БОРИС ШТЕЙМАН
ЛОВУШКА
Я страшно люблю прогулки по городу, особенно, в вечерние часы. И самое лучшее время года для этого - лето. Потому что тогда многие приоткрывают окна, и удаётся не только что-то увидеть, но и услышать какие-то обрывки разговора, смех, звуки музыки, в основном, это касается первых этажей... Да, именно вечером наиболее чувствуется, буквально передаётся со слабым движением воздуха это очарование и таинственность чужой жизни... Иногда полезно отойти подальше от дома и посмотреть на него издали и тогда удаётся заметить, что каждая освещённая комната источает свой, только ей одной присущий, неповторимый свет.
Конечно, я понимаю, что на самом деле, в подавляющем большинстве своём, чужая жизнь скучна и неинтересна. Но тут есть одно существенное "но". Она неинтересна им самим, этим людям, которые живут этой своей жизнью. А нам, ценителям чужой жизни, она, бесспорно, представляется совершенно иной. Потому что мы видим её в какие-то краткие мгновения, но зато сразу всю, целиком! А не какой-то один фальшивый срез, как, скажем, в кино... Я говорю, мы, ценители, потому что знаю, я не одинок. И таких же страстных наблюдателей узнаю сразу. Обычно у них лицемерно слегка прикрыты глаза, но всё равно им не удается притушить тот жаркий блеск любопытства, который таится за их полуприкрытыми веками. Как правило, одеты они весьма неряшливо, так как собственная персона их совершенно не волнует. В практической жизни они обычно ничего не достигают, потому что душевные, да и физические силы их направлены не на себя, а на других. Наверное, по такому весьма приблизительному портрету вам не удастся выделить этих людей, хотя повторяю, я их замечаю сразу. Видимо, в них есть ещё что-то, кроме выше перечисленного, но это "что-то" не поддается точной формулировке. Это, скорее, атмосфера, определенный дух, их окружающие.
Да, так вот. Некоторое время тому назад я был прикован к своей квартире из-за перелома ноги. И мне приходилось довольствоваться подсматриванием в дверной глазок да наблюдением за окнами соседнего дома. В результате я сильно испортил себе глаза. Но, как я потом понял, это было своего рода испытанием, за которым последовало посвящение. Бывают йоги самой высокой ступени совершенства, так и я, видимо, в результате такой вынужденной паузы перешел в наивысший разряд ценителей чужой жизни. Я это понял не сразу. Вскоре после болезни, уже почти не хромающий, я шёл по небольшой старой улочке в центре города. Был изумительный летний вечер. Чуть фиолетовый воздух слегка дрожал в слабом свете жёлтых уличных фонарей. Шероховатый тёмный асфальт скрадывал звук шагов... И мне удалось поймать чудесный момент - смуглая женская рука на мгновение отодвинула занавеску... и в ту же секунду я оказался в комнате этой женщины.
- Ты все-таки явился?! - произнесла она устало, чуть улыбаясь сильно накрашенным ртом. - А ведь я тебя больше не люблю!
Видимо, она принимала меня за какого-то своего приятеля. Сначала она мне показалась не очень привлекательной. Надо сказать, я предпочитаю высоких стройных блондинок, хотя знаю, что это несколько банально. Но тут уж ничего не поделаешь. Она же была слегка полноватой брюнеткой с прямыми, довольно длинными волосами и великолепной матовой кожей.
- Можешь курить, - бросила она мне небрежно. - Ты где болтаешься, всё на студии? - добавила она с лёгкой усмешкой. - И как тебе не надоест быть мальчиком на побегушках?! Ведь тебе уже под сорок!
Я страшно оскорбился, мне было всего лишь тридцать четыре.
- Если ты будешь продолжать в таком тоне, я уйду! - пригрозил я ей. Это была совершенно пустая угроза, и она сразу это поняла.
- Сиди уж, раз пришел! Выпьешь чего-нибудь? - спросила она уже более миролюбиво.
И тут я заметил, что она уже изрядно пьяна и очень привлекательна. Большие серые глаза хорошо сочетались с черными волосами плюс тонкий немного хищный нос.
Я выпил вина и почувствовал себя свободней.
- Сплошные неприятности, - доложила она. - Нашу богадельню закрывают на ремонт.
- Ну, а ты? - спросил я без особого интереса.
- А что, я?! Вместе с Любкой на Большой Садовой будем пахать.
- Ну, и нормально, - ответил я, подлаживаясь под этот вульгарный разговор.
- Ха, нормально, - оказала она. - Ты что, совсем! А клиентура? Кстати, ты чего щуришься? Всё на своих актрисок пялишься?! Так тебе коту и надо!
- Ты чего?! Это ж от книг! День и ночь читаю, а ты - красотки! Всего Аристотеля уже одолел! - решил я пошутить таким образом.
- Ври, ври, да не завирайся! - засмеялась она. - Аристотеля! Это ж надо такое придумать! Короче, пользуйся пока я в силе. У нас титановые оправы из ФРГ, закачаешься! Так что завтра пойдем, выберешь! Я не злопамятная!
Она налила себе вина и хмыкнула:
- Аристотель! - и добавила: - Ты какой-то не такой стал и даже мне вроде, как нравишься.
Я же подумал, что ей лучше бы вообще рта не раскрывать и тогда она просто прехорошенькая...
Я с ней прожил около недели. Мы отсмотрели чудовищное количество плохих фильмов, выпили столько дешевого вина, сколько я не выпил за всю свою предшествующую жизнь. Она оказалась, по сути своей, довольно добрым, простым и отзывчивым существом, и я уже начал исподволь заниматься её перевоспитанием. Но, возвращаясь как-то вечером вместе с ней из кино, мне удалось заглянуть в окно на втором этаже. И я очутился у этого ненормального старика. От времени, проведённого с ней, у меня остались превосходнейшие очки, которыми я дорожу, как памятью. Может быть, мы с ней ещё встретимся, но какое-то внутреннее чувство подсказывает, что вряд ли.
Старик встретил меня словами:
- Я вас ждал ещё вчера! Вы, милостивый государь, если назначаете время, то уж извольте приходить!
Это был, доложу я вам, препротивный старик. Вся его неплохая двухкомнатная квартира была буквально завалена книгами. Они лежали в шкафах, на полках, были свалены на полу, в коридоре...
- Я вам уже говорил. Более семи тысяч томов, - объяснил он мне недобро, видя мое замешательство.
Это был настоящий Плюшкин. Неряшливый, грязный, заросший седой неопрятной щетиной. Вдобавок от него исходил какой-то кислый запах, да и в квартире пахло не лучше. А так как я обладаю весьма тонким обонянием, то можно представить, как скверно я себя там почувствовал.
В ответ я неопределенно хмыкнул. Из дальнейшего разговора я понял, что мне предстоит сделать опись этой колоссальной библиотеки, что плата за труд будет, как договорились, и что на это время я смогу расположиться в прихожей на какой-то сломанной, допотопного вида кушетке. Старик предложил мне сразу включиться в работу и сказал, что если мне удастся управиться за неделю, то он мне накинет ещё пару сотен рублей. При этих словах он состроил на своём лице какое-то подобие улыбки, полагая, что я сейчас упаду от такой щедрости в обморок.
Я принялся за работу. И хотя я не большой знаток книг и читать не люблю, так как в этой писанине одно сплошное враньё, мне было ясно, что в библиотеке у старика встречаются по-настоящему уникальные экземпляры. Работа двигалась довольно споро, и старик немного размяк и поведал мне, что его недавно освободили из-под следствия. Потому что он ни в чем виноват. Он обычный коллекционер, занимается покупкой и, естественно, обменом книг и больше ничего. Но вскоре он перестал осторожничать и проговорился, что незадолго до этого заработал приличную сумму, перепродав какую-то редкую книгу. А покупателя вскоре нашли с проломленной головой. Вот он и оказался под подозрением. Я же подумал, что старик вполне мог захотеть вернуть назад свой раритет, и отпускать его на волю было большой ошибкой. Но, видно, его спасли крайне преклонные годы.
Запах был настолько силен, что я понял, что не выдержу здесь не только неделю, но даже пару дней. Через некоторое время я предложил сделать перерыв. Старик был крайне недоволен, но согласился.
- Да, кстати, надо сходить купить сигарет, - придумал я предлог, надеясь таким образом прекратить наше знакомство.
- Ну, что ж, и мне надо выйти за хлебом, - ответил старик, видимо, что-то заподозрив.
Перед выходом он тщательно меня осмотрел. Ему страшно хотелось бы меня обыскать, но на это он, естественно, не решился. Он взял меня под руку и мы, прямо-таки, по-дружески спустились на улицу.
Я купил сигарет, старик полбуханки хлеба, и мы пошли назад. И вот уже заходя в лифт, я случайно заглянул в приоткрывшуюся дверь на первом этаже...
Не буду перечислять всех людей, у которых долго или не очень долго пришлось мне жить. В предпоследней семье я гостил в качестве дальнего родственника из деревни. Это были очень милые, порядочные люди, он работал на заводе, она приёмщицей в химчистке. Она превосходно готовила, и я даже слегка поправился. С ним мы проводили вечера за шахматами или за телевизором. У них были свои огорчения, никак не могла устроить личную жизнь их дочь. И я полагаю, они возлагали на меня определенные надежды. Да и девушка была неплоха, мы даже как-то ходили с ней на дискотеку и по возвращении довольно жарко целовались. Но при мысли, что предстоит здесь остаться навсегда, мне делалось физически плохо. И в один прекрасный день я просто направился домой, так как все эти странствия мне изрядно надоели и в этих плотных контактах я уже не находил никакого удовольствия. Да и, в конце концов, у меня, как никак, есть свой дом, и захотелось элементарного покоя. Всё время находиться на людях оказалось страшно тяжело, и мне даже стали сниться по ночам кошмары. Но вспомнить утром я их не мог, хотя там было что-то крайне важное.
И вот, направляясь домой, я по инерции заглянул в одно окно, даже не заглянул, а так, мимолетно посмотрел. Скорее по привычке, так как строго себе наказал пока с этим делом завязать. И вот, повторяю, по привычке, и... теперь я здесь. Она уже год, как прикована к постели, неизлечимо больна. Когда я появился, муж уже был на пределе. И вообще-то он, человек крайне тяжелый, последнее время уже только приносил пищу и сразу уходил. Её периодически мучают сильные боли. Первый раз я испугался, когда увидел её. Возможно, когда-то она была красива, возможно, потому что об этом можно только догадываться. Одни только глаза, устремлённые в неимоверной тоске и муке да ёще застывший в них вопрос: "Почему?" Муж последний год не работал и вид у него был изрядно дикий. Сын в интернате, школьник. За кого они меня принимают, я не знаю. Но называют меня Сашей. Муж теперь снова работает и появляется здесь все реже и реже, последний раз он приходил неделю назад, вид у него был довольно сытый, взял какие-то вещи и исчез. Боюсь, что надолго, не знаю... Я бегаю по врачам, достаю какие-то лекарства, готовлю еду, убираю, в общем, всё время при деле. Иногда приходят с её работы, проведать. Один раз я уже решился на всё плюнуть и уйти. Но уже у самого своего дома вспомнил её испуганные глаза, помятый хохолок волос, нелепые большие уши и вернулся. Ведь не могу же я её бросить, в конце концов!
Она лежит в переплетении каких-то веревок, как паук. Они помогают ей немного перемещаться в постели. Это сконструировал её муж, кажется, он какой-то изобретатель. В последнее время ей стало немного лучше. Мы ждём врача. Хотя, на мой взгляд, всё это без толку... Во время всяких бытовых дел я много думал и пришёл к выводу, а точнее к подозрению, что это вовсе не я вторгаюсь в чужую жизнь, а это они меня засасывают в свою! Сегодня мне, наконец, удалось вспомнить свой последний сон. В нём я шёл к себе домой и увидел в своём окне свет. Шевельнулась занавеска, мелькнула тень, и мне почудилось, что там уже кто-то есть...
(C)