет, добавил - богатый русский язык.
После этого он вспомнил, как, пользуясь одним только кратким русским словом, можно разрешить целую проблему из области сложного, но экономически выгодного производства. Если, заменить это слово, на более литературное, то притча звучит так: приезжает бригадир лесорубов на делянку и видит непорядок: мужики - лесорубы, при погрузке лесовоза слишком много навалили бревен на тележку, и превысили все допустимые габариты. Это грозило осложнениями с ГАИшниками . Рассерженный бригадир кричит старшому:
- Эй, фигила, а ну фигач сюда. Фиг ли фиговничаете? Нафига дофига нафигачили? Офигели что-ли! Эти фиги из ГАИ тут же фигнут штрафом, офигеешь. А ну отфигачивайте..!
Чё фигачишься, обиделся старшой - перефегичили, то не долго и отфигачить. Фиг-ли...!
Учитывая, что все это было произнесено словами без литературных скидок, мы чуть не лопнули со смеху!
Через час по наезженной полевой дороге, плавно извивающейся среди ромашек вдоль железнодорожного полотна, мы вышли на берег. Открылся красивый речной пейзаж: хрустальный Керженец словно младенец нежился между крутых берегов, на которых теснились медовые сосны. К воде спускалась широкая полоса белого пляжа, теряющегося за поворотом. Вода была чистая, тихая и прозрачная, а противоположный сосновый берег укутывала легкая голубизна.
- Лепота! - протяжно произнес Вовка, прикрыв глаза. После этого он так глубоко вдохнул воздух, словно его прямо сейчас хотели посадить на электрический стул.
Мы сделали коротенький привал.
Попили из термоса кофе. Отвергли предложение Игоря попить чего-нибудь из Мишкиной фляжки. Высокое, естественное чувство благородства храма природы нельзя было осквернять запахом самогона.
Полюбовались двумя молодыми дамами в купальниках, которые, появившись на лодке из-за железнодорожного моста, проплыли на лодке вверх по течению к турбазе. Дамы были гордыми и независимыми. По крайней мере, старались делать вид, что пятеро туристов противоположного пола, тусующихся на берегу, их совершенно не интересуют. У гребущей, при взмахе весел, тонкие лопатки на спине выскакивали из под застежек лифчика и был стеснительный вид лица, а впередсмотрящая весила под 150 кг., и было удивительно, как она застегнула лифчик?
- Ну ладно, ребята - сказал я - нас ждут испытания, готовим лодки.
- Ну да! - высокопарно произнес Михаил. И, со значительностью капитана Кука, добавил: - пора поднимать якоря, господа! Бури, штормы, и волны не будут помехой в нашем грандиозном плавании.
Скоро мы плыли по реке. Я с Мишкой, Вовка с Игорем, а Саня, как и обещал, греб на байдарке в одиночестве. Солнце поднялось над соснами, вода вокруг играла всеми цветами радуги. Кое-где над камышами дымилась испарина, а дальние лесные отроги качались в горячем воздухе и походили на мираж.
Мишка сам себя назначил адмиралом и командующим всей байдарочной эскадры. Вовка тоже получил повышение. Из простого гребца уже к десяти часам утра его повысили до впередсмотрящего. Вовка стал сачковать: опускал весло на нос байдарки и все чаще смотрел вдаль. Из-за этого Игорю приходилось напрягаться вдвойне, чтобы не отстать от эскадры.
- Вот сколько тщеславия и гордыни в людях - сказал Михаил, показывая веслом на Владимира. - Впередсмотрящий! И должность то никчемненькая, плевёнькая, а амбиций на самого Нельсона. Тебя же впередсмотрящим назначили не из-за выдающихся способностей, а из-за твоего амбальского роста. Причем, по совместительству с обязанностями гребца.
- Тогда требую и мне дать должность, - сказал выдыхающийся Игорь.
- Ну, и кем ты хочешь стать, дите мое?
- Баталером.
- В принципе, можно - сказал великодушный адмирал. - Назначаю тебя баталером. Только имей в виду, все запасы спиртного будут храниться у меня лично.
- Ну, тогда и баталерствуй сам, - пробурчал Игорь, - я отказываюсь от должности.
В конце концов, все вакансии, по ходу дела были распределены. Я получил почетное звание боцмана, Саню назначили юнгой, но он возмутился:
- Мне 28 лет. Флотоводец Корнилов в двадцать уже командовал боевым кораблем, а вы меня в юнги хотите задвинуть.
Мишка поразмышлял и предложил, было, эту должность своему шурину Игорю. Скандальный пятидесятилетний экс бателер от перспективы юнги наотрез отказался.
- Нет! Уж, лучше я останусь простым, но гордым гребцом, чем пойду на поводу у вашего коррумпированного Высочества.
- Хорошо, - обращаясь к Сане, сказал Мишка. - Знаешь, я даже могу передать тебе полномочия командующего нашей эскадрой, а должность юнги возьму себе. Но, с одним условием: с тебя приготовление обеда и мойка всей посуды.
- Саня с радостью согласился. На этом распределение должностей закончилось.
Было жарко. Александр, пользуясь индивидуальной свободой и должностью командующего, поднажал на весла. Он захотел всех обогнать и возглавить кильватерную линию. Но мы с Михаилом решили не отдавать пальму первенства зарвавшемуся адмиралу, погребли быстрее, легко нагнали выскочку и, поравнявшись, Мишка треснул Александра по спине веслом.
- Это не честно! - заорал адмирал, - кто тут главный?!
- Ты. Но из соображений безопасности командующий должен плыть внутри кильватерной линии.
В ответ опозорившийся флотоводец забрызгал нас водой, Вовкина байдарка с налету врезалась в нашу лодку, заорал петух в рюкзаке, началась катавасия: крики, брызги, волны, из камышей поднялись и улетели, куда глаза глядят перепуганные утки. Мы с Мишкой вышли победителями и снова заняли место флагмана.
- Хрен вам, а не посуда! - проворчал сзади опальный адмирал.
ПИРАТЫ
До полудня проплыли километров пятнадцать. Догнали бревенчатый плот. На середине плота была поставлена палатка военного цвета, откуда торчали две пары истоптанных в костре босых ног. Обладатель третьей пары сидел на перевернутом ведре и, полу прикрыв глаза, лениво бряцал на гитаре. Над палаткой торчал флагшток, сделанный из кривой жердины, на верхушке которого развевался плохо исполненный "веселый Роджерс". Когда у черепа рисовали глазное отверстие, - бухнули много краски, она поплыла и накатилась на перекрещенные турецкие сабли. Получалось, будто суровый Роджерс плачет, что не соответствовало психологии отчаянных и мужественных флибустьеров. Ниже флага одним концом к жердине, другим к краю палатки был прикреплен плакат. На нем также расплывшейся синей краской было написано "Господи! Хорошо то как!"
- Ну, как оно: грабежи, насилия, убийства, много ли богатых судов взяли на абордаж, как добыча?- весело спросил Саня капитана морских разбойников. Тот отложил гитару, нащупал какую-то веревку и с трудом вытянул из воды тяжелую гирлянду пивных бутылок.
- Присоединяйтесь, коли хотите?!
- Как же мы пиво-то забыли - хлопнул себя по лбу Мишка - все ты интендант фиговый - сказал он мне.
- Да, недоразумение - буркнул я - Слушай, капитан, а может, продадите нам пять бутылок?.
- Нет, продать не можем. Нас можно только или ограбить превосходящими силами королевского флота, или принять от нас в дар.
- Тогда в дар, мы согласны - закричал Саня. - Давай в дар, душа горит!
Мы причалили к плоту.
Оказалось, что благородного капитана флибустьеров зовут Леха, он студент пединститута. Теперь сотоварищи уже два дня совершают веселое путешествие на плоту. Плот почти неуправляем и плывет медленно. Эйфория по поводу "Господи, хорошо то как!" и чувство вынужденного пуританства уже стали надоедать, а красивый речной пейзаж казался сутулой обыденностью. Хотелось привычного - серого, хоть и грубого, но вселенского. То есть того, что обычно бывает в институтской общаге: - днем скучные конспекты, пыльные аудитории, цифры и занудные профессора, а вечером "Караул!". Женщины с соседнего факультета насилуют хилых (из-за плохой пищи) студентов! И топот по коридорам, как при штурме Зимнего дворца.
Спасало изобилие пива, коим пираты пополнялись в каждой встречающейся на высоком берегу деревне. В магазинах сельпо уже давно наплевали на всякие горбачевско - лигачевские указы и торговали горячительным и утром, и вечером, и днем, и ночью и даже за рамками общепризнанных временных понятий. Лишь бы платили деньги.